— Принца зовут Гарри, и он британец, а не американец, — поправляет ее папа своим «я-тут-хирург-ничего-не-бойтесь».
— Как? Гейри? Ой, британец, американец — какая разница? Они все говорят по-английски, ведь так? Ты же о том брате, у которого больше волос, да? Который женился на этой хорошенькой Маган?
— Меган. — На этот раз папа даже не отрывается от газеты.
— Ну да, Гейри и Маган, я знаю. И не надо тут умничать, Паван! Ты не забыл, что это я учила тебя писать эссе на английском для твоих экзаменов? — И Шейла Бу щиплет папу за щеку, как будто он пятилетка, а не уважаемый врач с двумя докторскими степенями.
Мама тут же кивает:
— Конечно. Зое не обязательно выходить замуж за лысого.
И она вздрагивает от мысли о возможном незамужнем будущем своей дочери.
А что касается волос на голове мужчины, то, насколько я видела, принц Уильям выглядит просто зашибись.
— Ты еще молода, Зоя. Тебе не обязательно идти на такие компромиссы и отказываться почти от всего, что тебе так нужно. Ну, во всяком случае пока. В отличие от м… — И тут Шейла Бу резко замолкает.
Мама чуть качает головой и накрывает рукой тетушкину руку. Кажется, она хочет ее ободрить, но тетино лицо неожиданно обмякает. В ту же секунду на меня обрушивается детское воспоминание. Однажды в ее большой квартире я попала в просторную кладовую. Туда никто не ходил, но я как-то сумела в нее пробраться, влекомая заблуждением, что где-то там спрятаны чипсы из масалы. Открыв дверь, я вздрогнула от испуга, увидев среди банок со всякой всячиной и мешков с рисом тетушку Бу в вылинявшей желтой ночной рубашке с кистью в руке и красной краской на пальцах.
Шейла согнулась над мольбертом, ее лицо было расслаблено, словно она находилась в трансе. Повернувшись на стук двери, от неожиданности она тоже испугалась и даже не сразу меня узнала. Она выглядела так, словно я поймала ее за чем-то, что она не должна делать. Я развернулась и удрала. С тех пор я ни разу не видела, чтобы тетушка рисовала, и не слышала, чтобы она об этом рассказывала. Ну и я никому не рассказала о том, что увидела в кладовке. Это казалось мне слишком личным.
Я успела разглядеть холст, с которым она работала, и потом часто вспоминала о нем со смутным беспокойством. Кроваво-красные росчерки, как следы от ударов, и темные сапфировые пятна, похожие на синяки, буйное, неудержимое пламя. Вот только в той Шейле Бу, которую я знаю, нет скрытой боли. Она — воплощение нахальства, непосредственности и шума. Кого же я тогда видела?
— Так, давайте начнем сначала. Я не хочу выходить замуж за мужчину из Нью-Йорка.
— Тогда почему ты заговорила об Америке? — спрашивает мама.
— Я не говорила о браке! Моя компания хочет отправить меня в Нью-Йорк. — Я подчеркиваю слово «отправить», чтобы родные поняли, что все это не моя затея. — На три года. Я буду работать там в нашем американском филиале и учиться на межрегионального управляющего. Для этого мне придется жить в Соединенных Штатах. Жить.
Всё. Я это сказала. И произнесла слово «жить». Дважды.
Жить — значит уехать из этого дома. Для родителей, особенно родителей дочерей, это худшее, что может случиться.
Что же вы за родители такие, что ваши взрослые дети хотят жить как можно дальше от вас! И это еще не успев создать семью! Вы что, их плохо кормите? Даете мало денег? Люди будут подвергать сомнению их способность заботиться о своих детях, и это перечеркнет все существование отца и матери.
В глубине души я приготовилась к грандиозному скандалу, но почему-то ничего не происходит. В комнате висит мертвая тишина. Родители и тетушка переглядываются с таким видом, будто пытаются разгадать сложнейшую загадку.
С улицы доносятся громкие свистки соседских скороварок и скрежет тормозов, злые автомобильные сигналы и крики: обычная городская музыка. Сейчас она режет мне слух, как скрип ногтей по стеклу. Неужели Бомбей не может немного помолчать?
Пальцы мамы начинают что-то быстро вязать без ниток и спиц. Она всегда вяжет, когда нервничает, как некоторые пьют или едят. В школе я единственная постоянно носила вязаные вещи нашей теплой зимой.
— А кто еще едет в этот… Нью-Йорк? — спрашивает папа.
Мой подбородок взлетает вверх. Адреналиновый взрыв позволил мне снова выпрямить спину. Мне не отказали сразу! Это должно что-то значить!
— По-моему, больше никто. Я — одна из двоих, кому сделали такое предложение.
По папиному лицу пробежала тень, похожая на гримасу. Знай я его не так хорошо, я назвала бы эту эмоцию болью.
— Ну, в таком случае это даже не обсуждается. Мы пытаемся выдать тебя замуж, а ты собираешься умчаться кутить на другой край света? Если тебя заставляют ехать, ты всегда можешь уволиться.
Уволиться? Злость метала черные молнии в моей голове. Да что эта Шейла Бу понимает о таких шансах?! У нее в жизни когда-нибудь были такие возможности? Явно нет!
— А если я сначала выйду замуж, а потом поеду?
Я должна пойти на какие-то уступки с этим браком, чтобы не быть к ним жестокой.
