– Нам всем нужно съесть толику пыли, прежде чем мы умрем, а c пивом она запросто проскочит.
Дети из «крайнего дома» частенько задавались вопросом, как они вообще получат свою толику пыли, если их мама столь привередлива. Такие продукты, как латук и водяной кресс, она промывала в трех водах, вместо того чтобы окунать и встряхивать их, чего, по мнению всех прочих, было вполне достаточно. Водяной кресс пришлось промывать после истории о человеке, который проглотил головастика, который у него желудке вырос во взрослую лягушку. Это растение можно было собирать в изобилии, и весной его ели в больших количествах, пока оно не становилось жестким и не надоедало. Возможно, деревенские жители во многом были обязаны своим крепким здоровьем подобной пище.
Каждая хозяйка, кроме самых бедных, изготовляла все виды домашних вин. Терн, ежевику и бузину собирали на живых изгородях, одуванчики, мать-и-мачеху и примулу – на лугах, а в саду росли ревень, смородина, крыжовник и пастернак. Из садовых и диких плодов и ягод готовили джемы. Их нужно было варить на открытом огне, соблюдая большую осторожность; но результат, как правило, получался хорошим – по словам женщин, даже слишком, ибо джем чересчур быстро съедали. Некоторые умелые хозяйки готовили желе. В «крайнем доме» фирменным блюдом было желе из диких яблок. Дикие яблони в изобилии росли рядом с живыми изгородями, и дети отлично знали, куда надо ходить за красными яблоками, куда – за полосатыми красно-желтыми, а куда – за гроздьями мелких белых яблочек, похожих на головки зеленого лука.
Лоре казалось чудом, когда целая корзинка таких яблок, в которую не добавляли ничего, кроме сахара и воды, превращалась в желе, прозрачное и яркое, точно рубин. Она не учитывала, сколько времени затрачивалось на долгую варку, утомительное процеживание, тщательное отмеривание ингредиентов, кипячение и осветление, которые требовались, чтобы заполнить полку в кладовой рядами стеклянных банок, отбрасывающих на беленую стену красные блики.
Деликатесом на скорую руку был чай из примулы. Его готовили из золотых цветков, собранных с пучка первоцвета, залив их кипятком и дав несколько минут настояться. Затем чай можно пить – с сахаром или без сахара, по вкусу.
Для детей из примулы делали мячики: собирали большой душистый букет, стебли туго перевязывали бечевкой, а затем цветки распушали, чтобы прикрыть стебли. Получался практически круглый шар – самый красивый мячик, какой только можно вообразить.
Некоторые старики, державшие пчел, варили медовуху, которую там называли метеглином. Этот напиток был окружен почти суеверным почитанием, и предложенный бокал метеглина считался большим комплиментом. Тем, кто его готовил, нравилось делать из этого процесса тайну, однако на самом деле все было очень просто. На три фунта меда надо было взять галлон воды, причем непременно родниковой, ее брали из ключа, где вода пузырилась, но никогда из колодца. Мед с водой кипятили, снимали пену, процеживали и добавляли капельку дрожжей; затем в течение полугода выдерживали в бочонке, после чего метеглин был готов к розливу по бутылкам.
Старая Салли говорила, что некоторые люди сдабривают метеглин лимонами, лавровым листом и т. п. и на это она может сказать лишь одно: люди, которые добавляют что-то в мед, не заслуживают того, чтобы на них работали пчелы.
Старый метеглин считался самым хмельным напитком на земле и, безусловно, был очень крепок, как убедилась на своем опыте одна маленькая девочка. В честь дяди-солдата, вернувшегося из Египта, ее не отослали спать, а предложили сделать глоток из его бокала, и она послушалась.
До этого момента девочка весь вечер твердила: «Да, конечно, дядя Рубен» и «Большое спасибо, дядя Рубен»; но, поднимаясь наверх, в спальню, она поразила всех домочадцев, дерзко выкрикнув:
– Дядя Руби – дуб дубом!
Это говорила медовуха, а вовсе не малышка. Ей бы несдобровать; но, к счастью для нее, сержант Рубен остановил расправу, осушив свой стакан и причмокнув.
– Да, мне в свое время доводилось пробовать разные напитки, – заявил он, – но всем им до этой медовухи далеко!
А девочка под звуки очередной откупориваемой бутылки и разливаемой по стаканам хмельной жидкости сонно рухнула в постель, не сняв свой белый накрахмаленный наряд.
Жители деревни никогда не приглашали друг друга на обед, но, когда нужно было угостить чаем важного гостя или прибывших издалека родных, женщины изыскивали необходимые ресурсы. Если, как часто случалось, в доме не было сливочного масла, в лавку при трактире посылали ребенка за четвертью фунта самого свежего масла, даже если приходилось брать его в долг до получки. Тонкие ломтики хлеба, намазанные маслом и красиво разложенные на тарелке, как в старые времена, когда хозяйка дома находилась в услужении, горшочек домашнего джема, припрятанный для такого случая, и блюдо латука, только что сорванного в огороде и украшенного маленькими розовыми кружками редиса, представляли собой аппетитное угощение, которое, как здесь говорили, не стыдно подать кому угодно.
