Однако меня не покидает странное ощущение, будто сейчас я ближе к нему, чем во время наших совместных видений или нашей беседы. Моя физическая деградация прогрессирует, но в то же время необычайно укрепляются и расширяются мои интеллектуальные способности. Это невозможно передать словами, но мой разум, похоже, получил доступ к дополнительному измерению. Я словно обрел новые органы чувств, помимо пяти нормальных и еще одного, разбуженного наркотиком. Возможно, те особые силы, которые использовал против меня Абернарда Хамихамах, отчасти перешли ко мне, следуя космическим законам, которые не способен полностью отменить никто, даже находясь вне времени и пространства. Равновесие обязательно восстановится, какие бы неведомые силы четырехмерного разума ни попытались его нарушить.
Так вышло, что волевое усилие моего двойника передалось мне и обернулось уже против него, несмотря на мою ранее упомянутую вторичность. Сейчас меня преследует образ абсолютной космической пустоты, где он скрывается. И во мне растут желание, воля и силы, необходимые для того, чтобы телесно переместиться в эту пустоту и прервать цепочку следствий, начало которой было положено изобретением супернаркотика.
Что произойдет, если я сумею таким образом скрыться до того, как меня прикончит наркотик? Что произойдет со мной и с моим визави, если мы встретимся в пустоте меж мирами нашего двойного космоса?
Приведет ли такая встреча к уничтожению нас обоих? А может, мы оба выживем – или станем одним целым? Остается только ждать и строить догадки.
Ждет ли и он сейчас, сомневаясь и гадая?
Нас все еще двое – или только один?
Возмездие незавершенности
Незаурядному таланту писателя Фрэнсиса Ла Порта сопутствовало воистину феноменальное трудолюбие. Но, на беду, он всегда был излишне строг к своему творчеству. Маниакальная, мелочная неудовлетворенность позволяла ему закончить разве что одну из дюжины начатых рукописей. Хотя издатели наперебой выпрашивали его новые опусы и охотно покупали те немногие, что он присылал, Фрэнсису редко удавалось добраться до финала прежде, чем его настигал очередной приступ самоедства.
Сотни рукописей разной степени готовности он бросил; как правило, хранились они в двух-трех экземплярах, благо копировальная бумага всегда была у него под рукой. Многие достигали объемов повести или даже романа, тогда как иные были заброшены сразу после начальных абзацев. Порой он делал несколько вариантов одной и той же истории, сокращенных либо расширенных. К этому надо добавить бесчисленные наброски сюжетов, часть которых он попытался развить, а к работе над прочими так и не приступил.
Все это до отказа заполняло ящики его письменного стола, громоздилось шаткими кипами и выпирало из коробок, сложенных вдоль стен рабочего кабинета. Целые горы недоделок, составляющие труд всей его жизни.
В большинстве своем это были донельзя мрачные повествования с ужасами, смертями, колдовством и сатанизмом. На их страницах кишели призраки, нежити, вурдалаки, оборотни и злые духи.
И они часто терзали Ла Порта подобно мукам нечистой совести. Иногда, в темные предрассветные часы, автору даже мерещился укоризненный шепот собственных персонажей. Заснуть ему удавалось, только пообещав им без дальнейших проволочек дописать один или несколько рассказов.
Но, несмотря на эти обещания, бумажные груды в кабинете продолжали покрываться все более толстым слоем пыли. А каждый новый день подбрасывал Фрэнсису идею для нового сюжета. Время от времени он все же заканчивал какую-нибудь вещь – из тех, что покороче и попроще, – и в должный срок получал соответственный гонорар от редакций «Диковинных историй» или «Чудных сказаний». В таких случаях он позволял себе одну из редких пирушек с обильными возлияниями, и тогда в его мозгу начинали клубиться дичайшие фантазии, из которых он мало что мог припомнить впоследствии.
Сам того не подозревая, Ла Порт оказался в положении некроманта, который вызвал духов из адской бездны, но понятия не имел, как их контролировать или как от них избавиться.
Однажды вечером он погрузился в сон, после того как поглотил почти полгаллона дешевого кларета, купленного на выручку от недавней публикации. Сон был тяжелым, но продлился недолго. Пробудил Фрэнсиса какой-то неясный шум, в котором, однако, были различимы отдельные голоса. Озадаченный и еще не совсем протрезвевший, он несколько минут прислушивался, пока шум не стих. Потом вдруг раздался звук, похожий на бумажный шелест. Этот звук становился громче, будто сдвигались, соскальзывая на пол, большие массы бумаги. Далее грянули голоса, словно целая толпа людей заговорила одновременно. Разобрать что-либо в этом гвалте было невозможно, но доносился он, без сомнения, из кабинета.
Когда Ла Порт сел в постели, у него вдоль позвоночника пробежали мурашки. Звуки были таинственными и жуткими – под стать всему тому, что он воображал, сочиняя истории о ночных кошмарах. Теперь ему уже слышалось нечто вроде странной, зловещей дискуссии, в ходе которой какие-то нечеловеческие, судя по тембрам, голоса отвечали другим, больше похожим на голоса людей. Пару раз он уловил собственное имя, произнесенное с невнятным чужеродным акцентом, а это уже намекало на тайный враждебный сговор.
