- Нога на доске поехала, - прошипел сквозь зубы Арлен, - упал... Неудачно.
От стола к нему метнулись Чернобурка и Мэри.
- Нет! - вскликнул Арлен, выставляя вперед здоровую руку, и глухо застонал.
Я невольно поежился - было видно, как изогнулось при этом поврежденное предплечье.
Мэри уцепилась в его плечо.
- Нет, - простонал Арлен, опять подхватывая сломанную руку, - нет же...
Я торопливо полез из-за стола. Помочь я мог немногим, но вдруг?
Пока шел эти десять метров до Арлена, с лицами окруживших его людей произошла странная метаморфоза - их начало перекашивать. Мэри отпустила плечо и с недоумением рассматривала свои испачканные чем-то пальцы, а даже затем понюхала их. Губы Чернобурки беззвучно зашевелились.
Тут я, наконец, дошел, учуял запах и все понял.
- Упал, - подтвердил мою догадку Арлен, - в яму упал...
Круг сразу стал чуть шире, а на лице у фельдшера поселилось выражение профессиональной небрезгливости.
- Пройдешь немного? - спросил он участливо.
Арлен, поморщившись, кивнул, и его повели к палатке медиков.
Мэри отставила руку далеко в сторону и торопливо зашагала по направлению к умывальникам, за ней, чуть поколебавшись, двинулась все так же безмолвно что-то выговаривающая Чернобурка.
Вокруг озабоченно галдели, а я стоял, охваченный неясным подозрением: на ум мне успела прийти одна армейская байка.
"Нога по доске поехала?" - встревоженно потер себе лоб. - "Да нет, не может быть... И все же... Нет, надо проверить".
С тем я и ускользнул в лес. Вот там уже была ночь, и я включил фонарик.
Осторожно заглянул в туалетную яму. Ну да, по следам на дне было видно, что там кто-то копошился...
Я опустился на корточки, разглядывая брошенные через канаву доски, и с облегчением выдохнул. Нет, никто их ничем не намазал.
"Слава богу!" - порадовался я, поднимаясь. - "Сам! Сам навернулся. А Мэри повезло так повезло"!
Тут мне в голову пришла еще одна идея, и улыбка моя померкла. Я постоял, гипнотизируя взглядом доски, потом опять присел. С опаской перевернул одну и скривился, разглядывая лоснящуюся в свете фонаря поверхность.
- Твою мать... - вырвалось из меня негромко. - Как сглазил...
Жир из тушенки! Кто-то намазал доски вытопленным жиром!
"Это ж целая операция была..." - думал я, тоскуя, - "намазать заранее понизу, дождаться, сидя в кустах, пока, накачавшись чаем, от лагеря пойдет именно Арлен, успеть до его подхода перевернуть доску жирной стороной вверх и спрятаться... Да поди еще и под легким наклоном установить..."
Из лагеря доносились взволнованные голоса. Зафыркал, заводясь, УАЗик.
Я выключил фонарик и застыл, обдумывая.
"Ой, ма..." - мысленно простонал, прикидывая размер проблемы, - "операция Комитета, да на дно сортира... Ох, кто-то огребет по самое не балуй. Кто?"
Перед глазами встала Кузя, старательно выковыривающая ломкий белесый жирок из банки. Угу, "я лучок зажарю"... И у костра в последние полчаса я что-то ее не припомню.
- Дура! - в сердцах выкрикнул я в небо, торопливо сдирая с себя куртку.
Стянул майку - а больше нечем, всунулся обратно в куртку и, тихо матерясь, принялся протирать доску.
- Дура, вот дура... - бормотал в отчаянье, - какой, нахер, институт... Селедкой из бочки торговать будешь...
Вдруг меня залило неярким синим светом. Я дернулся, оборачиваясь, и прищурился, пытаясь разглядеть силуэт за фонариком. Раздался легкий щелчок, и резко потемнело.
- Тоже догадался посмотреть? - раздался негромкий голос Алексеича.
Мысли мои заметались в поисках достойного выхода. Как назло, не нашлось ни одной спасительной идеи.
- А вы тихо ходите, - попытался я подольститься к военруку.
Тот присел рядом на корточки, провел пальцем по доске, потом понюхал. Встал и посмотрел в сторону лагеря.
- Дурочка, - тяжело выдохнул в темноту. - Или ты тоже в деле?
Я вяло завозюкал майкой по доске. Время выгадал, но стоящих мыслей так не появилось.
- Я, вроде как, за всех в ответе... - ответил уклончиво.
Алексеич чуть помолчал, что-то обдумывая, потом буркнул:
- О землю потри.
- Что? - не понял я.
- Доски, говорю, о землю потри, - он раздраженно повысил голос, - и подальше, в стороне.
- А-а-а... - протянул я, потрясенно глядя в удаляющуюся спину.
Замер, прислушиваясь: несмотря на лес и темень, наш пузатый военрук уходил бесшумно.
Я повертел в руках майку - она превратилась в холодную жирную тряпку. Засунул в карман, намереваясь незаметно спалить на костре, схватил доски. Со стороны лагеря послышался звук отъезжающего УАЗика, и я почти наугад заспешил вглубь леса - видение осатаневшей от неудачи Чернобурки меня откровенно пугало.
"Хоть бы она с Арленом в больницу уехала!" - взмолился я всем богам сразу.
Метров через пятьдесят мой фонарик нашарил выворотень. Я бросился к нему как к родному и принялся с силой тереть доски о грунт и корни. Потом опять прошелся по ним майкой и поволок сквозь жутко хрустящий подлесок обратно.
