Oxygen
Квинт Лициний 4
Пролог
Воскресенье 7 мая 1978 года,
Новгородская область, окрестности деревни Висючий Бор
Вечерами прихватывали заморозки, и поутру лужицы на грунтовке стягивало перепончатым льдом. Дни же установились теплые, почти жаркие; в лесах пахло смолистыми почками, в низинах густо цвел обычно неприметный мирт.
За неделю жизни на выезде мы постепенно втянулись в особый бивуачный распорядок. Мой подъем сегодня вышел уже привычным: еще не проснувшись до конца, я выбросил себя из палатки, и студеный воздух тут же принялся покалывать скулы острыми мелкими пузырьками. Лень бурно протестовала, в голове колыхались обрывки неспокойных снов, но все добровольцы уже собрались. Я пару раз крутанул руками, хрипло каркнул "ну, вперед", и ноги бездумно понесли меня вдоль по краю примороженной дороги. До опушки шли споро, разогреваясь, потом затрусили. К повороту сожаления об уютном спальнике развеялись, я повеселел и ускорился.
Звонкий похруст из-за спины вспарывал тишину, казалось, по всей округе. Молчаливой цепочкой мы неслись к знакомому уже боровому местечку на берегу реки. В затылок мне старательно пыхтел Паштет. Он-то и производил основной шум, с удовольствием круша подворачивающиеся льдинки. Следующая за ним Мелкая была невесома, беззвучна и словно скользила по-над землей.
Первую пару дней мы так втроем и бегали, пока не были замечены Мэри, возвращавшейся от устроенных за окраиной стоянки "женских кустиков".
- Джоггинг? - она удивленно похлопала рыжими ресницами и расцвела широкой улыбкой: - По русским просторам? Я завтра с вами!
На следующее утро на пару с ней притащилась смурная Чернобурка. Она поглядывала на меня недовольно, обиженно дула губы, а потом, разрумянившись, резвилась громче всех, выкрикивая какую-то чушь с вершины дальнего холма.
Постепенно наша группа энтузиастов доросла почти до десятка: сегодня, зябко сутулясь, к нам пристроился теплолюбивый Ара - сейчас он замыкал наш строй.
Где-то через километр в глазах у меня наступило окончательное прояснение, и я огляделся на бегу: вдоль правой обочины мерзли блеклые высохшие травы, и уходило вниз, к реке, кочковатое поле; сразу по другую сторону дороги стеной стоял лес, гол и дик, весь в заломах и прошлогоднем мертвом костяке.
Казалось бы, совершенно безрадостное зрелище... Но из-за полоски облаков уже выкатывало навстречу нам тугое малиновое солнце, а на березах осел зеленый туман - еще день или два, и вовсю попрет первая липкая листва. Распахнутый горизонт сладко кружил голову, легкое молодое тело неслось вперед, не зная удержу; мать честная, пред тобой раздолье, и ты волен! От внезапного счастья хотелось кричать.
Уже порядком разгоряченные, мы взлетели к открытой всем ветрам вершине. Вид окрест был хорош: под ногами, за обрывом, вздувалась, огибая холм, река. По другую сторону клином уходило в темнолесье узкое верховое болотце, покрытое редкими невысокими соснами; наши девчонки бегали туда за перезимовавшей клюквой. Вдали, на запад, проглядывало уже настоящее, серьезное болото, испещренное мелкими речушками; вода в них была густа и черна как деготь. То место на довоенной карте звалось зловеще - Зыбучий Мох, и одно это отбивало всякое желание сходить на разведку в том направлении.
Мы немного потоптались поверху, звучно выдыхая пар. Высота была изрыта старыми траншеями, местами они заплыли землей. При взгляде с вершины ясно читалась схема обороны - с пулеметными и стрелковыми гнездами, щелями для минометов, блиндажами. Здесь воевали долго, не месяц и не два; то и дело нам приходилось огибать разнокалиберные воронки.
- О! - произнес вдруг Пашка, указывая на осевшую стенку окопа.
Я пригляделся - и правда, там проступил характерный ржавый выцвет.
Паштет спрыгнул на дно и поковырял вокруг пальцем. Сырой песок ополз пластом, обнажив порыжевший ствол.
- Копать надо, - деловито заявил Пашка и полез наверх. Отряхнул колени и пояснил подошедшей Чернобурке: - Похоже, здесь с оружием присыпало.
Я прикинул про себя карту местности и сказал:
- Немец, думаю...
- Да? - Пашка еще раз взглянул на ствол и отвернулся уже с безразличным видом, - тогда пусть.
- Почему думаешь, что не наш? - спросила у меня Чернобурка.
Подошла Мэри, катая на ладони парочку крупных побуревших гильз; они попадались тут россыпями чуть ли не на каждом шагу. За ней подтянулись и остальные, только Зорька, напустившая на себя вид возвышенный и загадочный, так и осталась медитировать на восток, в обнимку с одинокой березой. Впрочем, ухо девушки было старательно направлено в мою сторону.
- Сектора обстрела развернуты на юг, - я взмахнул рукой, показывая, - а с той стороны наши наступали. Тут, скорее всего, эсэсовцы в обороне сидели - дивизия "Мертвая голова". Она Рамушевский коридор держала, ее тут в сорок втором почти в ноль всю и стерли. Но кровью, конечно, мы при этом умылись... Так что наших надо будет вон там, у подножия искать, в соснах.
