Однажды, в самом начале их школьной жизни, дети из «крайнего дома» встретили мужчину с танцующим медведем. Мужчина, по-видимому иностранец, заметил, что ребята боятся пройти мимо, и, чтобы подбодрить их, заставил свое животное плясать. Балансируя длинным шестом, лежащим на передних лапах, медведь неуклюже вальсировал под мелодию, напеваемую его хозяином, затем взвалил шест на плечо и стал выполнять упражнения по команде. Деревенские старожилы сообщили, что медведь появлялся в Ларк-Райзе уже много лет, с большими перерывами, однако это оказалось его последнее появление. Несчастного мишку с облезлой шерстью и горячим, зловонным дыханием в тех краях никогда больше не видали. Вероятно, он умер от старости.
Самое большое возбуждение, надолго запомнившееся в Ларк-Райзе, примерно в середине десятилетия вызвал приход бродячего торговца посудой. Однажды осенним вечером, незадолго до наступления сумерек, он явился в деревню со своей тележкой, груженной керамической и оловянной посудой, и разложил свои товары на придорожной траве перед холщовым задником, расписанным айсбергами, пингвинами и белыми медведями. Потом зажег керосиновые лампы и стал зазывно стучать друг о друга тазами, крича:
– Налетай, покупай! Налетай, покупай!
Это был первый визит продавца посуды в Ларк-Райз, и там воцарилось необычайное волнение. Мужчины, женщины и дети повыскакивали из домов и столпились в круге света, чтобы послушать болтовню пришельца и полюбоваться его товарами. А как он их расхваливал! У него имелся чайный сервиз, украшенный огромными, пышными розовыми розами: двадцать один предмет без единого изъяна. Оказывается, точно такой сервиз приобрела для Букингемского дворца сама королева. А еще чайники, подносы, наборы тарелок и тазов, а также комплект фарфора для спальни, который заставил всех краснеть, когда торговец выбрал самый интимный предмет, чтобы постучать по нему костяшками пальцев и показать, что фарфор настоящий.
– Два шиллинга! – крикнул он. – Всего два шиллинга за этот прелестный набор кувшинов. Один для пива, один для молока и еще один запасной, на случай, если вы разобьете какой-то из первых двух. Никто не решился? Тогда как насчет этого набора подносов, прямо из Японии, вручную расписанных пионами; или комплекта мисок – точных копий той, из которой ела кашу принцесса Уэльская, когда родился принц Георг? Будь я проклят, мне они обошлись дороже. Завтра в Банбери я смогу получить вдвое больше того, что прошу; но я отдам их вам почти задаром, потому что мне по душе ваши лица, а тележка слишком тяжела. Бросовые цены! Огромные скидки! Налетай, покупай! Налетай, покупай!
Но желающих что-либо купить почти не было. Только иногда какая-нибудь женщина давала три пенса за большую форму для пудинга или шесть пенсов за жестяную кастрюлю. Мать Лоры и Эдмунда купила за пенни терку для мускатного ореха и набор деревянных ложек для готовки; жена трактирщика раскошелилась на дюжину стаканов и моток бечевки; затем наступил долгий перерыв, во время которого торговец продолжал сыпать шутками и анекдотами, вызывавшими у его слушателей приступы хохота. Он даже спел песенку:
Жил-был один чудак, гулял в своем саду,
И горло себе мелом перерезал, ну и ну!
Его жена на кухне, не зная, что творит,
Повесилась на пудинге и мертвая висит.
Жил-был красивый юноша, известный ловелас,
Он отравился зонтиком и умер в тот же час.
И даже в колыбельке малыш от злой тоски
Серебряною ложкой прострелил себе мозги.
Вы побледнели и трясетесь,
Самим себе не признаетесь,
Что я всучил неправду вам.
И твидл-твидл-твидл-твам!
Все веселились от души, но денег бродячему торговцу это не принесло, и он начал подозревать, что в Ларк-Райзе у него ничего не выйдет.
– Не позволяйте никому утверждать, – заклинал несчастный, – что это самое бедное место на Божьей земле. Купите что-нибудь, хотя бы ради собственной репутации. Вот! – он схватил стопку странного вида тарелок. – Прекрасные обеденные тарелки! Каждая из них осталась от первоклассного сервиза. Купите одну, и вы будете испытывать удовлетворение, сознавая, что едите из той же посуды, что и лорды с герцогами. Всего три с половиной пенса за штуку. Кому? Кому?
Началась борьба за тарелки, ведь наскрести три с половиной пенса могла почти каждая женщина; но каждый раз, когда предлагалось что-нибудь подороже, наступала мертвая тишина. Некоторые женщины начали испытывать неловкость. «Нельзя быть бедным и выглядеть бедным», – гласил их девиз, а сейчас они действительно выглядели бедными, ибо кто еще, имея в кармане деньги, может отказываться от таких выгодных сделок.
И тут случилось нечто поразительное. Торговец снова выдвинул вперед чайный сервиз с розовыми розами и передал по кругу одну из чашек.
– Просто смотрите ее на свет – и вы, мэм, и вы тоже. Разве же не прелестный фарфор, тонкий, как яичная скорлупа, практически прозрачный, и каждый предмет вручную расписан розами! Вы ведь не упустите такой сервиз, правда? Я вижу, у всех вас слюнки текут. Сбегайте домой, мои дорогие, достаньте из-под матрасов чулки, и первая, кто вернется, получит его за двенадцать шиллингов.
