Здание построили на странной каменной плите, окрашенной черноватым пурпуром телесного гниения, отрицавшим и яркий свет дня, и торжествующее пламя рассветного и закатного сияния. Приземистое и не имеющее окон, формой оно напоминало огромный мавзолей. Врата его зловеще зияли в тени кедров.
Фариом видел, как жрецы скрылись за воротами с Арктелой на носилках, точно привидения, несущие призрачную ношу. Широкая мощеная площадь между храмом и окружавшими его домами была пуста, но юноша не отважился пересечь ее в предательски ярком свете дня. Обходя площадь, он заметил, что у огромного храма имеется еще несколько входов и все они открыты и никем не охраняются. Нигде не было ни намека на то, что внутри происходит какое-то действо, но юноша задрожал, представив, что скрывают эти высокие храмовые стены, как мраморные надгробия скрывают пир червей.
Все гнусности, о которых он слышал, вновь всплыли в его воображении, точно извергнутые могилой, и опять он очутился в шаге от безумия, подумав о том, что Илейт сейчас лежит вместе с мертвыми в храме, в темной атмосфере мерзости, в то время как он, едва не теряя рассудок, вынужден дожидаться благодатного покрова темноты, прежде чем приступить к исполнению своего шаткого плана, успех которого представлялся ему весьма сомнительным. А Илейт тем временем может очнуться и погибнуть, не выдержав окружающего ее ужаса… Или произойдет что-нибудь еще более страшное, если верить историям, что передаются шепотом из уст в уста…
Абнон-Тха, колдун и некромант, поздравлял себя с удачной сделкой, которую заключил со служителями Мордиггиана. Пожалуй, не без оснований полагал Абнон-Тха, никому более не хватило бы ума замыслить и воплотить в жизнь все то, благодаря чему стала возможной эта сделка, которая превратит Арктелу, дочь надменного Кваоса, в безропотную рабыню некроманта. Ни один влюбленный, говорил он себе, не мог бы проявить подобную изобретательность и добиться желаемой женщины таким способом. Арктела, помолвленная с Алосом, молодым вельможей, была для колдуна птицей слишком высокого полета. Абнон-Тха, однако, был не каким-то там обычным захудалым волшебником, а величайшим знатоком черной магии, давно и прочно вставшим на путь постижения самого ужасного и могущественного ее знания. Он знал заклятья, убивавшие быстрее и надежнее отравленного ножа, причем на расстоянии, но владел и чарами, позволявшими воскрешать мертвых даже после долгих лет и веков тления. Он умертвил предмет своей страсти так, что никто не мог понять, в чем дело, слепив из воска ее миниатюрное изображение и пронзив его кинжалом, и теперь тело Арктелы лежало среди мертвых в храме Мордиггиана. Сегодня вечером, с молчаливого согласия ужасных закутанных жрецов, Абнон-Тха возвратит ее обратно к жизни.
Абнон-Тха не был уроженцем Зуль-Бха-Саира, но многие годы назад прибыл в город со зловещего полумифического острова Сотар, расположенного где-то к востоку от огромного континента Зотика. Точно лоснящийся молодой гриф, он обосновался в тени храма склепов и процветал в окружении очень быстро появившихся у него учеников и помощников.
Его отношения со жрецами были долгими и разносторонними, а та сделка, которую он заключил сейчас, – далеко не первой. Жрецы разрешали ему временно пользоваться телами тех, кого призвал Мордиггиан, поставив условием лишь, чтобы во время некромантических экспериментов тела не покидали пределов храма. Поскольку нарушение этого условия с точки зрения служителей бога было незаконным, Абнон-Тха счел за лучшее подкупить их – пусть и не золотом, а обещанием щедро снабжать материями более зловещими и тленными, чем золото. Соглашение было достаточно выгодным для всех сторон: с тех пор как колдун поселился в городе, мертвые потекли в храм гораздо более обильным потоком, у бога не было недостатка в пище, а Абнон-Тха никогда не испытывал затруднений, если ему требовалось на ком-нибудь опробовать самые гибельные чары.
Словом, у колдуна не имелось причин быть недовольным собой. Более того, он полагал, что, помимо искушенности в магии и непревзойденной находчивости, он проявил и почти беспримерное мужество. Он планировал ограбление, равносильное святотатству, – похищение воскресшего тела Арктелы из храма. О подобного рода похищениях как оживших, так и бездыханных тел, а также о полагающихся за это наказаниях ходили лишь легенды, ибо за последние века не произошло ни одного такого случая. И втрое ужаснее, как гласила молва, была участь тех, кто на подобном преступлении попадался. Некромант отнюдь не закрывал глаза на опасность своей затеи, но, с другой стороны, она не останавливала и не пугала его.
Два его помощника, Наргхай и Вемба-Тситх, посвященные в намерения своего наставника, со всей должной секретностью производили необходимые приготовления к их побегу из Зуль-Бха-Саира. Неодолимая страсть, которой колдун воспылал к Арктеле, не была единственной причиной, по которой он хотел покинуть город. Вдобавок им двигала и жажда перемен, ибо он уже подустал от странных законов, которые ограничивали его колдовскую деятельность, хотя в каком-то смысле ей и способствовали. Он собирался направиться на юг и поселиться в одном из городов Тасууна, царства, знаменитого количеством и древностью своих мумий.
