Где ангел-хранитель?
Альдус чувствовал себя бессильным. Памела ушла от Джима и не собиралась возвращаться. Нужно дать надежду этому отчаявшемуся человеку, открыть его предназначение. И необходимо сделать это как можно скорее, времени оставалось совсем немного.
Размышления были прерваны телефонным звонком его друга Жерома. Альдус помогал ему, рисуя рекламные плакаты для его цирка, самого знаменитого в Париже, и делал это со вкусом и фантазией. Разумеется, Жером знал, что финансовая ситуация Альдуса в данный момент не из лучших.
— Я должен увидеть тебя.
— Есть работа?
— Нет, тут другое дело. Намного более важное. Моррисон с тобой?
— Да. Почему ты спрашиваешь?
— Не могу сейчас сказать ничего конкретного, но ты в опасности.
— В опасности? Но в чем…
— Я знаю намного больше, чем ты себе представляешь, Альдус. И клянусь, что ты в опасности. В большой опасности.
Альдус вышел из дому и направился в сторону бистро «Вино Пиренеев», куда заходил довольно часто: там неплохо кормили. Приятно было сидеть на открытой площадке и запивать croque monsieur[19] отличным вином с Юга Франции. Жаль только, в этот вечер собравшаяся в бистро компания оставляла желать лучшего.
— Где ты бросил своего протеже, г…няный ангел-хранитель?
Жан де Бретей в любой ситуации умел быть невыносимым. Он сочетал в себе высокомерную спесь французской аристократии (ту, что сконцентрирована во фразе «государство — это я») и современное «все и сразу», характерное для большей части парижской молодежи. Взрывная смесь. И особенно взрывным был коктейль наркотиков, которые Жан бесцеремонно сбывал, где бы ни находился.
— Никого я не оберегаю. А вот ты как раз нуждаешься в ангеле-хранителе.
— Посмотри сюда, у меня их даже два.
Жан сидел за столиком вместе с Жеромом и молодой женщиной, очень красивой. Зрачки ее глаз были такими же, как у Памелы… совершенно очевидно, она уже приняла дозу.
— Садись с нами, Альдус. Нам нужно поговорить.
— А мне абсолютно нечего вам сказать. И у меня много дел.
Жером сразу же поднялся из-за стола и бросился вслед за Альдусом, удалявшимся быстрым шагом:
— Не стоит так поступать, Альдус. У Жана большие возможности. Он действительно может расправиться с тобой, если захочет.
— Еще одна причина, чтобы не иметь с ним ничего общего. Этот человек не думает, сколько приносит вреда своим друзьям, своим женщинам — всем, кого он должен бы любить. Он не испытывает никаких эмоций, а потому опасен — постоянно в поисках все более сильных ощущений и без каких-либо ограничений. Ты видел, какие глаза у девушки рядом с ним? Он убивает ее, как сделал это с Памелой, как делает с Джимом. Не говоря о всех тех, кого он уже отправил на тот свет. Для него самое главное — не быть пойманным и продолжать наслаждаться, разбивая жизни других людей.
— Почему ты вечно думаешь о других и никогда о себе? Эта женщина, певичка Марианн, уже дошла до ручки, прежде чем встретила Жана. Он не виноват, что все хотят этого «добра».
— Молодец, сейчас ты докатился до того, что его защищаешь. Знаешь, у меня нет времени, я должен идти.
— Жан хочет твою книгу.
Голос Жерома неожиданно изменился. Он уже говорил не как друг, а как совершенно посторонний человек. Альдус пораженно остановился и взглянул на него:
— Какую книгу?
— Не делай вид, что не знаешь. Жану все известно. О книге и о том, откуда она появилась.
— Это ты ему рассказал?
— Нет. Он уже знал о ней, когда позвонил мне и попросил увидеться с тобой. Он хочет эту книгу на греческом языке и готов заплатить любую сумму. Ты же знаешь, что денег у него полно.
— А если я не соглашусь?
— Поэтому я тебе и сказал, что ты в опасности, Альдус. Жан не терпит неповиновения.
— Я пойду в полицию и заявлю, что он распространяет наркотики.
— Думаешь, полиция не знает, чем он занимается? Жан — паршивая овца одной из самых старинных и влиятельных семей Парижа. Правда, ее побочной ветви, но носящей эту знаменитую фамилию «де Бретей». И полицию не интересует, что он продает наркотики распущенной молодежи. Более того, они и сами не против — тем самым он облегчает им работу, делая этих молодых бездельников совершенно беспомощными.
— Ты еще хуже его, Жером.
— Это ты ничего не понимаешь. Ты не заработаешь ни гроша, если будешь следовать своим дурацким принципам. И Джим никогда не скажет тебе спасибо за то, что ты делаешь для него. То, чем ты занимаешься, Альдус, — мечты. Реальность абсолютно другая. А я не хочу жить мечтами. Давай останься, посиди с нами.
— Нет. Иди и скажи своему другу, что о продаже и речи быть не может. Книга не продается.
— Смотри, ты играешь с огнем.
— Не беспокойся, я не боюсь обжечься. Мир движется вперед не из-за страха.
— Ты еще пожалеешь. У тебя все равно нет никакой надежды, и твоя миссия обречена на провал.
