Откуда я знаю, что это каннибалы? Вокруг валяются многочисленные человеческие кости, скальпы и клочья кожи – все равно как коровьи и лошадиные мослы в окрестностях скотобойни. Наверное, местные жители переходят пировать на другое место, только когда из-за останков уже попросту прохода нет. Тут имеются кости мужчин, женщин, детей, а также птиц, свиней и каких-то неведомых мелких четвероногих созданий. Весьма нечистоплотно, даже по меркам людоедов.
Островок маленький: не больше мили в ширину и двух в длину. Названия его я так и не узнал и не очень понимаю, в каком именно отдаленном архипелаге он расположен. Зато я запомнил несколько слов на местном мягком и певучем наречии – в основном названия разнообразной снеди.
Поселили меня в довольно чистой хижине, живу я тут один. Никто из женщин, достаточно миловидных и дружелюбных, не выказал желания ко мне присоединиться. Возможно, из прагматических соображений: вероятно, они боятся, что от любовных утех я исхудаю. Как бы то ни было, оно и к лучшему. Все женщины – каннибалы: даже если они в буквальном смысле и не глодают кости, то пожирают время, деньги и внимание, а вместо благодарности изменяют. Я давно уже их избегаю, всецело посвятив себя хмелю. Он, по крайней мере, ни разу меня не подводил. Ему не надо расточать любезности и льстить, его не надо обихаживать. Он не дает фальшивых обещаний – во всяком случае, мне.
Хоть бы пегас вернулся и унес меня еще куда-нибудь. Как же глупо я поступил, выбрав остров в южном море. Оружия у меня нет, пловец я никудышный. Вздумай я умыкнуть аутригер-каноэ, местные жители мигом меня сцапают. Да и с веслами я не умею толком управляться, с лодками у меня никогда не ладилось, даже в колледже. Если вдруг не случится какое-нибудь чудо, эти дикари набьют мною свои животы.
Последние дни они разрешают мне пить пальмовое вино сколько влезет. Быть может, рассчитывают, что от этого я стану вкуснее. Я валяюсь на спине, время от времени отхлебываю из чаши и смотрю в ярко-голубые небеса, где мелькают попугаи и морские птицы. Никак не удается достойно допиться до горячки, чтобы вообразить, будто одна из них – крылатый конь. Нет, это лишь птицы, и я костерю их на пяти языках: английском, греческом, французском, испанском и латыни. Возможно, будь у меня вдосталь крепкого скотча или бурбона, я сумел бы выбраться из этой передряги и ускользнуть в какое-нибудь совершенно иное место и время… Получилось же у меня сбежать из современного Нью-Йорка в древнегреческий дворец горгоны Медузы.
И снова я пишу в блокноте, на что никак не рассчитывал. Не знаю, какой был день, месяц, год и век, но, по скромному разумению этих неотесанных островитян, а также по моему собственному, то был день большого котла. Котел приволокли еще утром – огромный сосуд из почерневшей и порядком помятой бронзы, с китайскими иероглифами на боку. Наверное, он прибыл сюда на борту какой-нибудь заблудшей или потерпевшей кораблекрушение джонки. Не хочется думать о том, какая участь постигла ее команду, если кто-нибудь из них уцелел и сумел выбраться на берег. Какая ирония судьбы – быть сваренным в собственном обеденном котле.
Но я отвлекся. Туземцы выставили перед котлом кучу грубо вылепленных глиняных кувшинов с пальмовым вином, и мы все вместе порядком надрались. Я хотел поучаствовать в своем похоронном пире, пусть мне и была уготована роль главного блюда.
Наконец дикари забормотали и замахали руками. Вождь, грузный высокий мерзавец, принялся раздавать приказы. Его подручные бросились в лес, а потом вернулись: некоторые несли сосуды с речной водой, чтобы наполнить котел, другие складывали под ним аккуратные вязанки сухой травы и хвороста. С помощью кремня и обломка металла разожгли огонь. Обломок этот напоминал кончик китайского меча и, видимо, происходил с той же джонки.
Я понадеялся, что его владелец, перед тем как меч сломался, успел укокошить побольше людоедов.
В тщетной попытке хоть как-то приободриться я затянул «Марсельезу», а потом «Лулу» и другие скабрезные песенки. Вода в котле забулькала, и взгляды поваров обратились на меня. Меня схватили, избавили от лохмотьев, в которые превратилась моя одежда, и ловко связали веревкой, сплетенной из каких-то растительных волокон: колени примотали к груди, а согнутые руки – к туловищу. Потом, распевая, несомненно, весьма людоедскую песнь, они подняли меня и бросили в котел. С громким бульканьем я опустился на дно и остался более-менее сидеть.
Я-то думал, меня предварительно хотя бы оглушат ударом дубинки по голове, а не будут варить в здравом уме и трезвой памяти, словно какого-нибудь лобстера.
В объяснимом страхе и смятении я не сразу сообразил, что вода, явно кипящая, кажется мне не горячее, нежели в обычной утренней ванне. Температура была весьма даже приятная. Судя по тому, как варево пузырилось прямо у меня под носом, вряд ли оно могло нагреться еще больше.