"Ну, вот и все", - я установил над ямой вторую доску и потер, очищая, ладони. - "Теперь как повезет. Надеюсь, она не Пинкертон".
Из леса я вывалился весь взвинченный и распаренный. За спиной осталась непроглядная темень, над полем же еще висел сумрак. Костер впереди манил обещанием тепла, и я зашагал на него, перебирая в уме варианты страшных кар.
Впрочем, прошел я недалеко: в негустой еще тени цистерны маялась знакомая фигура. Увидев меня, Кузя решительно выдвинулась наперерез.
- Андрюша... - начала она ласковым голоском.
- Ага! - сказал я, зачем-то вытягивая из кармана майку, и злобно рыкнул: - А ну-ка, ком цу мир8.
Наташа посмотрела на меня с легким недоумением, потом чуть склонила голову набок и миролюбиво улыбнулась:
- Ой, Андрюш, а это по-каковски? У меня аж мурашки по спине побежали...
Мои губы подвигались, сортируя набегающие слова. Сильно не помогло, на языке вертелись одни непристойности, к тому же, после слов о мурашках, совершенно определенной направленности - мне отчего-то представилось, как белела бы сейчас в сумерках ее нагая спина.
Я стоял, механически подбрасывая на ладони грязный тряпичный комок. Потом, неожиданно даже для самого себя, метнул его в Кузю. Она дернулась, ловя.
- Постираешь, - выплюнул я приказ и зашагал дальше.
Кузя в недоумении посмотрела на тряпку, потом поднесла ее к лицу и понюхала.
"Нюхай-нюхай", - злорадно думал я, проходя мимо, потом взмечтал: - "Эх, ремнем бы..."
- Андрей, - полетело мне в спину.
Я даже ухом не повел. Наташа догнала меня бегом, схватила за руку и дернула, разворачивая к себе.
- Андрей, стой! Давай поговорим.
- О чем? - спросил я устало.
- Я постираю, - она медленно, не сводя с меня взгляда, кивнула.
- Забудь и выбрось, - я раздраженно выдернул руку и двинулся дальше.
- Подожди, - она торопливо пристроилась сбоку и вцепилась мне в плечо. - Ну подожди же!
В голосе ее прозвучало отчаянье. Я остановился и засунул руки в карманы. Мы стояли очень близко, лицом к лицу, словно собираясь вот-вот закружиться в медленном танце в свете далекого костра.
- Я не хотела! - и она для пущей убедительности шмыгнула носом. - Правда же! Я не хотела так...
- Ну, так что уж теперь об этом говорить, - процедил я. - Хотела, не хотела... Человек уже пострадал. Серьезно.
- Я не хотела... - повторила она, молитвенно прижимая ладонь к груди.
Я посопел, с усилием гася в себе острое раздражение, потом сварливо уточнил:
- Просто в дерьме хотела вывалять, да?
Она с готовностью закивала и посмотрела на меня с неясной надеждой.
- Слушай... - я подвигал головой, разгоняя застоявшееся в загривке напряжение, и спросил: - А зачем? Почему?
Кузя со свистом втянула воздух, в полумраке блеснули ровные белые зубы:
- Да он капитаном! На судне! Плавал! - она беззвучно притопнула ножкой, и глаза ее зло сверкнули: - Уууу... Фальшивка! Придушила бы!
Я с трудом придавил невольную улыбку:
- А ты-то откуда разбираешься?
- Да я на руках у флотских выросла! А этот! - звонко воскликнула Наташа и перешла на сдавленное шипение: - Фальшивка! И козел! Он... - тут она куснула нижнюю губу и замолчала.
- Да? - переспросил я, невольно расправляя плечи.
- Неважно, - торопливо отмахнулась Кузя.
- А все же? - мне чудом удалось сохранить ровный голос, но кулаки в карманах разжались с трудом.
- Неважно, - повторила Кузя, - я же не из-за себя сделала, я-то что... Рыжую жалко, она хорошая.
- Мэри, значит, пожалела... - набычился я, опять заводясь. - А тебя кто пожалеет, если вскроется?
Она посмотрела на меня с неожиданным превосходством, потом победно тряхнула моей майкой:
- А вот для этого есть ты.
Я открыл рот. Закрыл. Глубоко вдохнул, припоминая, зачем я вообще здесь нахожусь, и как это хорошо, что мне есть для чего жить. На меня снизошло спокойствие, и я сказал:
- Нет. Извини, но нет. В следующий раз я и пальцем не шевельну, чтобы спасти твою задницу.
Из темноты выметнулась Фроська. Приблизилась ко мне по дуге, взбудоражено пофыркивая, обнюхала сапоги и скачками унеслась прочь. Мы проводили ее взглядами.
- Почему? - голос у Кузи упал почти до шепота. - Я же не для себя... Ты сам мне говорил о поступках, помнишь?!
Тут я словно наяву почувствовал, как клацнул, смыкаясь, тугой зубастый капкан. Ну вот и что ей теперь говорить?!
- Пф-ф-ф... - звучно выдохнул я. - Ты, Наташа, горячее-то с соленым не путай. Я говорил совсем о другом. Поступок подразумевает готовность принять все его последствия. А у тебя получился удар исподтишка, - она дернулась что-то возразить, но я провел между нами рукой, пресекая, - пусть даже и нанесенный из чувства попранной справедливости.
- Удары исподтишка - это поступки женщин, - Кузя передернула плечиками. - Ты же не хочешь, чтобы мы падали на амбразуры?