— И какая же семья согласится отпустить свою невестку за границу на целых три года совершенно одну и сразу после свадьбы? Что Америка такое, по-твоему? Если ты найдешь такую семью, я тут же отдам тебе все мои бриллианты! — Тетушка Шейла выпрямляется, словно воздвигая собой огромный барьер.
— Ну тогда, пожалуйста, давайте подождем еще три года! Я выйду замуж, когда вернусь! — Я говорю всего лишь чуть громче обычного. Самую малость, чтобы ничего не испортить. — Давайте хотя бы обсудим такой вариант.
— Мы больше не можем позволить себе ждать, Зоя, — возражает мама.
— Будешь ждать, с тобой могут произойти самые разные неприятности. Поздний брак, поздние дети, проблемы со здоровьем… — Тетушка Шейла снова замолкает, будто боясь проговориться.
Проблемы со здоровьем? О чем идет речь? Что это за темное искусство, которым они все так виртуозно владеют, переворачивая любой разговор вверх тормашками в мгновение ока? Эту дисциплину надо преподавать в Хогвартсе!
— А я не пойду на риск, отправляя свою дочь за семь морей и совершенно одну. Хочешь в Нью-Йорк? Выходи замуж и езжай с мужем куда пожелаешь. — И мамино лицо застывает в неподвижности с поджатыми губами и прищуренными веками. Это значит, что она уже почти приняла решение, и никто на свете, даже мы с папой, не в силах его изменить.
Дождь то перестает, то припускает снова, как мотор ремонтируемого автомобиля. Папа смотрит на меня поверх очков и вздыхает:
— Зоя-бита, что ты знаешь об этом мире? Ты понимаешь, сколько нужно денег, чтобы содержать дом?
— Ты не сможешь жить одна. Ты сразу же вернешься, и мы в итоге потеряем и время, и деньги, — подхватывает Шейла Бу.
— Ты забыла, что произошло в десятом классе? — Мама не может не напомнить мне позорный эпизод из прошлого.
В десятом классе со мной действительно произошел один случай. Класс собирался в трехдневную поездку в Пуна. Со слезами, шантажом и скандалами мне удалось вытребовать у родителей разрешение. И в самый первый день, во время автобусной экскурсии, я вдруг осознала, что нахожусь одна в незнакомом городе. Совершенно одна, потому что учителя и друзья не считались. Рядом не было родителей, не было семьи, которая обо мне заботилась бы. В результате этого откровения я впала в такую истерику, что меня пришлось отправить домой на поезде с престарелой учительницей математики миссис Браганза. Она гладила мою руку все два часа поездки, а потом сказала моим родителям, что я «слишком чувствительна и упряма, что исключает способность к самостоятельности».
С тех самых пор мое семейство не позволяет мне забыть об этом эпизоде и об этих словах.
— Я обдумаю этот вопрос.
Папа смотрит на Шейлу Бу, которая изобразила вдумчивый вид, сощурив глаза и прикусив нижнюю губу. Меня снова окатило волной адреналина. Неужели она вернулась?
Моя Волшебница Бу вернулась? Та самая, которая во времена, когда машины были верхом роскоши, возила меня на своем новеньком «Марути Эстим», когда бы я ее ни попросила и как бы это ни мешало ее планам? Единственная, кто не смеялся надо мной, когда я хотела пойти на костюмированный праздник в образе супермена, а не принцессы. Тетя сказала, что если кто-нибудь попробует меня высмеять, то будет иметь дело с ней.
А сейчас она смерила папу пренебрежительным взглядом.
Нет, это все та же старая тетушка Бу.
Все наше семейство, все родственники старше пятидесяти, обращаются к ней за советом, когда чего-нибудь не понимают. Чаще всего она и сама не разбирается в теме, что, по-моему, обесценивает всю затею. В эти игры не играют только ее муж, дядюшка Балли, и сын Юви, который вообще никогда ее не слушал. А вот невестка вынуждена ей подчиняться, потому что недавно пришла в семью. Но пройдет еще пара лет, и она научится игнорировать свою свекровь так же, как другие невестки. А дядюшка Балли — это совсем другая история. Он старше тетушки по меньшей мере на десять лет и обладает пронзительным взглядом и способностью быстро находить виновных в своих проблемах. С женой у них всегда были сложные отношения, смесь любви и ненависти. Ну хорошо, термин «любовь» в этом случае можно использовать с большой натяжкой.
— Ты представляешь себе, в какую сторону в Америке открываются двери, не говоря уже о самостоятельном ведении хозяйства и работе? — продолжает папа.
— Не надо так бояться брака, Зоя, чтобы бежать от него до Нью-Йорка! — Мама чуть не плачет.
Мне становится немного совестно. Хорошо, не немного, мне стыдно всерьез. Мои родители устали, даже в папе это чувствуется. У них тоже выдалась та еще неделя, они готовились к свадьбе и к этой катастрофе в белых кроссовках. А теперь, именно в тот момент, когда они хотели отдохнуть с чашкой чая и расслабиться под старую песню Кишора Кумара на радио ФМ «Золотые ретрохиты», как мы обычно делаем будними вечерами, я сбросила на них еще одну бомбу.
Папа делает глубокий вдох:
— Твои тетушка и мама правы. То, о чем ты говоришь, очень трудно, Зоя, и я знаю, что ты с этим не справишься. Мы не хотим, чтобы ты проходила через всю эту мясорубку с деньгами, счетами на оплату и содержанием дома. Мы живем, чтобы о тебе заботиться, так зачем тебе такие испытания?