Был теплый серый ноябрьский день, над жнивьем плыли клочья тумана, на каждой веточке и колючке живой изгороди висели капельки воды. Детям сказали, что одиноко стоящий сельский дом, в который они направлялись, расположен в четырех милях от Ларк-Райза; но задолго до того, как они туда добрались, им показалось, что они проделали все сорок. Идти пришлось по пересеченной местности, полевыми тропинками, через перелазы и рощи, в обход деревень. Ребята спрашивали дорогу у всех, кого встречали по пути или в поле, и их всегда направляли каким-нибудь коротким путем, который приводил их в то же место, что и раньше. Случилось и несколько вынужденных задержек. Только что уложенная коса Марты все время падала, так что Лоре пришлось вынуть и снова вставить все шпильки. У мальчика в башмаки набивались камешки, ноги у всех троих ныли от тяжелой ходьбы и грязи, налипшей на подошвы. Грязь особенно беспокоила Лору, которая, не спросив разрешения, надела свои лучшие сапожки и понимала, что по возвращении у нее будут из-за этого неприятности.
И все же эти мелкие затруднения и помехи не могли помешать ей любоваться пасмурным серым днем, незнакомыми полями, лесами и деревнями, названий которых она не знала.
День уже клонился к вечеру, когда, выбравшись из глубокого узкого овражка, по дну которого протекал ручей, дети увидели перед собой особняк серого камня, с витыми трубами и солнечными часами в высокой траве перед парадным входом. Марта и Лора были поражены размерами дома. Должно быть, там жили настоящие господа. В какую двери им следует постучать и что сказать?
На мощеном дворе мужчина чистил лошадь, фыркавшую так громко, что поначалу он не расслышал робкого вопроса детей. Когда вопрос повторили, мужчина поднял голову и улыбнулся.
– Хо-хо! – промолвил он. – Да, вам нужна миссис, надо полагать.
– Скажите, ей требуется служанка?
– Пожалуй что требуется. Обычно требуется. Но где же служанка? Вы трое собираетесь сойти за одну? Обойдите этот сарай для упряжи, пройдите лужайкой мимо больших грушевых деревьев, и вы найдете заднюю дверь. Идите, не бойтесь. Она вас не съест.
В ответ на их несмелый стук дверь открыла моложавая женщина. Она не была похожа ни на кого из прежде виденных Лорой людей: очень хрупкая (в Ларк-Райзе ее бы назвали тощей), с мертвенно-бледным лицом, темными изогнутыми бровями и черными волосами, зачесанными назад. В этот черно-белый облик добавлял красок маленький алый жакетик, который мать Лоры, когда девочка позднее описала его, определила как блузу-гарибальдийку. Казалось, женщина была рада детям, хотя на лице ее отразилось сомнение, когда она услыхала, что им нужно, и прикинула рост Марты.
– Так вы ищете место? – спросила она, проводив ребят на кухню, большую, как церковь, и очень на нее похожую своим каменным полом и колонной в центре. Да, ей нужна служанка, и она думает, что Марта может подойти. Сколько ей лет? Двенадцать? И что она умеет делать? Все, что скажут? Что ж, хорошо. Служба тут нетрудная, ибо, хотя в доме шестнадцать комнат, используются всего три или четыре. Сможет ли Марта самостоятельно вставать в шесть часов? Нужно будет разжигать кухонную плиту, раз в неделю выгребать золу, мести и вытирать пыль в столовой, а перед завтраком разжигать камин. Стряпать не требуется, разве что подготавливать овощи. Хозяйка сама будет спускаться вниз, чтобы сделать завтрак. После завтрака Марта должна помогать застилать постели, прибираться в комнатах, чистить картошку и так далее; после обеда всегда много дел: мытье посуды, чистка ножей и обуви, полировка серебра. И женщина продолжала перечислять обязанности Марты до самого отхода ко сну в девять часов, перед которым девочке предстояло относить в хозяйскую спальню горячую воду.
Лора ясно видела, что Марта пребывает в некотором замешательстве. Она стояла, теребила свой шарфик, учтиво приседала и на всё отвечала: «Да, мэм».
– Что ж, в качестве жалованья могу предложить вам два фунта десять центов в год. Это немного, но вы очень малы, и у вас будет легкая служба и уютный дом. Вам нравится кухня?
Марты обвела взглядом огромное помещение и снова ответила:
– Да, мэм.
– Вы найдете, что здесь хорошо и уютно, когда будете ужинать у очага. Вам ведь не будет одиноко, правда?
На сей раз Марта произнесла:
– Нет, мэм.
– Передайте своей матери: я надеюсь, что она снабдит вас всем необходимым. Вам понадобятся наколки и передники. Я люблю, чтобы у моих служанок был опрятный вид. И скажите ей, чтобы она позволила вам взять побольше сменных вещей, потому что стирка у нас раз в шесть недель. У меня есть женщина, которая этим занимается.
И хотя Марта знала, что у матери нет ни пенни на ее экипировку, а последнее, что ей велели, прежде чем она ушла в то утро из дому, – попросить свою потенциальную работодательницу выслать ее матери жалованье за первый месяц вперед, чтобы купить все необходимое, она снова сказала:
– Да, мэм.
– Что ж, тогда жду вас в следующий понедельник. А теперь скажите, вы голодны?
Впервые в голосе Марты послышался оттенок чувства, когда она ответила:
– Да, мэм.
