— Куда успеть, папочка? — спрашивала его ничего не понимающая Лара.
Потревоженный в своих раздумьях мистер Крофт недоумённо глядел на неё, словно был не в состоянии сообразить, кто эта любопытная маленькая девочка и откуда она взялась. Потом он приходил в себя, гладил дочурку по головке и всё так же печально улыбался…
Лара вышла в сад и по присыпанной гравием дорожке прошла к кенотафу, одиноко стоявшему посреди аккуратно подстриженного газона. Собственно, «кенотафом» служила большая походная палатка из белого брезента, как бы напоминавшая о том, что человек, в честь которого он воздвигнут, был неутомимым путешественником. В центре шатра лежала простая прямоугольная плита из мрамора, украшенная незатейливой надписью: «Лорд Ричард Крофт. Пропал в экспедиции 15 мая 1985 года. Потерян, но не забыт».
Мисс Крофт скорбно постояла над плитой. Она так и не верила, что отец пропал навсегда. Когда-нибудь он обязательно вернётся к ней. Вернётся — и снова станет весёлым, таким, каким она помнила лорда Ричарда с тех времён, когда они вместе покатывались от хохота, когда девочка рассказывала отцу о своих школьных проказах.
Да, Лара так и не могла представить отца мёртвым, поэтому его надгробие не было установлено в фамильной усыпальнице Крофтов, находящейся в подполе суррейской часовни. Так ещё оставалась надежда. Маленькая, призрачно хрупкая. Но всё же…
— Я скучаю по тебе, папочка! Если бы вернуть то время, которое было у нас украдено…
Она положила на плиту скромный венок из жасмина. Почему-то отцу нравились эти остро пахнущие цветы. Лорд Хеншингли Ричард говорил, что они напоминают ему о его любимом Востоке.
Вернувшись в особняк, девушка подумала и поднялась в домашнюю обсерваторию, оборудованную ещё дедом и значительно усовершенствованную отцом. Тот частенько любил сиживать за гигантским телескопом, позволявшим (о чудо!) даже среди бела дня рассматривать звёздное небо. Отец подробно объяснял дочке, благодаря какой научной хитрости звёзды можно увидеть даже днём, но, увы, у Лары был исключительно гуманитарный склад ума. Не понимала она и другого — странного, какого-то болезненного пристрастия лорда Хеншингли Ричарда к астрономии. Особенно, и это обстоятельство отчётливо врезалось в память Лары, его интересовал Большой парад планет, который должен был произойти через двенадцать лет.
Внезапно Лара вспомнила. Надо же такому статься! По необъяснимому совпадению это астрономическое явление началось именно сегодня, в роковой день девятой годовщины со дня исчезновения лорда Крофт!
— Папа так мечтал увидеть это! — вздохнула Лара, глядя в телескоп, настроенный и подготовленный к работе вездесущим Хиллари. — Планеты собираются выстроиться в одну линию… Первая фаза полного солнечного затмения… Такое бывает раз в пять тысяч лет.
— Полное затмение, мэм? — понимающе кивнул дворецкий. — Не изволит ли леди напомнить, когда оно состоится?
— Через неделю.
Дворецкий с некоторым недоверием покосился на телескоп.
— И леди всё это сможет рассмотреть?
— Да. — кивнула та. — Наш телескоп достаточно мощный, чтобы всё увидеть.
Хиллари задумался. Полное затмение — не шутка!
— А это не опасно, мэм?
Лара наконец-то улыбнулась — впервые за весь день.
— Ничуть. Впрочем, древние всегда связывали с солнечными затмениями всевозможные беды, социальные потрясения, бунты…
— Ну, на то они и древние, мэм, — здраво рассудил Хиллари. — Слава богу, леди живёт на исходе двадцатого века. Наука нынче на высоте, об этом я прочёл во вчерашней «Таймс». Хотя метеорологическим прогнозам лучше не верить. Обязательно что-нибудь да напутают!
Леди Крофт вновь прильнула к объективу. Величественная картина, открывшаяся её взору, потрясала.
— Красиво! — восхищённо выдохнула она.
Хиллари понимающе кивнул головой. Кажется, дело идёт на поправку. Может, пора готовить паспорт и снаряжение для подводного плавания?
На Суррей спустилась майская ночь, неожиданно жаркая, душная. Тьма держалась в отдалении — старинный двухэтажный особняк белел, освещаемый многочисленными прожекторами. Их приказала поставить вокруг дома ещё Ларина мать, которую страшило соседство с тёмным, непроходимым лесом. Ночной Суррей — странная земля, особенно там, где шумят древние кроны, помнящие ещё Вильгельма Бастарда. Бедной женщине всё время казалось, что из глухой чащи может нагрянуть беда: то ли разбойники нападут, то ли дикий зверь забежит и напугает её маленькую дочурку. Лорд Хеншингли Ричард только посмеивался, но перечить не стал. Ему тоже нравилось, когда вокруг было много света.
В древнем заповедном лесу, окутанном густой тьмой и нагнанным с близлежащего озера туманом, глухо фыркал филин. Только эти звуки нарушали царящее вокруг безмолвие, но они настолько резко контрастировали с тишиной, что у ночных сторожей продирал мороз по коже.
