– Я, говорящий с вами, зовусь Вултум, – промолвил голос. – Не удивляйтесь и не пугайтесь, ибо я предлагаю вам дружбу в обмен на услугу, которую, надеюсь, вы не сочтете невыполнимой или чрезмерно трудной. Впрочем, сначала я должен прояснить все то, что вас тревожит… Не сомневаюсь, вам доводилось слышать народные легенды обо мне, и вы сочли их суевериями. Как и во всех мифах, в них хватает и правды, и вымысла. Я не бог и не демон, а обитатель иной вселенной и прибыл на Марс много тысячелетий назад. Хотя я не бессмертен, однако по продолжительности жизни со мной не сравнится ни одно существо в Солнечной системе. Я подчиняюсь иным биологическим законам, а моя жизнь – чередование сна и бодрствования длиной в столетия. По сути, айхаи не ошибаются: я действительно сплю тысячу лет, затем тысячу лет бодрствую… В те времена, когда ваши предки еще были кровными братьями обезьян, я отправился в космическое изгнание, спасаясь от заклятых врагов. Марсиане говорят, что я свалился с неба, как огненный метеор: миф повествует о том, как спустился с небес мой эфирный корабль. Я обнаружил на Марсе зрелую цивилизацию, которая, впрочем, значительно уступала моей, поэтому марсиане взирали на меня со смесью благоговения и враждебности. Марсианские правители и священники прогнали бы меня, однако я обзавелся приверженцами среди местных и снабдил их оружием, значительно превосходившим то, до чего успела додуматься марсианская наука; после великой войны я утвердил свои права и приобрел новых последователей. Я не хотел завоевывать Марс, а удалился в этот пещерный мир, где с тех пор обитаю вместе с моими приверженцами. За их верность я даровал им сравнимое с моим долголетие, а чтобы поддерживать его, наделил своим даром сна. Мои приверженцы засыпают и просыпаются вместе со мной… Веками мы поддерживали такой порядок вещей. Я редко вмешивался в дела живущих на поверхности, они же превратили меня в подобие божества или злого духа, хотя для меня понятие зла лишено смысла… Я обладаю чувствами и способностями, превосходящими чувства и способности как землян, так и марсиан. По своему желанию я могу проникать в удаленные области пространства и времени. Так я узнал о вашем затруднительном положении и позвал вас сюда в надежде увлечь неким планом. Сказать по правде, устал я от Марса, одряхлевшего мира, что неуклонно движется к погибели; я решил обосноваться на планете помоложе. Земля прекрасно мне подойдет. Прямо сейчас мои приверженцы строят корабль, на котором я намерен совершить путешествие… Не хочу повторять ошибку, совершенную на Марсе, когда я оказался среди аборигенов, которые ничего обо мне не знали и были поголовно враждебно настроены. Вы земляне – вы могли бы подготовить собратьев к моему прибытию и призвать прозелитов, готовых мне служить. Вашей общей наградой будет эликсир долголетия. Есть у меня и другие дары… Драгоценные самоцветы и металлы, которые вы цените так высоко. Есть цветы, с соблазнительным ароматом которых ничто не сравнится. Вдохнув его, вы забудете о золоте… вдохнув его, вы и ваши собратья будете служить мне с готовностью.
Голос смолк, оставив в воздухе вибрацию, которая еще несколько мгновений смущала слушателей, будто чарующая сладкая музыка, скрывающая за нежной мелодией обертоны зла. Эта вибрация действовала на Хейнса и Ченлера, убаюкивая их изумление; и сам голос, и его слова оба впитывали не противясь, как во сне.
Ченлер попытался сбросить наваждение.
– Где ты? – спросил он. – И откуда нам знать, говоришь ли ты правду? Твое предложение слишком странное и удивительное, тут нельзя решать сгоряча.
– Я рядом с вами, – промолвил голос, – но пока в мои планы не входит представать перед вами в истинном обличье. В свое время вы получите доказательства моих слов. Я могу понять ваше недоверие. Перед вами один из тех цветов, о которых я говорил. Это не скульптура, как вы, вероятно, вообразили, а антолит, ископаемый цветок из мира, откуда я родом. При обычных температурах он не имеет запаха, но при нагревании начинает источать аромат. Что же до самого аромата… судите сами…
До сего мгновения воздух в комнате не был ни теплым, ни холодным. Теперь Хейнс и Ченлер ощутили перемену, как будто где-то включили подогрев. Казалось, от металлического треножника и куска хрусталя, словно излучение невидимого тропического светила, исходит тепло, волнами обрушиваясь на землян. Жар усиливался, но был переносим. Одновременно приятели почувствовали аромат, не похожий ни на один из тех, что им доводилось вдыхать. Тонкая, ускользающая струйка сладости иного мира овевала ноздри, медленно, но неумолимо превращаясь в пряный поток, в котором тенистая прохлада странным образом мешалась с удушливым зноем.
Ченлера куда сильнее, чем Хейнса, затопила волна любопытных галлюцинаций, хотя, за исключением правдоподобия этих видений, ощущения землян были до странности схожи. Ченлеру показалось, что аромат уже не вполне чужд и как будто принадлежит временам и местам, о которых он, Ченлер, успел забыть. Землянин пытался вспомнить эти времена и места, и воспоминания, будто извлеченные из запечатанных резервуаров прошлой жизни, обратились реальностью. Хейнс отсутствовал в этой новой реальности, исчез из поля зрения, а потолок и стены пещеры уступили место лесу из деревьев, больше похожих на папоротники. Их тонкие жемчужные стволы и нежная листва купались в сияющем великолепии, словно Эдем, озаренный первозданным рассветом. Высоки были эти деревья, но еще выше тянулись цветы, изливая из белоснежной плоти качающихся курильниц неодолимый сладостный аромат.
