Однако же замогильную тьму не нарушало ни одно движение жизни. Достигнув спасительной тени под купой древних кедров, Фариом спешился и привязал верблюда к низко свисавшей ветке. Стараясь держаться за деревьями, он с величайшей осторожностью приблизился к храму и, медленно обойдя его, увидел, что все четыре входа, соответствовавшие четырем сторонам света, открыты, пустынны и одинаково темны. Вернувшись наконец к восточной стене, где он оставил верблюда, юноша отважился нырнуть в черную зияющую дыру ворот.
Переступив через порог, Фариом мгновенно погрузился в мертвую вязкую тьму, и на него неуловимо повеяло запахом тления и зловонием горелых костей и плоти. Он пришел к выводу, что находится в огромном коридоре, и, ощупью продвигаясь вперед вдоль правой стены, вскоре добрался до внезапного поворота, в конце которого, где-то далеко впереди, будто в центральном святилище, брезжило голубоватое сияние. В этом сиянии вырисовывались смутные очертания множества колонн, и вдоль них, когда он подобрался ближе, прошествовали, являя профили огромных черепов, несколько темных закутанных фигур. Две тащили человеческое тело. Фариому, замершему в темном зале, показалось, будто после того, как фигуры удалились, витавший в воздухе запах разложения на мгновение стал сильнее.
Больше никто не появился, и в храме вновь воцарилась мавзолейная тишина. Но юноша, нерешительный и дрожащий, еще много мучительных минут выжидал, прежде чем осмелился продолжить свой путь. Гнет посмертной тайны наполнял воздух, превращая его в удушающие миазмы катакомб. Фариом весь обратился в слух и различил невнятное пение, хор гулких и протяжных голосов, которые, по всей видимости, доносились из склепов под храмом.
Наконец, прокравшись в конец зала, он заглянул в помещение, бывшее, очевидно, главным святилищем, и взгляду его предстала низкая комната с множеством колонн, утопавшая в полумраке, который бессильны были рассеять голубоватые огни, мерцавшие в похожих на урны бесчисленных плошках, венчавших тонкие стелы.
Некоторое время Фариом колебался, не решаясь переступить порог, ибо смесь запахов горелой и разлагающейся плоти чувствовалась здесь гораздо сильнее, как будто он приблизился к их источнику, а голоса доносились из темноты лестничного проема в полу, у стены слева. Но в святилище, по всей видимости, не было никого живого, и не заметно было никакого шевеления, если не считать колеблющихся огоньков и трепещущих теней. В центре Фариом различил в полутьме очертания огромного стола, вытесанного из того же черного камня, что и все здание храма. На столе, тускло освещенные огоньками в урнах или полускрытые в тени массивных колонн, длинными рядами лежали многочисленные мертвые тела, и юноша понял, что перед ним черный алтарь Мордиггиана, на котором располагались тела тех, кого бог призвал к себе.
В душе Фариома безумный удушающий страх боролся с еще более безумной надеждой. Дрожа, он подошел к столу; от близости мертвых на лбу его выступил липкий холодный пот. Стол, поддерживаемый дюжиной крепких ножек, был футов около тридцати в длину и доходил юноше до пояса. Начав с ближайшего конца, Фариом двинулся мимо рядов трупов, боязливо вглядываясь в лица. Здесь были люди обоих полов, всех возрастов и разных сословий. Дворяне и богатые торговцы лежали вперемежку с нищими в грязных лохмотьях. Некоторые умерли совсем недавно, другие же, видимо, лежали на ужасном столе не первый день, так что тела их уже обезобразило разложение. В упорядоченных рядах там и сям зияли пустоты: по всей видимости, некоторые трупы куда-то унесли. Фариом продолжал свой страшный обход, разыскивая любимые черты Илейт. Наконец, когда он приблизился к дальнему концу стола и уже начинал опасаться, что ее здесь нет, он увидел ту, которую искал.
Объятая зловещей бледностью и оцепенением загадочной болезни, Илейт лежала на холодном камне, прекрасная, как и всегда. Душу его затопила волна горячей благодарности, ибо он знал, что она не мертва – и не успела очнуться в этом ужасном храме. Если ему удастся беспрепятственно вывезти ее из ненавистных окрестностей Зуль-Бха-Саира, она поправится от своего подобного смерти недуга.
Взгляд Фариома случайно упал на лицо женщины, лежавшей рядом с Илейт, и в ней он узнал прекрасную Арктелу, ту самую, за чьими носилками днем дошел почти до самых ворот храма. Больше на нее не глядя, он склонился над столом, чтобы поднять Илейт.
В тот же миг он услышал негромкие голоса, доносившиеся от двери, сквозь которую он вошел в святилище. Решив, что вернулся кто-то из жрецов, Фариом рухнул на четвереньки и забрался под омерзительный стол – больше в зале укрыться было негде. Там, в темноте, куда не проникал голубоватый свет огоньков в высоких урнах, он затаился, выглядывая из-за толстой, точно колонна, ножки стола.
Голоса стали громче, и он увидел три пары ног, обутые в диковинные сандалии, над которыми колыхались коротковатые одеяния. Все трое новоприбывших подошли к столу и остановились на том самом месте, где несколькими мгновениями ранее стоял он. Фариом терялся в догадках, кто они такие, но их легкие темно-красные одеяния были не такими, как у служителей Мордиггиана. Он не знал, заметили они его или нет, и, скорчившись в три погибели под столом, на всякий случай вытащил из ножен свой кинжал.
