Том: Знаете, мы почувствовали себя спокойнее, посадив ее на цепь. Но, возможно, вы лучше знаете, как с ней обращаться.
Гангстер, который привел Тома, снова приближается к нему с угрожающим видом, и Том умолкает. Грэйс ждет рядом с гангстерами. Они дают возможность подъехать поближе еще одной машине. Грэйс смотрит себе под ноги. Она абсолютно спокойна. Вскоре машина, которую Том видел еще в день знакомства с Грэйс, останавливается рядом с ней. Занавески, скрывающие заднее сиденье, опущены. Грэйс смотрит вниз. Ее подталкивают к двери. Она садится рядом с Большим Человеком, с которым когда-то говорил Том. Грэйс смотрит на свои руки. Несколько мгновений они молчат.
Грэйс: Тебе нужно найти оправдание своим действиям прежде, чем ты нас убьешь? Это что-то новенькое. Похоже на проявление слабости. Папа... ты меня разочаровываешь!
Большой Человек: Убить тебя, Грэйси? Я приехал не за тем, чтобы убить кого бы то ни было.
Грэйс: Но ты стрелял в меня раньше!
Большой Человек: Да. Я сожалею об этом. Я пытался остановить тебя. Вот что значит быть отцом. Если ты беспокоишься о ребенке, ты не думаешь, ты действуешь. Но стрелять в тебя оказалось бесполезно. Ну разумеется. Ты слишком, чересчур упряма.
Грэйс: Если ты пришел не для того, чтобы убить меня, то зачем?
Большой Человек: Наш последний разговор, — когда ты сказала, что тебе не нравится во мне, — мы так и не завершили, ведь ты сбежала. Разумеется, я также имею право сказать, что мне не нравится в тебе. Разве не таковы правила вежливости?
Грэйс: И для этого ты притащился? И говоришь мне, что я упряма? Ты уверен, что приехал не для того, чтобы увезти меня отсюда и заставить быть гангстером, как ты?
Большой Человек: Если бы у меня был шанс заставить тебя... но не думаю, что он есть. Конечно, ты можешь вернуться домой в любое время и снова стать моей дочерью. В этом случае я даже готов разделить с тобой свою власть и ответственность. Знаешь, добру может служить не только то, о чем ты радеешь, но и власть.
Грэйс качает головой. Она резко поворачивается к отцу и бросает на него горький взгляд.
Грэйс: Что ж, продолжай: что тебе во мне не нравится?
Большой Человек: Ты употребила слово, которое вывело меня из себя. Ты назвала меня высокомерным. Это правда, я презираю людей... простых людей. Тех, которых, как мне представляется, ты и нашла здесь.
Грэйс: А кто дал тебе право грабить их — Господь Бог? Именно это я и называю высокомерием.
Большой Человек: Давай называть это сбором урожая. А урожай собирают лишь до тех пор, пока почва плодоносит. Это важно помнить...
Грэйс: Да, да. Но что... что тебе не нравится во мне самой?
Большой Человек: Ты сказала «высокомерный». Именно это мне и не нравится в тебе — высокомерие.
Грэйс: Ты проделал весь этот путь, чтобы сказать мне об этом? Я не позволяю себе осуждать других. В отличие от тебя.
Большой Человек: Ты не осуждаешь их, потому что хорошо к ним относишься. У человека было тяжелое детство, и теперь, что бы он ни совершил — даже убийство, — ты не будешь считать это преступлением, ведь так? Ты думаешь, что понимаешь их. В конце концов, ты винишь во всем лишь обстоятельства. Согласно твоему мнению, насильники и убийцы сами могут быть жертвами. Но я называю их псами, и если они жадно лакают собственную блевотину, остановить их можно только плетью.
Грэйс: Собаки подчиняются зову природы. Они заслуживают прощения.
Большой Человек: Собаки могут научиться многим полезным вещам, но только если мы не прощаем их каждый раз, когда они повинуются своей природе.
Грэйс: Мое высокомерие заключается в том, что я стремлюсь прощать людей?
Большой Человек: Разве ты не замечаешь, как ты снисходительна к ним? Ты заранее уверена в том, что люди не дотягивают до твоих этических стандартов, и снимаешь с них бремя вины. Что может быть высокомернее? Дитя мое, ты прощаешь людям то, чего никогда бы себе не простила.
Грэйс: Разве плохо быть великодушной?
Большой Человек: Проявляй великодушие, если для этого есть причины. Но всегда устанавливай свои стандарты. Это пойдет на пользу людям. Наказания, которого ты заслуживаешь за с|юи поступки, заслуживают и они сами. Когда ты освобождаешь других от ответственности за их поступки, ты освобождаешь от нее и себя саму, вот в чем твое высокомерие. К этому мне добавить нечего.
Грэйс: Я ли высокомерна, или ты... Давай не спорить о словах. Ты все сказал и можешь уехать с чистой совестью.
Большой Человек: Да, и, похоже, без моей дочери.
Грэйс: Разумеется!
Большой Человек: Говорят, у тебя здесь неприятности.
Грэйс: Не больше, чем дома.
Большой Человек кивает.
Большой Человек: Тебе решать.
Большой Человек делает знак рукой кому-то за дверью, и один из гангстеров всовывает голову в салон автомобиля. Он получает инструкции.
Большой Человек: Отведите их домой и проследите, чтобы никто не высовывался.
