— Дакша, подожди. Дай-ка я сначала угощу тебя бокалом настоящего пенджабского ласси.[33] Ты же не откажешься попробовать? Он приготовлен в стиральной машине. Ведь в Пенджабе его взбивают именно таким образом! Пойдем со мной! — И она ведет явно воспрявшую тетушку Дакшу к закрытой кухне.
Словно подтверждая телепатическую связь между матерью и дочерью, на экране моего телефона появляется имя Пиху. Аппарат разражается такой внезапной вибрацией, что я чуть не роняю его на плиточный пол. Отключив звук вызова, я подбираю юбку и опрометью бросаюсь вниз по лестнице в небольшой коридор перед туалетами. Хвала небесам, там нет ни души, и, судя по распахнутой двери, в кабинке тоже пусто.
— Пи! — кричу я в телефон, когда на экране из квадратиков складывается ее лицо.
— Зи! — также радостно и немного невнятно верещит она. — Уже пора? Церемония обмена кольцами началась? Покажи кольцо! Покажи!
— Нет еще, успокойся. Ты что, пьяна? Там же у вас всего пять часов!
— Немного. Сегодня же пятница, так что счастливый час начался немного раньше. Но ты-то откуда знаешь? — И она, как по заказу, икает.
— По алтарю за твоей спиной.
В своей парижской квартире Пиху устроила небольшое святилище, прямо возле окна в гостиной, выходящего на покрытые инеем деревья и булочную напротив, в витрине которой всегда торчат связки багетов. Висевшее на стене святилище из дерева, украшенное резьбой, вмещало в себя голубую статую бога Кришны и Ганешу с головой слона. Каждый день после душа Пиху зажигала там для них свечи дия и палочки с благовониями. Сейчас же алтарь накрыт большой кружевной салфеткой. Каждый раз, когда моя подруга выпивает больше двух коктейлей, она прикрывает святилище, чтобы боги не видели ее пьяной.
— Можешь подойти ближе к свету? — Пиху щурится, пытаясь рассмотреть меня на экране своего телефона.
Единственный источник света в этом сером коридорчике — тусклая люминесцентная лампа, и я послушно подхожу к ней, а значит, и к открытой двери в кабинку.
— Получается, ты выходишь замуж за Грязную Свинью ака Омерзительного Лалита? — она смеется, вспомнив нашу встречу в «Эресе», где мы увидели Лалита с Бюстиной.
Когда я вспоминаю о его бывшей, мне становится не по себе.
Как я могу занять место девушки с такой внешностью?
— Ой, только не надо его так называть! Он ничего себе.
— Знаю, знаю, это я вредничаю. Прости. Выглядит он точно очень даже ничего. — Надо отдать ей должное, она действительно немного смущена. — Я сегодня выпила уже шесть коктейлей. Три от тоски из-за того, что я не рядом с тобой, и три, чтобы отпраздновать твою помолвку, — объявляет Пиху, прикрывая рот так, будто я могу почуять запах в ее дыхании.
Увы, это не так, и не потому, что она находится на другом континенте. В той вони, которая доносится из туалетной кабинки, никаких других запахов уловить в принципе невозможно.
От вида этой кружевной салфетки, наброшенной на святилище, у меня почему-то колет сердце. По щеке катится слеза.
Зоя, с чего ты вдруг решила поплакать?
— Зи, разве ты не счастлива? — Голос Пиху звучит так четко, словно она рядом со мной в этом дурацком туалете.
— Счастлива. Правда. Я счастлива, что с этим наконец покончено.
— Тогда что с тобой происходит?
Ее лицо переворачивается, пока она устраивает телефон на подставке. Как только движения прекращаются, изображение сразу встает на место, и она смотрит на меня, подложив под подбородок руки. Бисерные браслеты съезжают от кистей к локтям.
— Не знаю. Наверное, то, что тут происходит, так серьезно, что я без тебя тут просто не могу.
Мне хочется сказать ей, что я нервничаю, что меня мучают сомнения, что я не уверена в правильности своего решения, но я молчу. Меня в любую минуту могут вызвать обратно к родне, и сейчас просто не место и не время для такого разговора. Эта помолвка была организована так быстро, что у меня не нашлось времени обсудить все с Пиху. Да и не только с ней, я вообще об этом ни с кем не говорила.
— Ты же знаешь, что я ни за что не пропустила бы такое событие, если бы не защита моей дурацкой диссертации.
— Да, я понимаю.
— А плачешь ты… из-за Нью-Йорка? — робко спрашивает она, не решаясь напоминать мне о стажировке именно сегодня.
До меня доносятся приглушенные звуки музыки и звон бокалов с террасы.
— Не знаю. Может быть. Только Нью-Йорк уже в прошлом. На той неделе, перед помолвкой, у меня было еще два собеседования. Вот только ничего не получилось.
При этих словах меня неожиданно охватывает боль. Чтобы как-то отвлечься, я приподнимаю край тяжелой расшитой юбки повыше, чтобы не испачкать ее в скользкой и вонючей воде, разлитой по полу туалета. И почему в индийских туалетах всегда так грязно? Держу пари, что в Париже даже в публичных туалетах гораздо чище, чем здесь.
— А что случилось с вакансией в исследовательском отделе «ПНР Глобал Рисёрч»? Это же идеальное место для тебя. И ты говорила, что собеседование по телефону прошло неплохо?
— Неплохо. Но в их отделе кадров сообщили, что они временно не нанимают новых сотрудников. То есть, по сути, вежливо отказали.