Каждая женщина по очереди с восхищением разглядывала чашку, потом качала головой и передавала ее дальше. Припрятанных сбережений ни у кого не имелось. Но как раз в ту минуту, когда торговец забрал чашку, с некоторой грубостью, поскольку уже начал отчаиваться, поодаль раздался чей-то голос.
– Сколько вы сказали, мистер? Двенадцать шиллингов? Я дам вам десять.
Это был Джон Прайс, который лишь накануне вечером вернулся из Индии, с военной службы. Вообще это был самый обычный парень, трезвенник, не заказывавший выпивку в трактире, как положено отставному солдату; и вдруг он привлек к себе общее внимание. Все взгляды устремились на него. На карту была поставлена репутация Ларк-Райза.
– Я дам вам десять шиллингов.
– Исключено, приятель. Он обошелся мне намного дороже. Но, послушайте, я скажу, что я сделаю. Вы дадите мне одиннадцать с половиной шиллингов, а я прибавлю к сервизу эту прекрасную вазу из золоченого серебра, которая украсит вашу каминную полку.
– Идет!
Сделка состоялась, деньги перешли из рук в руки, и репутация деревни была спасена. Джону охотно помогли донести чайный сервиз до дома. Вообще считалось честью, когда тебе доверяли чашку. Нареченная невеста Джона Прайса все еще находилось в услужении, и кто знает, сколько девушек завидовали ей в тот вечер. Ее возвращения ожидает такой великолепный сервиз, совсем целехонький, все предметы одинаковые и ужасно красивые; счастливица, счастливица Люси! Но хотя женщины не могли ей не завидовать, все же они были причастны к ее триумфу, ибо такая покупка, безусловно, бросала отблеск процветания на всю деревню. Может, в этот вечер у остальных и не было возможности сделать большие приобретения, но торговец должен видеть, что в этих краях водятся деньжата и есть люди, которые знают, как их потратить.
Близилась развязка, впрочем весьма приятная с точки зрения детей из «крайнего дома». На продажу был выставлен набор очаровательных маленьких тарелочек, предназначенных, в зависимости от размера, для джема, масла или фруктов. Цена упала с полукроны до шиллинга, однако реакции не последовало, и тут поодаль вновь раздался чей-то голос.
– Я их беру. Надеюсь, жена найдет им применение. – Это был отец Лоры и Эдмунда, который по пути с работы домой заметил огоньки и толпу и остановился, чтобы узнать, что там творится.
Вероятно, в тот вечер захожий продавец заработал один фунт, то есть на пятнадцать шиллингов больше, чем можно было предсказать; но и этого было недостаточно, чтобы соблазнить его явиться снова, и впоследствии говорили: «Это было в тот год, когда приходил торговец посудой».
VIII. «Сундучок»
Привычным зрелищем в Ларк-Райзе была маленькая девочка – любая маленькая девочка в возрасте от десяти до тринадцати лет, которая шла по Горке, толкая перед собой одну из двух имевшихся в деревне детских колясок с небольшим дубовым сундучком с черными ручками на крышке. Еще не осведомленные встречные сразу обо всем догадывались и спрашивали:
– Как чувствует себя твоя мама (сестра, тетя)?
И хорошо вышколенная девочка скромно отвечала:
– Хорошо, насколько можно ожидать в подобных обстоятельствах, благодарю вас, миссис.
Девочку посылали в дом священника за «сундучком», который появлялся почти одновременно с новорожденным, и ей приходилось полторы мили везти свою тяжелую поклажу, попутно удерживая ее от соскальзывания с узкой коляски. Но очень скоро радость, доставляемая содержимым сундучка, заставляла забывать об этих незначительных трудностях. В нем лежало с полдюжины разных вещиц: крошечные распашонки, пеленки, длинные фланелевые рубашки, ночные сорочки и подгузники, которые шила, чинила и одалживала каждой роженице дочь священника. В придачу к одежкам в сундучке были подарки: пакетики с чаем и сахаром, а также банка «патентованной» крупы для приготовления каши.
Сундучок пользовался популярностью. Любая жена батрака, независимо от того, посещала она церковь или нет, была рада получить его на время. Он регулярно появлялся почти в каждом коттедже и казался детям столь же неотъемлемой частью семейной жизни, как и новорожденные младенцы. Сундучок был настолько востребован, что пришлось завести еще один, считавшийся «второсортным» и выдававшийся тем беспечным мамашам, которые не озаботились тем, чтобы подать заявку, как только узнали, что «опять на сносях».
Сундучки следовало возвращать на исходе первого месяца, предварительно выстирав одежки; но если они никому больше не требовались, можно было продлить срок пользования, и многим матерям разрешалось держать у себя сундучок до тех пор, пока шести-семинедельный младенец не вырастет, так что на него можно будет надевать короткие одежки; это избавляло семью от трат на полное приданое для новорожденного, давая возможность подготовить к родам всего один комплект. Даже его можно быть одолжить. Так несколько раз под предлогом якобы преждевременного разрешения от бремени заимствовались запасы «крайнего дома». У иных женщин имелась своя детская одежда, красивая и заботливо выстиранная; однако едва ли нашлась бы хоть одна, которой в дополнение к своим вещам не требовались одежки из сундучка. По определенным причинам сундучок никогда не предоставляли до появления ребенка на свет.