Вскоре на стол был поставлен холодный ростбиф, и для троих детей нарезаны щедрые порции. Такие куски говядины, как этот, можно было увидеть лишь на старинных картинах: огромный, невероятно вкусный и такой нежный, что он, казалось, таял во рту. Три тарелки опустели в мгновение ока.
– Кто-нибудь из вас хочет еще?
Лора, сознавая, что она тут не главная фигура и приглашена к столу лишь из вежливости, с сожалением, но твердо отказалась; Марта выразила желание отведать еще чуть-чуть, если «мэм» не возражает, а ее младший брат просто придвинул к себе тарелку. Памятуя о хороших манерах, на третью порцию Марта не решилась. Но парнишка нисколько не колебался; он умирал с голоду и попросил третью и четвертую тарелки, а хозяйка дома стояла рядом с довольной улыбкой на лице. Должно быть, ей на всю жизнь запомнился это маленький мальчик с отличным аппетитом.
Когда ребята добрались до дома, уже стемнело, и у Лоры таки были неприятности – не только из-за того, что она испортила свои лучшие сапожки, но, главное, из-за того, что солгала матери, сказав, будто они отправились в городок за покупками. Но, даже лежа в постели без ужина, девочка чувствовала, что этот опыт стоил полученного наказания, ведь она побывала там, где раньше никогда не была, увидела старый дом и леди в алом жакете, попробовала ростбиф и стала свидетельницей того, как Томми Бимиш съел четыре огромные порции.
В итоге Марта не пошла туда жить. Ее матери не понравился отчет об этом доме, а отцу на следующий день сказали, будто там водятся привидения.
– Она туда не пойдет, пока у нас есть для нее хоть корочка хлеба, – заявил он. – Не то чтобы я верил в привидения – по-моему, это сущая ерунда, но дочка может вообразить, будто увидала что-то такое, и испугаться до смерти, или простудится в этой огромной, насквозь продуваемой сквозняками старой кухне и умрет.
И Марта дождалась, пока двум ее сестрам, модисткам из городка, не понадобилась прислуга; очутившись там, она окрепла и порозовела и, по их уверениям, научилась говорить не только «да, мэм»; ибо жаловались они лишь на то, что Марта имела обыкновение дерзить и так громко пела на работе, что ее слышали даже покупательницы в магазине.
Когда девочка проводила на «временном» месте год, ее мать начинала поговаривать о том, что ей пора бы «поискать лучшей доли», и советовалась с дочерью священника. Не известно ли той, может, в какое-нибудь из близлежащих поместий требуется судомойка или помощница кухарки? Если таковые не требовались, дочь священника дожидалась, пока не набиралось две-три подобные кандидатки на хорошее место, после чего подавала объявление в «Морнинг пост» или «Черч таймс». Или же девочка получала место благодаря сестрам или подругам, уже работавшим в богатых домах.
Когда место находилось, девочка отправлялась туда одна – обычно это было ее первое путешествие на поезде; с собой она брала желтый жестяной сундучок, перевязанный толстым шнуром, букет цветов и завернутые в коричневую бумагу остатки домашнего обеда.
Жестяной сундучок отсылали на железнодорожную станцию с возницей, а мать пешком провожала дочь до станции, находившейся в трех милях. Они выдвигались из Ларк-Райза еще до рассвета, часто зимой, – девочка в своем лучшем, псевдомодном, наряде и мать с очередным младенцем, завернутым в шаль. Соседки выходили к калиткам и кричали им на прощанье: «В добрый путь! Надеюсь, у тебя будет хорошее место!», «Будь умницей и делай все, что велят!» или более утешительное: «Ты вернешься в отпуск раньше, чем поймешь, где очутилась, и тогда тебя никто уже не удержит, ты завоюешь этот чванный Лондон!», и мать и дочь отбывали в хорошем настроении, не раз оборачивались и махали оставшимся.
Лора однажды стала свидетельницей ухода такой пары: матери, кутавшейся в большую клетчатую шаль, из складок которой выглядывало личико ее малыша, и дочери в ярко-синем поплиновом платье, купленном в городской лавке подержанной одежды, – оно было сшито по моде трехлетней давности, но к тому времени до смешного устарело. Лорина мать, предвидя, какое впечатление оно произведет в конечной точке назначения, покачала головой, поцокала языком и сказала:
– Почему они не могли потратить эти деньги на кусок хорошей синей саржи!
Но эти бедные невинные создания были в восторге от своего приобретения.
Они уходили весело, даже гордо, однако несколько часов спустя Лора встретила мать девочки, возвращавшуюся домой. Та припадала на одну ногу, потому что у ее старого сапога оторвалась подошва, а полуторагодовалый малыш, по-видимому, оттянул ей все руки. Лора спросила, все ли в порядке с Эгги, и та кивнула, но ответить не смогла; ее переполняли чувства. В конце концов, она была всего лишь матерью, отправившей свою маленькую дочь в неизвестность и мучившуюся сомнениями и страхами за нее.
Можно только вообразить, что испытывала девочка, когда поезд трогался, увозя ее в чужие, далекие края, где ей предстояло начать непривычную жизнь среди незнакомых людей. Вероятно, те, кто в течение следующих нескольких дней смотрел на ее круглое, невозмутимое личико и видел, как медленно она осваивается со своими новыми обязанностями, были бы удивлены и даже немного тронуты, если бы могли прочесть е