– Я должна была всегда находится в тени. Никто не должен был заподозрить меня в предательстве. Мои дети от Гостомысла – это оружие. Их воспитанием занимался Гостомысл, поэтому никаких материнских чувств я к ним не испытывала. Да они и не считали меня за мать. У них только битвы на уме. Убивать Гостомысла мне запретил Гунульф, он считал, что это от его рук должен был умереть его кровный враг. А тебя я пыталась убить, только ты живучий жутко.
Так это она пыталась меня убить в начале моего попаданства, когда меня Гостомысл прикрывал собой. Вот же тварюка. Откуда вся это ненависть к роду Гостомысла?
– Да откуда вообще взялась эта вражда? – решил я узнать у Ньёруны.
– Твой дед Бурисвальд начал это кровную вражду. Он, с Гостомыслом и Радомыслом, десятилетиями грабил наши берега и уводил в полон и девушек, и детей, и лодки, и шкуры, и соль, и камни драгоценные, и бочки винные, – Ньёруна перевела дыхание, – раньше еще киевский князь Мезислав присоединялся к набегам, но какая-то кошка пробежала между ним и Бурисвальдом. Мы, дети Сигтуны, всегда защищались и только мстили, пока мой дядя Улоф не придумал идею подложить жрицу Упсалы на ложе Гостомысла и умертвить его. Я направилась в одну из часто разграбляемых деревень, куда нагрянул твой отец. Я сражалась с его воинами и этим привлекла его внимание. Но твой отец влюбился в меня и сделал своей женой. Поэтому Улоф решил оставить Гостомысла в живых, так как я нужнее была ему как лазутчик. Я годами мечтала о мести.
Какой-то кошмар. Здесь такие страсти кипят. Мой дед, насколько я помню по урокам Радомысла, сейчас находится в Бьярмии, он очень стар и отошел от дел. Бьярмия находится довольно далеко на северо-востоке от Хольмграда.
– Что же ты не убила отца, когда Гунульф понял, что ошибся и убил не того, да и вообще, почему ты не ушла с Гунульфом, ведь ты не знала, что Гостомысл на самом деле жив? – задал я интересующий меня вопрос.
– Гунульф приказал дождаться прибытия Радомысла и умертвить его и тебя. Но потом выяснилось, что Гостомысл выжил, а его убить хотел сам Гунульф, поэтому нужно было дождаться решения самого Гунульфа о том как мне поступить. Он решил, что собственноручно убьет вас всех. Даже обрадовался, что войско собираете, значит разом всех прибьет, – со злорадством добавила Ньёруна.
– Ларс, – окликнула меня Милена, – там твой отец идет.
Ньёруна снова схватила кинжал.
– Значит так, – я строго посмотрел на Ньёруну, – ты сейчас сама все расскажешь отцу о своем предательстве. А мы проследим за тем, чтобы ты не соврала.
– А если нет? – окрысилась она.
– Если нет, то отдам тебя Эсе, заодно узнаешь на собственной шкуре не позабыла ли она уроки пыток вашего храма, – я удовлетворенно хмыкнул, увидев дернувшееся лицо Ньёруны.
– Милена? – прозвучал голос Гостомысла, – Ларс, Эса?
Я отошел чуть в сторону, опасаясь становится спиной к Ньёруне.
– Здравствуй, отец, – ответил я удивленному Гостомыслу.
Он замер у входа. За его спиной выглядывала мордашка моей жены. Сбоку от меня стояла Ньёруна, а за моей спиной Эса. Гостомысл приподнял бровь в вопросительном жесте. Я повернул голову в сторону Ньёруны ожидая ее признания.
– Я хотела бы тебе кое-что сказать, – бросив кинжал на кровать, с холодцой сказала Ньёруна.
– И что же? – не глядя на нее, спросил отец.
– Я – Ньёруна, двоюродная сестра Гунульфа, – выпалила жена Гостомысла и замерла в ожидании его реакции.
– Я знаю, – ответил отец, все еще разглядывая меня и игнорируя жену.
Потрясенные лица в этой комнате были у всех, кроме самого Гостомысла.
– А еще, это я открыла ворота города Гунульфу, – с хрипотцой добавила Ньёруна.
– Я догадывался, – безэмоционально ответил отец.
Зашибись. Я тут ему многолетние заговоры раскрываю, ищу предателей, а ему хоть бы хны. Вот что мне сказать этому человеку? Я смотьрел на отца с немым вопросом в глазах. Почему он, догадываясь о предательстве, не убрал Ньёруну с шахматной доски?
– Почему? – прошептал я Гостомыслу, который так и не взглянул на жену.
– Почему не убил? – Гостомысл посмотрел мне прямо в глаза и пожал плечами, – Любил. И люблю.
– Что? О какой любви может идти речь, если она убила твоих детей? – я в бешенстве наорал на отца.
– Это сложно объяснить. Я поклялся ей любить и оберегать всю свою жизнь. А родственная связь с врагом меня не касается. Родню не выбирают. Я думал, что этого никто никогда не узнает и тайна уйдет со мной в другой мир.
– Но она шпионила все эти годы и передавала врагу все, что ты мог скрывать!
– Не знаю, что такое «шпионила», но знаю, что Ньёруна передает только то, что нужно мне. Все важное и действительно ценное не знал никто, кроме меня и твоего дяди.
– Так ты ей скармливал ложную информацию?
– Все эти годы, – кивнул Гостомысл.
– Но, зачем? – открыв рот, спросила Ньёруна.
– Что – зачем?