Изображение Пиху замерло, и я трясу телефон, как будто этим можно исправить все проблемы со связью в нашем регионе.
— Тебе правда туда хотелось?
— Да. — Я не в силах говорить об этом спокойно, мне слишком больно. — Вот только сколько мне еще подавать заявления на работу, надеяться, что меня туда возьмут, и не думать, что я упускаю шанс создать семью? Лучше уж и правда синица в руках.
— Значит, ты решила обзавестись семьей.
Пиху переходит в свою крохотную кухню. Мягкое французское солнце озаряет ее лицо золотистым светом. На выложенной плиткой столешнице рядом со сковородкой с антипригарным покрытием, накрытой металлической тарелкой, стоят баночка с ги и скороварка. Я с изумлением смотрю на предметы, которые непременно поселяются на кухнях у индийцев, в какой бы части света они ни жили.
— Да, потому что семья и брак — это что-то осязаемое, доступное и надежное. Я могу к нему прикоснуться и могу его получить. В отличие от другого, что очень от меня далеко. До Америки и Парижа добраться гораздо сложнее, — поддразниваю я ее, и мы обе грустно улыбаемся.
Пустые мечты отложены в сторону, и я могу успокоиться, потому что уже ввязалась во все приключения, что были мне доступны. А это, несбывшееся в Нью-Йорке, скоро тоже забудется и перестанет отзываться такой болью. Ведь любая боль проходит со временем, правда?
— Тебе нравится Лалит? Он симпатичный? На той фотографии, которую ты мне прислала, он очень круто выглядит.
— Да, он симпатичный. — Я стараюсь отделаться от недавнего «как хочешь». Вечно я придаю чересчур много внимания мелочам.
— Ну ладно, к твоей помолвке мы с Аишей и Камией подготовим кое-что особенное. Сюрпри-и-из! — говорит она нараспев.
— Обожаю сюрпризы! Что это? Расскажи!
— Придется подождать, — хитро улыбается она.
— Кстати, я должна выполнить поручение твоей мамы и исполнить долг хорошей подруги. Она просила убедить тебя в том, что и тебе тоже надо выйти замуж.
— Ну да, ну да, продолжай в том же духе. Кстати о замужестве — как там поживает твой красавчик босс? Все еще холост? Почему ты больше не присылаешь его фотки?
Нет, конечно, я однажды прислала Пиху одну нечеткую фотографию мистера Арнава на групповом снимке. И только потому, что она как раз рассталась со своим индо-немецким бойфрендом и ей надо было отвлечься.
— Не такой уж он и красавчик, а ты пьяна.
Нет-нет! Никаких фотографий я ей больше отправлять не буду, даже если она впадет в депрессию. Когда Пиху попросит в следующий раз, я пошлю мускулистого Криса Эванса в костюме Капитана Америки и скажу: радуйся тому, что дали.
— Да, я пьяна. Вот что, я сейчас выпью кофе и освежусь, а потом перезвоню тебе. Минут через десять. Мне очень хочется посмотреть на вас обоих во время церемонии. Пока!
И она кладет трубку еще до того, как я успеваю возразить. Я остаюсь наедине с туалетной вонью в узком проходе перед кабинкой, прямо под лампой. Теперь я понимаю, что мне нужно в туалет, приподнимаю юбку еще выше и вхожу в кабинку. Она крохотная, с одним унитазом и раковиной, и там немного чище и суше, чем в проходе, который к ней ведет. Вот только очень тесно. Как мне уместиться здесь с восемью килограммами стекляруса и хрусталя? Заперев за собой дверь и неудачно повернувшись, я задеваю локтем рычаг на стене, и на пол обрушивается целая струя воды. Гадость какая! Слава богу, моя юбка осталась сухой!
— Я же говорила тебе, чтобы ты не ходил за мной!..
Что? Этот голос, который шипит сейчас прямо за дверью туалета… Почему он кажется мне таким знакомым?
— Шейла-джи, я должен был…
Там, снаружи, сейчас тетушка Бу? Разве она не была занята каким-то спором с дядюшкой Балли, когда я уходила из зала? И чей это второй голос, такой неприятный? Кстати, зачем в дверце кабинки устроили глазок? Чего строители хотели этим добиться?
Я вижу, как на лысине говорящего отражается неверный свет лампы, и еще сильнее стискиваю пальцами свою юбку.
Черт побери…
Юбка вдруг выскальзывает из рук и падает на мокрый пол.
Это же Фиолетовый Дядюшка! Разодетый в пух и прах! Что он делает на моей помолвке? Его-то мы точно не приглашали!
— Шейла-джи, пожалуйста! Тебе очень важно…
— Никто ничего не знает…
— Ты должна им сказать…
— Не о чем говорить…
Вот, значит, как, не о чем говорить? Мне надо отсюда уйти, очень надо. Я должна так поступить, потому что подслушивать невежливо. Но со мной происходит то же, что и со всеми зеваками на месте, где случилось происшествие: я просто не могу перестать смотреть и слушать.
— Как ты посмел прийти сюда?! — Даже лед теплее голоса тетушки Бу.
Она поправляет свое кружевное сари из девяти ярдов бутылочно-зеленой ткани вместо стандартных шести. Трогает бриллиантовые браслеты, бриллиантовые серьги — лишь бы на него не смотреть. Тетушка нервно оглядывается, стараясь заглянуть везде, даже ему за спину, но игнорирует дверь в кабинку.