— Аршак прав, — задумчиво протянул я, — изначально мы хотели с печенегами особо не конфликтовать, а лучше стать с ними союзниками. Поэтому, мы оставим тут тысячу наших всадников под присмотром надежного человека. Куляба, доверь это проверенному воину. Его доля от трофеев с Царьграда останется за ним.
Куляба кивнул.
— Тысяча всадников не решит проблемы, — обронил Ходот.
— Они нужны только для того, чтобы вовремя предупредить ближайшие кочевья и передать весть нам в Царьград и в Киев, — ответил я, — и оставим тут один самый быстрый и пустой драккар, который пришлет весть о возможном вторжении со стороны хазар. Судно за две недели, при попутном ветре, сможет донести весть о вторжении хазар. Нам понадобится около месяца, чтобы спешно дойти из Царьграда к Киеву.
— Даже если каганат сейчас узнает о потере власти над печенегами, — продолжил свою мысль тесть, — хазарам нужно не меньше месяца для сбора войска и не многим меньше времени для того, чтобы благополучно подойти с Итиля к Киеву.
— Да, — кивнул я, — поэтому мы в любом случае успеем добраться до Киева.
— А почему к Киеву? — спросил Гор.
— Когда ты построишь Фоварос, — объяснил я кочевнику, — он станет главным южным городом царства, а пока — Киев.
Оставалась еще угроза со стороны Крыма, но там хватало своих проблем. Каганат и Византия имели на полуострове свои приморские города с приличными по местным меркам гарнизонами. Но особой тревоги они не вызывают, так как не имеют достаточной силы для безнаказанного передвижения через территорию угров. Поэтому Крым был угрозой только как сопутствующая сила, помогающая вторжению со стороны Дона.
— Кстати, с хазарами мы все равно будем разбираться, — заметил я, — сразу после Царьграда.
Совет зашумел. Изначально это не планировалось, хотя и были намеки о такой возможности в случае удачного похода на столицу Византии. Но после беседы с Карнатом, жрецом Карны, я все больше начинаю убеждаться в том, что устранение этих трех центров силы необходимо, в первую очередь, мне. С византийским патриархом я разберусь на месте, так как пока не имею представления о том что это такое. Радомысл меня не смог просветить о нем, когда я его спросил. Дядя сообщил только общие фразы, характеризующие должность православного религиозного руководителя, которые я мог и сам сформулировать. С римским понтификом будем общаться в следующем году. Нужно пока закончить текущую военную компанию. А с хазар я могу и сейчас, как минимум, пощипать и обозначить свой интерес в качестве небольшого устрашения, которое на какое-то время не даст буйным хазарским головам планировать агрессивные выпады в адрес моего царства.
Если мои догадки верны, то Буривой был прав касательно текущей геополитики. Хазары и византийцы давно ведут мирное сосуществование. Появление на северо-западе от их непосредственных границ нового крупного формирования в лице царства Гардарики, вносит сумятицу в их налаженных торговых связях с северной частью Европы. Торговый путь «из варяг в греки» — это очень лакомый кусок, который можно было контролировать через вассального Мезислава и полуподкупленного кем-то Гунульфа. Кстати, я так и не понял, на чей стороне играл Гунульф. Он ведь мог быть и самостоятельной политической единицей, а мог и прислуживать кому-то. Вот только кому? Константинополю или Итилю? А может быть тут Рим замешан? Исключать не стоит ни один из вариантов.
В любом случае у Гардарики есть три относительно явных противника. С хазарами все понятно — с ними я не поделил территории и соседей-данников. С Византией не все понятно. Вроде я с ними не пересекался интересами, по крайней мере, официально. Еще больше вопросов с Римом — чем им-то я помешал, не понятно. В конце концов, я ведь мог дать всем заинтересованным сторонам гарантии беспрепятственного прохода торгового пути «из варяг в греки» за символическую мзду. Но, видимо, они решили идти путем принципа «разделяй и властвуй». Что же, преподнесем им сюрприз и нанесем визиты вежливости.
Новость о последующем после Царьграда, походе на хазар, понравилась всем. На этой замечательной ноте военный совет был закончен. Командиры покинули мой шатер. Я вышел вслед за ними и встал рядом с Агой.
Жуткая боль в районе солнечного сплетения выбила дух из меня. Краем сознания я заметил торчащее древко стрелы в своей груди.
Что, опять? Да сколько же можно меня убивать, сволочи, косорукие?
Глава 10
Территория племени угров на берегу Днепра, весна 827 г.
Очнулся я уже в шатре. Лагерь кипел. Шум снаружи был такой, словно меня убили. Я осмотрел себя и вздохнул с облегчением. А Добрыня молодец, все же. Кольчуга, которую он мне подарил, спасла меня от смерти. Наливающаяся цветом огромная ало-фиолетовая гематома в центре груди чуть припухла. Приглядевшись, я заметил, что синяк получился красивый, повторяющий узоры кольчуги.
Надо будет дать по шее тем, кто покушался на меня. Неужели до них не дошло еще, что меня не убить просто так. Сколько уже у меня было ранений — все пережил. В голову надо целиться. Хотя, ладно, обещаю даже, что помилую того недоросля, который попал мне в грудь, а не в глаз.
В шатер вбежал Эдик. За его спиной маячил Ага. Снаружи доносился гул голосов.