Время подходило к закату. Пять беговых верблюдов ожидали во внутреннем дворе дома Абнона-Тха, высокого величественного здания, которое, казалось, нависало над открытой круглой площадью, принадлежавшей храму. На одного из верблюдов навьючили тюк с самыми ценными магическими книгами, манускриптами и прочими колдовскими принадлежностями. Товарищам его предстояло нести самого Абнона-Тха, двух его помощников и Арктелу.
Наргхай и Вемба-Тситх предстали перед наставником и доложили, что все готово. Они были много младше Абнона-Тха, но, как и он, оба были чужаками в Зуль-Бха-Саире. Молодые колдуны происходили из смуглых и узкоглазых обитателей Наата, острова, что скверной славой немногим уступал Сотару.
– Чудесно, – отозвался некромант, поглядев на опустивших глаза долу помощников, когда те договорили. – Осталось лишь дождаться благоприятного часа. Между закатом солнца и восходом луны, когда жрецы будут ужинать в нижнем склепе, мы войдем в храм, где совершим все обряды и воскресим Арктелу. Сегодня трапеза их будет изобильной, ибо я знаю, что много мертвых на огромном столе в верхнем святилище дозрели, и, возможно, сам Мордиггиан тоже насытится. Никто не придет проследить за нами.
– Но, учитель, – сказал Наргхай, слегка дрожа под своей кроваво-красной мантией, – так ли мудро затевать все это?.. Вам непременно нужно забирать девушку? Раньше вы всегда довольствовались тем, что позволяли жрецы, и, как они велели, возвращали мертвых назад бездыханными. В самом ли деле необходимо нарушать закон бога? Говорят, гнев Мордиггиана, хотя проявляется и редко, гораздо грознее, чем гнев других богов. Поэтому в последнее время никто не отваживался обмануть его и похитить тело из его храма. Рассказывают, давным-давно один знатный городской вельможа унес оттуда тело возлюбленной и бежал с ним в пустыню, но жрецы пустились за ним в погоню, стремительнее, чем шакалы… и гибель, настигшая беглеца, была столь ужасной, что легенды шепчут о ней весьма уклончиво…
– Я не боюсь ни Мордиггиана, ни его прихвостней, – объявил Абнон-Тха с мрачным тщеславием в голосе. – Мои верблюды обгонят жрецов, даже если они и не люди, а вурдалаки, как утверждают некоторые. Кроме того, вряд ли они станут преследовать нас, ибо после своего вечернего пиршества будут спать, как обожравшиеся стервятники. А утром, прежде чем они пробудятся, мы будем уже далеко на пути в Тасуун.
– Учитель прав, – вмешался Вемба-Тситх. – Нам нечего бояться.
– Но говорят, что Мордиггиан никогда не спит, – настаивал Наргхай, – и что из своего черного склепа под храмом он вечно за всем зрит.
– Я слышал то же самое, – сухим наставительным тоном ответил Абнон-Тха. – Но я считаю, что это всего лишь предрассудки. Эти пожиратели падали до сих пор ничем их не подтвердили. Пока что я ни разу не видел Мордиггиана, ни спящего, ни бодрствующего, но, по всей вероятности, он всего лишь самый обычный вурдалак. Я знаю этих тварей и их привычки. Они отличаются от гиен разве что своим чудовищным видом и размерами, да еще бессмертием.
– И все-таки, я считаю, обманывать Мордиггиана неправильно, – пробормотал Наргхай себе под нос.
Чуткие уши Абнона-Тха уловили его слова.
– О нет, тут нет никакого обмана. Я славно послужил Мордиггиану и его жрецам – я в изобилии поставлял мертвецов на их черный стол. Кроме того, в каком-то смысле я намерен выполнить условия сделки, касающейся Арктелы, – в уплату за мою привилегию некроманта я обеспечу им нового покойника. Завтра же юный Алос, жених Арктелы, займет ее место среди мертвых. А сейчас ступайте и оставьте меня, ибо я должен обдумать заклятие, которое сгрызет сердце Алоса, точно червь, пожирающий спелый плод.
Фариому, дрожащему и отчаявшемуся, казалось, что безоблачный день тянется с медлительностью заваленной трупами реки. Не в силах унять тревогу, он бесцельно бродил по многолюдным базарам до тех пор, пока западные башни не превратились в темные силуэты на фоне шафранных небес, а сумерки серым комковатым морем не окутали дома. Тогда он вернулся в трактир, где Илейт настиг роковой приступ, и забрал из стойла верблюда. Погоняя животное по темным улицам, освещенным лишь слабыми огоньками ламп и факелов, что мерцали в полуприкрытых окнах, он снова направился к центру города.
Когда он подъехал к открытой площади, окружавшей храм Мордиггиана, сумерки уже сгустились в ночную мглу. Окна особняков, выходившие на площадь, были закрыты, и в них, точно в мертвых глазах, не мелькало ни огонька; темную громаду храма, как и любой мавзолей под зажигающимися звездами, тоже не озарял ни один отблеск. Казалось, внутри нет ни души, и, хотя тишина благоприятствовала начинанию Фариома, юношу бил озноб от нависшей над ним смертельной угрозы и одиночества. Верблюжьи копыта зловеще цокали по мостовой, и он боялся, что чуткие уши затаившихся в тишине вурдалаков непременно услышат его.