Ченлер испытывал неописуемый экстаз. Он словно вернулся к истокам первозданного мира, и из восхитительного света и аромата, пропитавшего его до последнего нерва, вбирал неиссякаемую жизнь, молодость и энергию.
Экстаз переполнял его, и Ченлеру показалось, что из уст цветов он слышит пение, подобное пению гурий, и оно обращает его кровь в золотистое приворотное зелье. В том смятении чувств, в котором он пребывал, звук отождествлялся с ароматом. Звук воспарял на головокружительные высоты; и Ченлеру мнилось, будто цветы тянутся за ним, точно огненные всполохи, а за цветами тянулись деревья; сам Ченлер был раздуваемым пламенем и устремлялся вверх за пением в попытке достичь пика наслаждения. Целый мир уносился ввысь в приливе восторга, а голос пел, и теперь слова были вполне различимы: «Я Вултум, ты мой от начала миров и пребудешь моим вовек…»
Ченлер очнулся в обстановке, возможно, бывшей продолжением воображаемых миров, которые ему привиделись. Он лежал на постели из подстриженной темно-зеленой травы в окружении цветов тигровой окраски, и мягкое сияние янтарного заката слепило глаза сквозь ветви удивительных деревьев с малиновыми плодами. Не сразу придя в себя, он осознал, что разбудил его голос Хейнса, который сидел рядом на этом странном газоне.
– Эй, ты собираешься приходить в себя?
Ясный и четкий вопрос прозвучал будто сквозь тонкую пелену сна. Мысли кружились, воспоминания смешались с псевдовоспоминаниями, почерпнутыми из других жизней, которые промелькнули перед ним в забытьи. Было нелегко отличить реальность от вымысла, однако постепенно рассудок прояснялся. Одновременно на Ченлера навалилась чудовищная усталость и ощущение нервного перевозбуждения – значит он только что побывал в фальшивом раю под действием сильного наркотика.
– Где мы? И как мы тут оказались? – спросил он.
– Насколько я могу судить, – отвечал Хейнс, – это нечто вроде сада, разбитого в Равормосе. Кто-то из этих громадных айхаев привел нас сюда после того, как мы поддались аромату. Я сопротивлялся дольше и перед тем, как впасть в забытье, слышал голос Вултума. Голос сказал, что дает нам сорок восемь земных часов на раздумья. Если мы примем его предложение, он вернет нас в Игнарх, снабдив баснословной суммой и запасом наркотических цветов.
Ченлер совершенно очнулся, и они с Хейнсом принялись обсуждать сложившееся положение, но к решению пришли не сразу. Ситуация складывалась загадочная и непостижимая. Неизвестное существо, называвшее себя именем марсианского дьявола, предложило им стать его агентами, или эмиссарами. Мало того что им предлагали подготовить почву для его прибытия – вдобавок они должны были познакомить родную планету с наркотиком, мощью не уступавшим морфину, кокаину или марихуане и, вероятно, не менее пагубным.
– А если мы откажемся? – спросил Ченлер.
– Вултум сказал, что тогда мы не сможем вернуться. Он не стал уточнять, что именно с нами случится, но намекнул, что ничего хорошего.
– Тогда, боюсь, нам придется искать способ отсюда выбираться.
– Ищи не ищи, все без толку. Думаю, от поверхности Марса нас отделяет много миль, и едва ли землянин сумеет разобраться в механизме работы здешних лифтов.
Не успел Ченлер ответить, как среди деревьев появился один из гигантов-айхаев с марсианской посудой в руках, называемой кулпаи. То были два больших блюда из глины и металла, снабженные съемными чашками и вращающимися графинами, – в кулпаи подавалась любая еда, как жидкая, так и твердая. Марсианин поставил блюда перед Хейнсом и Ченлером и замер, неподвижный и непостижимый. Голодные земляне набросились на еду, вырезанную или вылепленную в виде различных геометрических фигур. Пища, хотя и, вероятно, синтетическая, была тем не менее восхитительно вкусна, и земляне съели все до последнего ромба и конуса, запив алой жидкостью из графинов, напоминавшей вино.
Когда они покончили с едой, марсианин подал голос:
– Вултум пожелал, чтобы вы обошли Равормос и полюбовались чудесами пещер. Вы вольны гулять без присмотра; однако, если пожелаете, я стану вашим проводником. Меня зовут Та-Вхо-Шай, и я готов ответить на любые вопросы. Вы также можете отослать меня в любую минуту.
Коротко посовещавшись, Хейнс и Ченлер решили принять услуги шаперона. Они последовали за айхаем вглубь сада, чью протяженность было трудно определить в мягком янтарном сиянии, что как будто наполняло сад светящимися атомами, создавая впечатление безграничного пространства. Свет, как рассказал им Та-Вхо-Шай, исходил от крыши и стен под действием электромагнитной силы с длиной волны, меньшей, чем у космических лучей, и обладал всеми свойствами солнечного света.