— Жив, — успокаивая дыхание, произнес Метик.
Он подошел ко мне, цокая и приговаривая о моей незавидной участи попаданца. Ага поднял вверх большой палец, показывая свой щербатый оскал. Переживает великан за своего подопечного.
— И как тебя угораздило? — промычал Эдик, расстегивая мою рубаху и разглядывая огромный синяк.
Лекарь помог снять рубаху с кольчугой. Кафтан мне предварительно сняли ранее. Оказывается, Эса и Ага втащили меня внутрь шатра. Стрела не смогла пробить кольчугу, но застряла в кольцах кольчужной рубашки. Небольшая царапина — это все, что чего смог добиться незадачливый убийца. Убедившись в том, что я жив, Эстрид кинулась на поиски злоумышленника. Судя по шуму вне шатра, она навела нешуточный шорох.
— А я при чем? — хмыкнул я, — Это все поиски злых сил.
— Угу, а ты не при делах, да? — улыбнулся Эдик.
Лекарь потрогал вспухший синячище и полез в свою наплечную сумку. Он достал кожаный бутыль с явным запахом спирта и какой-то горшочек. Второй сосуд вонял ужасно. Нет, не ужасно — отвратительно.
Я вспомнил, как однажды на заводе шеф притащил некий заморский деликатес и пригласил меня на обеденный перерыв отведать яство. Отношения с ним у меня были очень хорошие, поэтому я не ожидал такой «подставы». Заморским деликатесом был сюрстрёмминг — шведский национальный продукт, представляющий собой консервированную квашеную сельдь.
Потом я узнал историю возникновения этого «блюда». В одной из шведских войн, у осажденного города было тяжелое положение и возник недостаток запасов соли. В связи с этим сельдь засаливалась с меньшим количеством соли, что нарушало нормальный процесс консервирования, и продукт начинал бродить. В обстановке войны и голода забродившая сельдь стала употребляться в пищу. Ко всеобщему удивлению, по вкусу она совсем не напоминала тухлятину, а кому-то ее кисловатый привкус даже понравился. Рыба не протухла, а «прокисла». О новом блюде пошли слухи, и, поскольку соль стоила недёшево даже в мирное время, то в Северной Швеции, где было нелегко достать свежие продукты, у бедняков «заквашивание» сельди стало распространённым способом ее консервации.
Когда мой руководитель только начал открывать консервы, у меня начались позывы, которые за малым не заставили опорожнить содержимое желудка. Я вылетел из кабинета шефа со скоростью света. С тех пор я никогда не соглашался на приглашения отведать деликатесы.
Сосуд, открытый Метиком вонял чем-то похожим.
— Эд, выбрось эту гадость, — загундосил я, закрывая рукавом нос.
— Что? Глаза режет? — усмехнулся он, продолжая снимать крышку с горшочка, — лекарство на то и лекарство, что должно лечить, а не пахнуть фиалками.
— Лекарство — лечит, — сказал я, стараясь не дышать, — а не убивает носовые рецепторы.
— Что, так сильно воняет? — удивился товарищ-попаданец, пытаясь скрыть ухмылку.
— Да чтоб тебя… Убери, прошу.
— Да все, я уже закончил.
Обработав спиртом место пореза, Метик измазал белую ткань этой кашеобразной дрянью и приложил к моей груди. Эдик обмотал мою грудь бинтами.
— И что, теперь мне все время с эти ходить, — кивнул я под нос, кривясь от удушливого запаха этого мерзкого лекарства.
— Пару дней походишь и все будет замечательно. Синяк рассосется и не будет никаких болезненных ощущений.
Я с недоверием посмотрел на Эдика, но вынужден был признать, что лекарство уже начало действовать. Дискомфорт проходил, видимо, обезболивающий эффект это жижи вступил в действие. Появилось легкое онемение.
— Спасибо, — я вынужден констатировать действенность вонючей кашицы.
— Не за что, — Эдик открыто улыбнулся, — дыши через рот и не будешь чувствовать эту вонь.
— Так вот почему ты так спокойно реагируешь? — я послушался совета и запах стал меньше ощущаться.
Я натянул на себя новую чистую рубаху. Было прохладно.
— Как думаешь, поймают стрелка? — спросил Эдик.
— Не знаю, но я ему благодарен.
— В смысле? — лекарь удивленно приподнял брови.
— Радует, что все, кто покушался на мою жизнь, целятся в туловище, а не в глаза или иные незащищенные важные части тела.
— А, вот ты о чем, — хекнул Метик.
— Если честно, то я догадываюсь, кто это может быть.
Эдик превратился в слух. Его любопытство было видно невооруженным глазом. Пришлось объяснять другу-попаданцу все то, что я узнал от Карната. Когда я закончил рассказывать про жреца Карны с Лысой горы, Метик был подавлен и обескуражен.
— Я правильно понимаю, что есть некие тайные силы, которые пользуются попаданцами и меняют историю так, как им вздумается? Играют в некую глобальную стратегию за большим столом. При этом, есть некая параллельная сила в виде жрецов Карны, которые следят за тем, чтобы изменения, творимые сейчас не повлекли за собой уничтожению мира. А тут появился ты, который вклинился в эту борьбу и перемешал всем игрокам карты, — заявил Эдик, поглаживая свою жиденькую бородку.