Ла Порт рывком поднялся на ноги. Зажег керосиновую лампу, вошел в кабинет и заглянул в каждый угол, но не заметил ничего, кроме привычных нагромождений бумаг. На первый взгляд все выглядело нетронутым, хотя виделось как сквозь плотную дымку. Сей же миг Ла Порт начал задыхаться и кашлять. Подойдя ближе к рукописям, он обнаружил, что покрывавшая их месяцами и годами пыль теперь была сметена и поднялась в воздух.
Он повторно обыскал весь кабинет, но не выявил никаких других признаков вторжения – ни человеческого, ни сверхъестественного. Возможно ли, чтобы сюда каким-то загадочным образом ворвался сильный ветер, сдувший пыль с бумаг? Однако все окна на поверку оказались плотно закрытыми, да и ночь снаружи была безветренной. Ла Порт вернулся в постель, но вновь заснуть уже не удавалось.
Шорохи и голоса, которые он ранее счел причиной своего пробуждения, больше не повторялись. Это наводило на мысль, что он всего лишь стал жертвой дурных сновидений, навеянных вечерней выпивкой. В конце концов он убедил себя в том, что таково единственное правдоподобное объяснение.
На следующее утро, повинуясь внезапному импульсу, Ла Порт наугад вытянул одну рукопись из бумажных завалов в кабинете. Она была озаглавлена «Незавершенное колдовство» и повествовала о человеке, который добился частичной власти над демонами и элементалями, но не мог подчинить их полностью, пока не найдет некие давно утраченные формулы. В свое время Ла Порт забросил рассказ, ибо затруднился с выбором одного из нескольких вариантов решения колдовской проблемы, предложенных его чересчур богатой фантазией. Теперь же он сел за пишущую машинку, вознамерившись довести дело до конца в наилучшем виде.
На сей раз он не колебался, подбирая нужные слова или отклоняясь от изначального сюжета. Чудесным образом ему все сразу стало ясно, и он провел за работой остаток утра, весь день и весь вечер. К полуночи был дописан финальный абзац, в котором колдун, пережив немало опасностей и потрясений, все же добился успеха и, находясь под защитой магических кругов, заставил ужасных владык четырех частей преисподней исполнять его малейшие капризы.
По ощущению Ла Порта, рассказ получился на редкость удачным. Тут можно было рассчитывать на изрядный гонорар, а заодно и на восторженные отзывы множества верных, но нетерпеливых поклонников. Он решил отослать текст в редакцию с утренней почтой, перед тем, возможно, кое-что подправив. Разумеется, при таком финале прежнее название не годилось, но Фрэнсис не сомневался, что легко придумает замену после ночного отдыха.
Он почти забыл о нелепом сновидении, посетившем его после вчерашней попойки. Спал он глубоким, но не то чтобы мертвым сном. Какая-то часть его сознания временами выныривала из забытья, и тогда ему чудился неумолчный стрекот старенького «ремингтона» в соседней комнате. Однако Ла Порт был слишком утомлен, чтобы полностью пробудиться даже при всей странности такого звука в данных обстоятельствах, и отрешенно воспринял это как одну из необъяснимых причуд царства грез.
Поутру, после скудного завтрака, он стал перечитывать рассказ с карандашом на изготовку, дабы исправлять опечатки или вносить мелкие изменения в текст. Ничего такого не потребовалось на первых страницах, написанных месяцами ранее, и он быстро добрался до места, с которого накануне продолжил описывать злоключения колдуна. И озадаченно замер, не узнавая ни единой фразы из недавно им же самим напечатанных! Продолжив читать, он от озадаченности перешел к полнейшему недоумению: сюжет, события, развитие интриги – все шло вразрез с тем, что он придумал и записал накануне.
Казалось, некая рука, направляемая демоническими силами, переделала и извратила всю историю. Теперь внимание сосредоточилось на преисподней и ее владыках, а колдун с его магическими формулами стал всего лишь пешкой, передвигаемой в чудовищной игре с целью господства над душами, планетами и галактиками. Да и сам стиль повествования разительно отличался от обычной манеры Ла Порта: текст пестрел странными архаизмами и неологизмами, фразы обжигали и сверкали подобно адским самоцветам, образы пламенели и чадили, как зловонные курильницы пред сатанинскими алтарями.
Ла Порт то и дело пытался прервать чтение этой жестоко изувеченной истории. Но какая-то мрачная зачарованность – а равно оцепенение не верящего своим глазам автора – удерживали его вплоть до самого финала, когда злосчастный некромант был раздавлен грудой массивных гримуаров, каковые собирал всю жизнь в надежде достичь всемогущества. Только тогда Ла Порт смог отложить рукопись в сторону. Его пальцы дрожали, словно он прикоснулся к свернувшейся кольцами смертельно опасной змее.
Истязая свой мозг в поисках какого-нибудь здравого объяснения, он вспомнил о стрекоте пишущей машинки, то ли ему приснившемся, то ли услышанном сквозь сон. Что, если он сам в сомнамбулическом припадке поднялся ночью с постели и заново переписал рассказ? Или к этому причастен какой-то демон или иная потусторонняя сила? Без сомнения, текст напечатали на его собственной машинке, о чем свидетельствовали характерные дефекты – слегка смазанные оттиски некоторых букв и знаков препинания.