– Зачем ты меня терпел, если знал, что я сестра Гунульфа и передаю ему сведения.
– Во-первых, ты – идеальный лазутчик на службе словенов. Через тебя я передавал Гунульфу что я силен, когда был слаб, либо наоборот, чтобы быть готовым к набегам. А во-вторых, – тут он впервые взглянул на нее, – я все еще люблю тебя. Я знаю, что ты не хотела смерти сыновей, видел, как ты переживала их гибель.
– Она хотела убить Ларса, – вмешалась Эса.
– Не получилось же, – обескуражил ее Гостомысл.
– Ладно, девочки, пошли отсюда, – я махнул в сторону выхода Эссе и Милене.
– Ларс, – Гостомысл тронул меня за плечо.
– Отец, – я взглянул в старческие глаза Гостомысла, – не знаю, в какую игру ты играешь, но ее жертвой уже стали твои сыновья и, – я запнулся, – Руяна.
Я отодвинулся от Гостомысла и вышел с девушками из комнаты. Мы направились в сторону выхода в молчании. Покинув дом Гостомысла, Эса предложила мне решить вопрос с Ньёруной кардинально. При этом она провела по горлу большим пальцем. Я отказался. Пусть Гостомысл сам разбирается с этой проблемой.
Эса сообщила, что отныне Ага будет меня сопровождать всегда и везде. Я согласился. Когда я уезжал с Добрыней основывать поселок, оставил Агу Эссе на попечение, чтобы он набрался опыта, наблюдая как Эстрид руководит тренировками своих трех сотен варягов.
Я с Миленой зашли к себе домой. До вечера никаких происшествий не было. Я ходил хмурый, а супруга меня не трогала. Заходивший Аршак отчитался об уменьшении моей казны. Я попросил его заглянуть ко мне завтра, чтобы определить стоимость некоторых трофеев и продать их. Я планировал опустошить подпол своего дома и избавится от большей части трофеев, предварительно посоветовавшись с Радомыслом. Думаю, он не будет против. Нужны деньги на развитие поселка, который впоследствии нам принесет нам в десятки раз больше выгоды. Одни только штампованные изделия могут озолотить нас, ведь такого качества, какое будет у моих изделий, в этой части света нет.
Послышался стук в дверь и вошел Ага. На вытянутой руке он держал за шкирку мальца со смутно знакомой физиономией.
– Княжич, – заявил паренек, смешно дрыгая ногами на весу, – скажи своему великану, пусть отпустит меня.
– А с чего бы это мне тебя слушаться? – хмыкнул я ему.
– Дык, ты не помнишь меня? Я – Михрютка. Твой должник.
Точно. Этот тот малый, который хотел меня прибить из-за высокой награды за меня. Я его тогда пощадил и отпустил восвояси.
– Ладно, отпусти его, Ага.
Ага неуверенно посмотрел на мальца и разжал руки. Михрютка умудрился поймать равновесие, оправился и поклонился.
– Здрав будь, княжич, – заявил паренек, косясь на Агу, – пришел к тебе должок вернуть.
– Это каким же образом? – удивился я.
Заинтриговал меня Михрютка. Оказывается этот проныра был в ставке Гунульфа и принес сведения о численности его войска. Он сообщил, что у Гунульфа четыре ярла в подчинении, каждый из которых взял тысячу варягов, а у самого Гунульфа полторы тысячи. Таким образом, на берегу варяжского озера находится пять с половиной тысяч человек, из которых только две сотни на лошадях. Михрютка говорит, что на берегу озера, есть около ста драккаров, на которых и приплыли враги. Они планировали пройтись по округе, собирая в полон людей, но передумали. Ждут чего-то. Я догадываюсь, чего они ждут. Ньёруна уже просветила этот момент. Поблагодарив Михрютку серебряной монетой, он пообещал сообщать вести с той стороны. У меня возникла мысль, что меня пытались сейчас дезинформировать, но я ее отмел. На всякий случай, для очистки совести, попрошу завтра ходотовых лазутчиков побродить и разведать местоположение врага.
Засыпая в обнимку с Миленой, я подумал, что нужно будет «придумать» требушет. Что-то я, решив укоренится в Хольмграде, активно задумываюсь о прогрессорстве. Требюшет мне нужен обязательно. Я легко могу его построить. Камней для него я наберу здесь и привезу на Ладожское озеро, с собой в повозках.
Требюше можно создавать любых размеров, но все они, если правильно построены, демонстрируют принцип действия рычага. Требюше работает за счёт противовеса, уравновешивающего механизм, который находится напротив снаряда, опускает рычаг, запуская большой камень по направлению к противнику.
Можно было бы сделать катапульту, но она, как мне кажется, более удобна для осады, чем для боя в чистом поле. Оно и требушет больше для осадного способа войны пригож, но с требушетом мне будет проще воплотить задумку по уничтожению большого массива солдат.
Завтра нужно будет найти хорошего плотника, который поможет соорудить пробный экземпляр требушета.
Заснул я, на удивление, быстро.
На следующий день, еле успев позавтракать, зашла Эса и сообщила о том, что прибыл лекарь Метик. Он сейчас на пристани, разгружается.
Захватив с собой бутерброд из лепешки ветчины и куска сыра, я, жуя на ходу, умудрился одеться и направился на пристань. Ага и Эса меня сопровождали. На берегу было немноголюдно. Рыбаки уже успели ни свет, ни заря отправиться на ловлю рыбы. Поэтому лекарь был единственным причалившим к берегу.