Теперь он различал три голоса: один – торжественный и повелительный, другой – слегка гортанный и раскатистый, а третий – пронзительный и гнусавый. Выговор был чужим, отличавшимся от речи жителей Зуль-Бха-Саира, и многих слов Фариом не понимал, а кроме того, мало что мог расслышать.
– …Здесь… в конце, – произнес торжественный голос. – Быстрее… нельзя терять времени…
– Да, учитель, – отозвался раскатистый голос. – Но кто эта вторая?.. Она очень красивая.
Похоже, разгорелся тихий спор. Очевидно, обладатель гортанного голоса на чем-то настаивал, а двое других с ним не соглашались. До Фариома, скорчившегося под столом, доносились только обрывки слов, но из них он уловил, что первого звали Вемба-Тситх, а тот, кто говорил пронзительно и гнусаво, носил имя Наргхай. Наконец их заглушил мрачный голос того, которого они называли учителем:
– Твоя идея не слишком мне нравится… Это задержит наш отъезд… К тому же тогда двоим придется ехать на одном верблюде. Но ты, Вемба-Тситх, можешь взять ее, если справишься с заклинаниями без моей помощи. У меня нет времени произносить сразу две формулы… Это будет хорошим испытанием твоего мастерства.
Вемба-Тситх забормотал слова согласия или благодарности, но учитель оборвал его:
– Замолчи и не трать времени понапрасну.
Фариом, мучительно силившийся догадаться, что означает весь этот странный разговор, увидел, что двое шагнули к столу ближе, как будто склонившись над мертвыми. Он услышал шорох ткани, а в следующий миг все трое уже удалялись в направлении, противоположном тому, откуда пришли в святилище. Двое несли какой-то груз, бледно и неразличимо мелькавший в полумраке.
Черный ужас сжал сердце Фариома, ибо он прекрасно понял, что за ноша пригибала к земле эти фигуры и кому принадлежало одно из похищенных тел. В мгновение ока он выбрался из своего укрытия и увидел, что Илейт действительно исчезла со стола вместе с Арктелой. Темные фигуры скрылись во мраке, окутывающем западную стену зала. Юноша не знал, были ли похитители вурдалаками или кем-то еще ужаснее, но бросился следом за ними, от беспокойства за Илейт позабыв обо всех других опасностях.
Посреди стены он обнаружил выход в коридор и нырнул в его узкое жерло. Где-то далеко впереди брезжил красноватый мерцающий свет. Затем что-то глухо лязгнуло, и полоса света сузилась, как будто пробивалась теперь сквозь неширокую щель: кто-то прикрыл дверь зала, из-за которой доносилось мерцание.
Ощупью двигаясь вдоль стены, Фариом дошел до щели, сквозь которую просачивался алый свет. Бронзовая дверь, испятнанная темной патиной, была приоткрыта, и глазам Фариома предстало странное и жуткое зрелище, озаряемое зыбкими кроваво-красными огоньками, горевшими в урнах на траурных постаментах.
Комната была обставлена с чувственной роскошью, до странности не вязавшейся с тусклым и мрачным камнем храма смерти. Диваны были обиты великолепными узорчатыми тканями, пол устилали роскошные ковры – алые, золотые, лазурные, серебряные; в углах возвышались богато изукрашенные драгоценными камнями кадильницы из неведомого металла. Низенький столик сбоку у стены был заставлен странными бутылями и диковинными приспособлениями, которые могли бы использоваться для врачевания или колдовства.
Илейт лежала на одном из диванов, а рядом с ней на другом диване было распростерто тело Арктелы. Похитители, которых Фариом впервые увидел в лицо, были заняты некими непонятными приготовлениями, весьма его озадачившими. Первым его побуждением было ворваться внутрь, но желание это быстро сменилось изумлением, и юноша, оцепенев, остался стоять за дверью.
Один из троицы, высокий мужчина средних лет, которого Фариом посчитал учителем, собрал какие-то диковинные сосуды, среди которых были маленькая жаровня и курильница, и расставил их на полу подле ложа Арктелы. Второй, помладше, с похотливыми раскосыми глазами, установил точно такие же предметы перед Илейт. Третий, тоже молодой и неприятный, стоял и смотрел на все происходящее с боязливой и беспокойной гримасой.
Фариом догадался, что перед ним колдуны, когда со сноровкой, достигнутой за долгие годы практики, они разожгли в курильницах и жаровнях огонь и одновременно нараспев затянули заклятия на странном языке, сопровождая их через равные промежутки времени разбрызгиванием темных масел, капли которых с громким шипением падали на угли в жаровнях и порождали огромные клубы жемчужного дыма. Над курильницами взвивались темные струйки испарений, сплетаясь, точно вены, внутри расплывчатых, бесформенных фигур, образованных клубами более светлого дыма и походивших на призрачных гигантов. По залу распространился нестерпимо едкий запах каких-то снадобий; они раздражали все чувства Фариома, перед глазами у него все плыло и теперь казалось неестественно громадным, причудливо разрасталось и искажалось, как в наркотическом сне.