«Не к добру», — перешёптывались они и спешили наполнить кружки добрым старым элем. — «Точно так же он кричал как раз перед тем, как сгинуть старому лорду…»
…А может и не наполняли они кружки, ибо какие кружки в эпохи баночного пива? Но что шептали — точно.
Раскинувшись на широкой кровати, Лара спала. Сон её был неглубок, тревожен. Высокая, грудь девушки неравномерно вздымалась в сбивчивом, частом дыхании, на лбу и вокруг рта выступил холодный пот. Она то и дело стонала, отгоняя руками что-то поступавшее к ней.
Вначале, правда, всё было нестрашно. Лара услыхала голос — свой собственный, но не нынешний, а давний, когда ей было всего-ничего, шесть-семь, не больше. Даже во в сне она удивилась, а затем поразилась ещё больше. Та, давняя Лара, читала стихи. Стихи, которые они учили наизусть вместе с папой…
По городу проходят ребята по два в ряд,
В зелёный, красный голубой одетые наряд.
Седые дядьки впереди. Толпа течёт под своды
Святого Павла, в гулкий храм, шумя, как Темзы воды…
Папа очень любил эти стихи — детские стихи про Рождество. И Лара тоже их любила — особенно читать вслух, когда рядом отец…
Какое множество детей — твоих цветов, столица!
Они сидят за рядом ряд, и светятся их лица…
Лара невольно улыбнулась, пытаясь негромко повторить памятные строчки, но внезапно замерла. Иной голос — чужой, хриплый, полной злой насмешки, заглушил её собственный.
По городу проходят убийцы по два в ряд,
В защитный, маскировочный одетые наряд,
Косматый демон впереди, отряд идёт под своды
В сожжённый храм, где кучей тел завалены проходы…
Девушка задохнулась от гнева. Как смеет он, этот!.. Ведь это же стихи про Рождество, их так любил папа!..
Какое множество могил — рыдай, моя столица!
Твои детишки спят в гробах — спешите помолиться!..
Лара не выдержала, зажмурилась, а когда открыла глаза, то поняла, что перед нею — шатёр-кенотаф. Палатка освещена неровным сиянием багрового фонаря. Нет, не палатка! Обсерватория, куда она заходила днём!
Да, обсерватория. А вот и она сама, Лара Крофт, только ещё совсем маленькая, лет десяти. Перед нею отец — живой, только очень грустный. Он достаёт из кармана свой серебряный хронометр на цепочке, подаренный на день рожденья Лариной мамой, и открывает крышку часов. На ней фотография молодой темноволосой женщины…
— Если бы ты могла её помнить, девочка моя, — невесело вздыхает отец. — Она так сильно тебя любила!
— Мама! Мамочка! — обрадованно кричит маленькая Лара.
Папа не прав — и маленькая леди Крофт даже успевает на него чуть-чуть обидеться. Она помнит! Пусть не всё, пусть немножко. Помнит, как вместе с мамой они запускали змея — большого, китайского, похожего на дракона. И ещё запах маминых духов. И их чаепития, когда Лара, капризничая, ни за что не хотела пить чай с молоком.
— Правда, я похожа на неё? — улыбается девочка, раскачивая часы на цепочке.
…Как маятник, отмеривающий ход времени.
— Конечно, дорогая, — соглашается мёртвый лорд Хеншингли Ричард. — Ты такая же красивая, как и она.
Обсерватория исчезает, и вот уже Лара и лорд Крофт стоят возле стола. На нём игрушка, даже, не игрушка, а какой-то странный механизм. Странный, но очень красивый. Большие и маленькие шарики на проволочках движутся вокруг светящегося большого шара…
— Теллуриум — модель нашей Солнечной системы, — поясняет отец. — Посмотри, дочка! Вот планеты выстраиваются в одну линию. Это называется Великий парад…
Девочка согласно кивает. Она ещё мало что понимает из того, что говорит папа, но он говорит с нею, как со взрослой. И потому Лара не переспрашивает, а лишь слушает.
…Теллуриум! Это слово надо запомнить. Обязательно запомнить!..
— Иногда он совпадает с полным солнечным затмением. Такое бывает один раз в пять тысяч лет. Совсем немного осталось до того времени, как ты сама сможешь стать свидетельницей этого.
Отец ласково гладит её по каштановым волосам.
— Ну что же, подрастай, маленькая Лара Крофт. Тогда ты всё узнаешь, и, может быть, станешь моей помощницей…
— Конечно, папа, конечно! — восторженно кричит девочка. — Я вырасту большой и сильной, папочка…
Огромная планета с освещённым Солнцем серповидным краем падает на Лару-взрослую. Та не выдерживает, отшатывается. Отец и малышка исчезают…
Тьма!
И вдруг сквозь густую вязкую темень начинают тикать часы. Сначала потихоньку, потом всё громче и громче. Наконец, их тиканье становится невыносимым. Лара в отчаянии зажимает уши, лишь бы не слышать этого страшного звука, похожего на скрип напильника о ржавый металл…
Но вот к тиканью часов примешивается новый звук — словно бы кто-то хлопает в ладоши или бьёт деревяшкой о деревяшку. Лара спешит туда, во тьму — и видит большой деревянный ящик, похожий на гроб. Крышка ящика прилегает неплотно, из-под неё наружу пробивается слабое свечение.