Меня весьма озадачила такая температурная аномалия. По всему выходило, что мне полагалось в тот миг вопить от невыносимой боли. И вдруг в голове молнией вспыхнуло озарение: я вспомнил, как по мне скользнул мимолетный взгляд левого глаза горгоны Медузы – тогда я не окаменел, но, видимо, в силу какой-то странной прихоти судьбы кожа моя сделалась прочнее и теперь не ощущала жара, а может, и не только его. Вероятно, чтобы как следует окаменеть, требовалось, чтобы чудовище глядело пристально и обоими глазами.
Но это все загадочные материи. Как бы то ни было, моя кожа превратилась в гибкий асбестовый панцирь. Что любопытно, осязательные способности при этом никак не пострадали.
Пар и дым сдувало в сторону ветерком, и я увидел, что повара несут к костру корзины с овощами. Все людоеды сильно напились и продолжали пить, а больше прочих нарезался вождь. Он шатался из стороны в сторону и размахивал дубинкой, пока остальные сыпали содержимое корзин в котел. Вот тут-то они наконец заметили, что с их стряпней творится что-то не то. При виде моей ухмылки в кипящем котле они завопили от ужаса, и глаза у них округлились. Один из туземцев чиркнул мне по горлу каменным ножом, однако нож сломался. Тогда вперед со свирепым воплем выступил вождь.
Он воздел дубинку. Я нырнул поглубже и дернулся в сторону. Зубастое орудие с громким всплеском опустилось в котел, но меня не задело. Судя по воплям, несколько туземцев обварились кипятком. Сильнее всех досталось вождю: из-за удара он потерял равновесие, упал прямо на котел, и тот закачался, расплескивая похлебку. Я несколько раз стукнул плечом в стенку, бронзовый сосуд наконец опрокинулся, и я вывалился из него в дыму вместе с водой и овощами.
Вождь, по всей видимости, получил ожоги третьей степени: он с воем выполз из раскаленных углей и головешек, кое-как после нескольких неудачных попыток поднялся на ноги и заковылял в лес. Повара и гости успели ретироваться. Праздничный стол остался в полном моем распоряжении.
Оглядевшись, я заметил валяющийся рядом обломок меча, которым разжигали огонь, подполз ближе и, неловко удерживая его, изловчился перерезать путы на запястьях. Лезвие оказалось достаточно острым, и вскоре руки мои были свободны. После этого я с легкостью высвободил и ноги.
Я уже почти протрезвел, но вокруг стояло множество кувшинов с вином. Так что я прихватил два или три, разложил на углях вывалившиеся из котла овощи и, громко захохотав, уселся поджидать каннибалов.
Когда первый людоед осторожно выбрался из леса, я как раз запивал вином из второго кувшина запеченный корень колоказии. Туземец тут же пал передо мной ниц. Уже после я узнал, что они умоляли меня не гневаться и очень сожалели, что сразу не признали во мне божество.
На своем языке островитяне нарекли меня «Тот-кого-нельзя-сварить».
Хоть бы пегас вернулся.
Дротик Расасфы
Джон Монтроз и его жена Милдред пролетали мимо Беларана – звезды, скрытой от земных астрономов небольшой плотной туманностью во многих миллионах миль за альфой Центавра. Эта звезда девятью годами ранее была обнаружена другой земной экспедицией, направлявшейся к более отдаленным космическим объектам. Джон и Милдред составляли весь экипаж корабля «Дедал», на котором они два года назад покинули Землю и с помощью атомных двигателей развили максимальную скорость, преодолевая несколько световых лет за неделю бортового времени.
В системе Беларана – белой звезды одного класса с нашим Солнцем – зеркальные телескопы корабля выявили семь планет. Спектр оказался необычным, поскольку вблизи туманностей большинство звезд были голубыми или красными.
Они почти миновали четвертую планету системы, когда начались проблемы: «Дедал» внезапно и сильно отклонился от курса вправо, по направлению к планете. Джон тотчас проверил рулевое управление и убедился, что оно в полном порядке. Но какая-то странная магнитная сила, не распознаваемая их аппаратурой, притягивала звездолет к поверхности неизвестной планеты, на которой вскоре стал уже различим рельеф, где равнины чередовались с горами. Ежесекундно равнины раздавались вширь, а горы устремлялись ввысь, и все явственнее проступали резкие очертания и окраска вершин и склонов.
– О боги! Мы сейчас разобьемся! – вскричал Джон, вместе с Милдред беспомощно наблюдая за тем, как «Дедал» проносится между высоченными пиками, вместо снежных шапок покрытыми лиловой моховидной растительностью. Затем корабль скользнул в длинное крутое ущелье с потоками воды либо другой жидкости далеко на дне и наконец врезался в подобие горной террасы на склоне, где нос его прочно увяз в каменистом грунте.
Несмотря на шок и физическое потрясение при ударе, супруги довольно быстро пришли в себя. В последний момент они инстинктивно вцепились в свои кресла, хотя это и не спасло их от синяков и ссадин. Все кости, однако, остались целыми. Двигатели смолкли. Неожиданный ветерок, заструившийся по их лицам, привлек внимание экипажа к внешнему люку в слегка продавленной стенке кабины. Крышка люка приоткрылась, и теперь атмосферу корабля разбавлял свежий прохладный воздух снаружи. По первым ощущениям, в нем не было опасных примесей, а содержание кислорода несколько превышало привычный землянам уровень.