Зимой посылали за соленым маслом, готовили тосты и ели их с сельдереем. Тосты были излюбленным блюдом для семейного употребления.
– Я приготовила им горку тостов высотой по колено, – говорила мать зимним воскресным днем перед тем, как ее голодная орава возвращалась из церкви. Еще одним предметом гордости были тосты с тонкими ломтиками холодного вареного бекона с прожилками – вкуснейшего блюда, заслуживающего большей популярности.
Немногочисленные визитеры из внешнего мира, приезжавшие в Ларк-Райз, наслаждались этими простыми закусками, подаваемыми с чашкой чая, и прощальным бокалом домашнего вина; женщинам нравилось занимать гостей, а особенно нравилось ощущение того, что они оказались на высоте. «Никто не хочет быть бедным, да еще и выглядеть бедным», – говорили они; и добавляли: «У нас своя гордость. Да, у нас своя гордость».
VII. Бродячие торговцы
Торговцы вносили в день женщины приятное разнообразие, и их было больше, чем можно было ожидать. Первым, кто наведывался в Ларк-Райз в понедельник утром, был старый Джерри Пэриш со своей повозкой, заваленной рыбой и фруктами. Поскольку во время своих рейсов Джерри обслуживал несколько больших домов, запас у него был довольно велик; однако к дверям деревенских коттеджей он приносил лишь ящик с копченой сельдью и корзину с маленькими кислыми апельсинами. Селедка продавалась по пенни, а апельсины – по три пенни за штуку. Даже и по таким ценам они считались роскошью; но, поскольку был еще только понедельник и в нескольких кошельках еще бренчали медяки, женщины чувствовали себя вправе обступить повозку Джерри, чтобы изучить и покритиковать его товары, даже если ничего не покупали.
Две-три хозяйки испытывали соблазн приобрести селедку на обед, но непременно с молоками, потому что почти в каждом доме были дошкольники; так что селедку приходилось делить, а молоки намазывали на хлеб для младшеньких.
– Чтоб мне лопнуть! – обычно говорил Джерри. – Я в жизни своей не видел столько молок. Хорошо, что я не любитель, иначе бы давно сам все съел. – И он по очереди сдавливал сельди большими красными пальцами и наклонял голову набок, будто прикидывая, а затем объявлял, что у всех рыбин мягчайшие молоки, даже если их не было вовсе. – Она прямо лопается, говорю вам! – Конечно, еще бы рыба не лопалась, когда ее так сдавливали. – Но что вам проку от одной селедки на всех? Вот что, – торопливо предлагал он. – Отдам вам эти три огромные рыбины за два с половиной пенса.
Но к чему эта скидка! Два с половиной пенса на дороге не валялись; на счету был каждый пенни, так что покупательница, расставшись с ним, нередко казалась себе эгоистичной обжорой; но после утра, проведенного у корыта, она так нуждалась в каком-нибудь лакомстве, а копченая селедка вносила аппетитное изменение в ее обычно однообразный рацион.
Апельсины тоже искушали хозяек, потому что их любили дети. Одной из самых больших радостей было найти на каминной полке по возвращении из школы зимой апельсины. Внутри они могли оказаться кислыми, жесткими и сухими, но снаружи были такими яркими и блестящими! А какой необычайный заморский запах наполнял комнату, когда мама делила фрукт на дольки и раздавала детям! Даже после того, как мякоть бывала съедена, оставалась кожура, которую можно было высушить на плите и брать с собой в школу, чтобы жевать на уроках или выменивать на каштаны, бечевку или другие вожделенные вещи.
Повозка Джерри страшно манила Лору. Заслышав стук колес, девочка выбегала на улицу, чтобы полюбоваться красивыми, сочными оттенками винограда, груш и персиков. Ей нравилось разглядывать и рыбу с ее холодной расцветкой и причудливыми формами; она представляла, как они плавают в море или прячутся среди водорослей.
– Как она называется? – спросила однажды Лора, указывая на особенно странный экземпляр.
– Это солнечник, крошка. Видишь эти черные пятна? Похоже на следы пальцев, правда? Говорят, что это и впрямь они. Он готовил их в ту ночь, знаешь, когда они рыбачили, взял несколько штук и приготовил на всех, и с тех пор, говорят, на каждом солнечнике, которого вытаскивают из моря, есть отметины Его пальцев.
Лора недоумевала, потому что Джерри не назвал «Его» по имени, а кроме того, это был пьющий, сквернословящий старик, который, как ей представлялось, едва ли стал бы пересказывать священные предания.
– Вы имеете в виду Галилейское море? – робко осведомилась она.
– Именно, крошка. Так говорят; правда это или нет, я, разумеется, не знаю, но следы пальцев действительно видны.
Именно на повозке Джерри в деревню впервые прибыли помидоры. Не так давно завезенные в страну, они постепенно завоевывали популярность. Тогда плоды имели более приплюснутую форму, чем сейчас, и от плодоножки шли глубокие бороздки и углубления, что делало овощ практически звездообразным. Встречались и ярко-желтые, и алые томаты; но желтые спустя несколько лет исчезли с рынка, а красные стали круглее и ровнее, обретя нынешний вид.