Альдус ушел. Ему надо было спешить — нужно уберечь книгу. Сейчас самое главное — объединить книгу Джима с другой книгой, которую он ревностно хранил, и в конце концов понять их тайный общий смысл.
Он обошел вокруг здания, чтобы вернуться ко входу дома номер семнадцать по улице Ботрейи.
Сердце его стучало, он действительно боялся, что Жан и Жером поняли его намерения.
Задержала его демонстрация протеста против войны во Вьетнаме. Молодые люди пели и выкрикивали лозунги против американского империализма, размахивая красно-синими флагами с вьетнамской звездой. Наконец он смог обойти их и вбежал в дом. Открыв дверь и увидев Джима, он ощутил, как кровь застыла в жилах. Джим стоял около письменного стола: взгляд, затерянный в пустоте, резиновый жгут, стягивающий вену на одной руке, и шприц — в другой. Альдус бросился к нему, вырвал шприц, не встретив никакого сопротивления.
Джим даже не заметил друга. Славу богу, шприц был еще полон и на руке не виднелось следа от укола. Он пришел вовремя. Прежде Джим терпеть не мог этот тип наркотиков. Сама мысль о них приводила его в ужас. Да, в этот раз он не успел сделать инъекцию, но был в состоянии полной прострации. Уже «летал».
На столе лежал медальон Екатерины Медичи. Быть может, Джим, испробовав на себе его магическое действие и увидев все зло, существующее в мире и в его собственной жизни, испытывал сейчас глубочайшее отчаяние?
Альдус подумал, что лучше забрать талисман. Так будет спокойнее. Но едва дотронувшись до медальона, он сразу понял, что нужно делать.
471 сентября 2001 года. Париж, кладбище Пер-ЛашезВсе плывет перед глазами
Я возвращаюсь на Пер-Лашез, чтобы посетить могилу Шопена. Это кладбище становится перекрестком моей жизни, куда стекаются все тайны и где находится ключ к их разгадке. Но надо быть осторожной. Появляться часто в одном и том же месте опасно: кто-нибудь может узнать меня и сообщить в полицию.
Осматриваю могилу Шопена, и сердце сжимается от сострадания. Статуя… муза, убитая горем, со своей немой лирой склоняется над барельефом, изображающим профиль гениального музыканта. Композиция передает те же меланхолию и безнадежность, которые звучат в музыке Шопена и делают ее волшебной.
Оглядываюсь вокруг в надежде заметить какой-нибудь знак. Я уже привыкла находить совпадения, видеть что-то связанное со мной лично. Но в этот раз ничего не происходит.
Я уже собираюсь покинуть это место, как вдруг кто-то проходит за моей спиной так близко и неожиданно, что я вскрикиваю.
— Это я!
Поворачиваюсь и узнаю Марселя:
— Извини, я испугалась.
Он опять в темных очках. Говорит, что видит все хуже. Ужасно жалко его — с каким трудом он передвигается и становится все больше похожим на беззащитного ребенка.
— Все плывет перед глазами, — говорит он мне.
В этот момент я краем глаза замечаю мужчину, который вглядывается в меня. Может быть, он меня узнал?
— Марсель, быстро нужно уходить отсюда.
— Почему?
— Потом объясню. Но сейчас нужно уходить.
Беру его за руку и бегу. Марсель спешит за мной, но вскоре спотыкается. Я затаскиваю его в заросли, мы прячемся. Вижу мужчину, наблюдавшего за мной, он явно ищет меня. Значит, я не ошиблась. Он пробегает мимо.
— Для художницы ты слишком импульсивна. Что случилось?
— Ничего. Просто появился кое-кто, кого я не хотела бы видеть. Он ищет меня…
— Неразрешенные сентиментальные проблемы?
— В каком-то смысле — да.
Лучше не уточнять.
— Ты пошла на могилу Шопена из-за спектакля? — спрашивает Марсель, меняя тему разговора.
— Да, я хочу сделать зарисовки надгробий знаменитостей, но только тех, которые каким-либо образом связаны между собой. Мне интересно выявлять в живописи совпадения, которые предоставляет нам реальность.
Марсель пытается понять, где мы находимся: трогает кусты, потом цветы, могилу, которая явно ему знакома:
— Невероятно!
Я поднимаю глаза и понимаю, что мы находимся за какой-то часовней.
— Невероятно! — повторяет он.
— Что? — спрашиваю я.
— Мы за часовней Марии Валевской.
— Что в этом невероятного? За исключением того, что ты узнаешь могилы, просто дотронувшись до них.
— Ты специально пришла на могилу Шопена, человека, которого похоронили без сердца. Здесь, на кладбище Пер-Лашез, захоронено только его тело, а сердце находится в одной из церквей в Варшаве.
— И что же?
— А могила Марии Валевской хранит только сердце. Ее тело покоится в Польше. Все как раз наоборот. И потом, они оба поляки. Неплохое совпадение, не так ли?
— Мария Валевская, любовница Наполеона? Я прочла в буклете трогательную историю о ее судьбе.
— Да, именно она была любовницей основателя этого кладбища.
— Марсель, извини, откуда ты так хорошо знаешь все эти истории?
— Я вырос здесь. Знаю все могилы, каждую из них. Мой отец — охранник этого кладбища.
О, разумеется! Марсель Дюпон! И та же фамилия у человека, который показал мне могилу спиритиста Кардека. Значит, это его сын… нужно быть осторожнее.