Гангстер кивает. Он уходит выполнять распоряжение. Вооруженные гангстеры провожают домой встревоженных жителей города. Большой Человек снова поворачивается к Грэйс.
Большой Человек: Послушай, Грэйс. Я тебя знаю: ты похожа на мать. Я дам тебе немного подумать. Погуляй, обдумай все еще раз. Возможно, ты изменишь мнение. Мы подождем минут десять. Власть не так плоха, любовь моя... Уверен, что ты найдешь способ использовать ее так, как тебе кажется правильным...
Грэйс пожимает плечами.
Грэйс: Я могу пройтись, если тебе этого хочется. Это ничего не изменит. Я люблю этот город. Здесь живут люди, которые стараются изо всех сил, даже в ужасных условиях.
Большой Человек: Согласен, Грэйс, если уж ты так говоришь, но так ли хорош результат их стараний?
Грэйс выходит из автомобиля. Взошла луна, и по всему городу разлился ее мягкий свет.
Рассказчик: Грэйс давно все обдумала. Она знала, что, если ее не убьют сразу после того, как машины прибудут в город, ей придется встретиться с отцом и рассмотреть его предложение вернуться домой. Так что она не нуждалась в десяти минутах, чтобы ответить на его вопрос. В Догвилле ей пришлось нелегко, но она осталась здесь по собственной воле. Если же она уедет с отцом, у нее не останется другого выбора, кроме как вступить в долю с ворами и преступниками, хотя разница между людьми, которых она знала прежде^ и теми, которых встретила в Догвилле, оказалась гораздо меньше, чем она ожидала. Грэйс глубоко вдохнула холодный ночной воздух. Он все еще был для нее самым лучшим воздухом на свете. Она бродила по городским улицам, которые так давно узнала и так полюбила. Лунный свет нежно озарял голые кусты крыжовника. Грэйс улыбнулась им. Было приятно сознавать, что при хорошем уходе они доживут до весны, а летом покроются несметным количеством ягод, которые так хороши в пирогах, особенно с корицей. Грэйс наклонилась и нежно коснулась веток кустов.
Грэйс наклоняется и нежно гладит ветки кустов. Она улыбается, но затем снова мрачнеет. Она медленно идет по городу. Жители города из окон следят за каждым ее шагом. Охранники неподвижны. Это сопровождается словами:
Рассказчик: В лунном свете Догвилль выглядел так же застенчиво и приветливо, как и в день первой своей встречи с Грэйс. Она почти с любовью смотрела в испуганные лица жителей, следивших из окон за каждым ее шагом, хотя всего несколько часов назад они унижали и терзали ее. Как она могла ненавидеть их за то, что на поверку оказывалось слабостью? Возможно, она и сама делала бы не менее ужасные вещи, если бы жила в одном из этих домов, скорее уподобилась бы жителям Догвилля, чем стала бы мерить их своим аршином. Разве, скажем откровенно, она не смогла бы повести себя как Чак, и Вера, и Бен, и Марта, и Миссис Хенсон, и Том, и все остальные жители города?
Грэйс смотрит на них. Кивает. Затем останавливается у собачьей будки. Моисей рычит на нее. Освещение города меняется.
Рассказчик: Грэйс остановилась и задумалась. Пока она размышляла, облака рассеялись и лунный свет хлынул на улицы. И по мере того как свет менялся, Грэйс заметила, что изменились и здания. Причудливый лунный свет размыл очертания ягоды крыжовника, которая появится на кусте, и вдруг стал виден шип, который уже вырос на ветке. Казалось, что свет, бывший таким милосердным, вдруг выделил все недостатки города и представил их глазам Грэйс. Попытавшись поставить себя на место жителей города и понять мотивы их поступков, Грэйс пришла к удивительным выводам. Внезапно ее мысли прояснились. Если бы она вела себя так же, то не смогла бы оправдать ни одного своего действия; более того, на свете не было наказания, которое было бы достаточно суровым для таких проступков. Она ощущала себя каждым из них в тот момент, когда в город пришла беглянка и умоляла о милосердии мирный городок. Грэйс увидела себя со стороны, безопасное, беззащитное создание, которое выжали до капли, и у нее перехватило дыхание. Взглянув на вещи по-новому, Грэйс ощутила, что ее переполняют противоречивые чувства. Как будто ее горечь и боль на- конец-то заняли подобающее место. В этом мире можно простить все, что угодно, — это правда, — но с какой стати? В конце концов, убийство это убийство, а предательство — предательство. Что давало Догвиллю право взывать о милосердии, которого она сама так и не получила? Грэй? переходила от дома к дому и вспоминала все унижения и несправедливости, свидетелями которых стали эти дома. Догвилль снова почти обманул Грэйс своим скромным очарованием; однако обязанность каждого — проникать вглубь вещей. Нет, результат их стараний не был достаточно хорош. В новом свете она ясно узнавала жадность и подлость в каждой доске убогих домишек. И в лицах их обитателей. Догвилль мог стать оплотом доброты и благочестия, но этого не случилось. Город заслужил наказание, которому подверглась бы и она, будь одной из тех, кто совершил ошибку. Ради других городов, не похожих на этот. Городов, неброская внешность которых — или, напротив, красота — не скрывали развращенности человеческой натуры. Ради всего человечества и, не в меньшей степени, ради одного из человеческих существ — самой Грэйс.