Паштет оценивающе прищурился на опушку:
- Думаешь, там будет то же самое, что и на нашем участке?
Я вздохнул:
- Да как бы не хуже. Нам-то наш квадрат потому и дали, что там после войны саперы уже на два раза прошлись. Что-то при тех прочесываниях всяко должны были собрать. А как здесь... Не знаю. По людским потерям с обеих сторон Демянская операция вполне сопоставима с Курской битвой. Так что, сам понимаешь... - я замолчал и развел руками.
- Сколько работы... - негромко протянул Пашка.
- Не понимаю, - встряхнула головой Мэри, и ее рыжие пряди полыхнули на выглянувшем из-за облачка солнце. В голосе звучала самая настоящая боль: - Ну почему?! У нас все не так... Чтобы у нас так лежали... Столько лет...
Чернобурка строго глянула на меня и чуть заметно двинула бровью. Да, мы к таким вопросам готовились, и вот время пришло.
- Поверите, нет, Мэри, - повернулся я к русистке, - но у вас примерно так же: четверть погибших на той войне до сих пор не найдена. Просто наша четверть больше вашей раз в пятьдесят. Вот прямо тут, в лесах, что мы видим с этого холма, наших легло больше, чем ваших в Арденнах, Нормандии, Окинаве и Иводзиме вместе взятых. Собственно, - тут я позволил себе грустно усмехнуться, - в одной вот этой небольшой Новгородской области, через которую не пролегали направления главных ударов, наших погибло больше, чем американцев на всех фронтах второй мировой. Причем заметно больше. Представьте, да?
- В это... в это очень сложно поверить, - побледнела Мэри.
- Хотел бы я быть не прав, - покивал я. - Очень бы хотел...
Мэри медленно прошлась взглядом по лесам на горизонте, и вид у нее был такой, словно она впервые их увидела.
- Все равно не понимаю... - повторила она потом и поглядела на меня так, будто боялась обидеть. - Сколько времени прошло. Если бы такое было на нашей территории, то всех бы уже собрали.
Я досадливо поморщился:
- Понимаете, тут на небольшой полосе фронт два года туда-сюда гулял. Вон там, за рекой, - я указал на противоположный берег, - на довоенной карте обозначен крупный поселок. Сейчас там лес. Все было уничтожено, полностью. Местных жителей на десятки километров вокруг почти не осталось. Потом эти места заселяли заново, и живым было не до мертвых - послевоенная жизнь была очень тяжелой, с голодом. Да и мин в этих лесах хватало, только сойди с тропинки, и каюк... Только в пятидесятые кое-как разминировали, да и то не все.
Мэри стояла, склонив рыжую голову к плечу, словно ожидая услышать от меня что-то еще, гораздо более важное. В горле у меня вдруг засаднило, и неожиданно для самого себя я плюнул на тщательно выверенные объяснения:
- Но вы правы, так - неверно... - и, рубя воздух ладонью, отчеканил: - Мы будем это исправлять.
Американка недоверчиво прищурилась.
- Пашка, - повернулся я к другу, - одним нам здесь не справиться, надо народ поднимать. Так ведь, Светлана Витальевна?
Взгляд Чернобурки провалился куда-то вдаль:
- Да, - сказала она глухо и покивала чему-то, - не ожидала я такого, честно... Совсем. Вернемся, будем с товарищами обсуждать. Есть, о чем поговорить.
- Хорошо, - я еще раз порадовался ее правильным реакциям. Повезло мне с ней, повезло. - Ну, а я по линии райкомов пойду: надо военно-исторический клуб делать. Помещения выделять, музей организовывать, шефов искать... В следующем году из других школ и институтов участников в экспедицию набрать.
Мэри решительно отбросила гильзы в сторону.
- Эх... А я бы тоже приехала, если бы разрешили.
Чернобурка внимательно посмотрела на нее.
- Мы подумаем, - сказала мягко.
- Если все вместе возьмемся, - возбужденно поблескивая глазами, в разговор влез Паштет, - за пять лет леса вычистим!
Я промолчал. Пусть пока думает так. Главное - начать.
- Ну что, - повернулся к притихшим девчонкам, - погнали назад? А то там голодные дежурные и наш завтрак... Как бы чего нехорошего не вышло.
Вокруг понимающе заулыбались. Легкое напряжение, начавшее было витать над нами, тут же разошлось без следа. Назад мы бежали с шутками, а под конец - наперегонки.
Да, голод нас спасал. Голод и усталость. Тень истории, в этих местах густая до неподъемности, методично плющила благополучных городских детей. Парни ходили промеж деревьев задумчивые, девчонки нарыдались за работой, и та же Мэри не раз и не два оросила слезами вовремя подсунутое плечо Арлена. Но возвращаясь в лагерь мы думали не о костяной ноше в клеенчатых мешках, а о густом нажористом супчике из тушенки, лапши и картохи. Потом, разморенные теплом, идущим от побагровевших бревен, гоняли крепкий переслащенный чаек с дымком и добирались ломтями черняшки с салом. Ветерок лениво теребил над штабной палаткой отрядный вымпел с журавлем; тихо бренчал что-то сам себе на гитаре приданный нам фельдшер, настолько ладный и пригожий, что я было заподозрил в нем еще одного "ворона"; в ближнем перелеске сухо постукивали ветви, а в березовых стволах вовсю шло тайное движение соков.