капникона таксой в 2 перпера с каждого мужчины до 70 лет. Фиксированной стала денежная и натуральная рента (главным образом — поставки мастики, основного экспортного продукта Хиоса)[81].
Особенно тяжелым было положение греческого населения Центральной Греции после ее завоевания Каталанской компанией, в Афино-Фиванском герцогстве (1311–1388) и герцогстве Неопатр (1319–1394)[82]. Уже само завоевание вызвало массовое бегство населения, сопровождалось обращением части крестьян в рабство, опустошением больших территорий, привело к длительному демографическому спаду. Чисто грабительские функции особенно четко просматриваются в этом варианте латинского господства. В каталанских герцогствах возрос уровень эксплуатации крестьян и вместе с тем резко тормозилось развитие товарно-денежных отношений. Грекам запрещалось наследовать, покупать, продавать имущество, даже владеть собственностью, если они не имели статуса каталанских граждан, который давался в виде редчайшего исключения. Более того, Фивы превратились в центр работорговли, объектом которой являлось коренное крестьянское население государства[83]. Барщинные обязанности крестьян Аттики и Беотии были весьма велики. Браки между каталанцами и греками строжайше воспрещались. Единственной публичной должностью, которую могло занять привилегированное греческое население, оставалась должность нотариев[84]. Сама постановка вопроса об «аккультурации» греков каталанцами лишена смысла[85]. Никакого культурного интереса к греческому наследию каталанцы не проявляли. И после завоевания Аттики каталанцы, как и наваррцы, опустошившие Западную Грецию, Албанию и закрепившиеся частично в Морее на рубеже XIV и XV вв., образовав новый господствующий класс, сохранили свою организацию как наемного войска (exercitus, societas) во главе с капитаном[86].
Итак, почти повсеместно в Латинской Романии возрастает эксплуатация крестьянства, укрепляются формы личной зависимости. Лишь в некоторых областях, преимущественно со второй половины XIV в., начинается освобождение крестьян за выкуп. Новые франкские феодальные институты наслаивались на экономическую систему, унаследованную от предшествующей византийской эпохи. Византийские «обычаи» внедрялись в судебную практику Латинской Романии[87]. В течение ХІІІ–ХV вв. наблюдается медленный переход от сегрегации к кооперированию латинян с греческими архонтами, торгово-ремесленным населением. Греческие налоговые чиновники и нотарии, предводители местной милиции, командиры небольших воинских отрядов вливаются в аппарат управления, созданный завоевателями. В этом смысле можно говорить об известном синтезе общественных институтов и о симбиозе внутри господствующего класса, не достигшем, впрочем, зрелой стадии[88]. Однако никакого симбиоза не существовало в отношениях между массой эксплуатируемого греческого населения и незначительным меньшинством латинян. Примером возрастающего сопротивления греческих крестьян иноземному экономическому, социальному и политическому угнетению, помимо восстаний на Крите, может служить мощное народное движение на Кипре (1426–1427)[89].
Долговременным следствием латинского господства в Романии было также постепенное создание такого экономического порядка, когда при доминировании итальянского купечества греческое торговое население все шире кооперировалось с венецианцами и генуэзцами, инвестируя деньги в совместную торговлю, сообща владея товарами, транспортными средствами, капиталами. В различных местах степень и масштабы этого сотрудничества были неодинаковыми; оно нередко перемежалось и со столкновением интересов, с открытой взаимной враждебностью. Однако очевидно, что, несмотря на все экономические, политические и конфессиональные противоречия между греками и латинянами, ведущим фактором было складывание единой торгово-экономической системы в рамках всего Средиземноморья, от Италии до берегов Черного и Азовского морей. На практике это означало, что греческое купечество, не оттесненное, а ассоциированное в эту торговую систему на правах младших партнеров, получило доступ к более прогрессивным формам предпринимательства. Без локальной греческой торговли, пусть и подчиненной международной коммерции итальянцев, стала бы невозможна и сама предпринимательская деятельность венецианцев и генуэзцев в Романии[90].
Национальное и экономическое угнетение сочеталось в Латинской Романии с формально-юридическим подчинением Греческой церкви католическому епископату и папскому престолу. По соглашению 1206 г., в Латинской империи Церкви должна была принадлежать ⅕ часть всех земель, городов и замков. Византийское церковное имущество передавалось латинским епископам, но при условии, что епископы должны были вносить акростих в пользу государства, как это было до 1204 г. Соглашение 1206 г., достигнутое между императором Генрихом и патриархом Томмазо Морозини, не всегда выполнялось. Нередко бароны, особенно князья Морей и правители Афин, конфисковывали церковные владения, вступая в конфликты с папами и местным католическим епископатом[91].
Во главе Церкви Латинской империи стоял католический патриарх Константинополя. Этот сан традиционно принадлежал венецианским клирикам, однако папские легаты, посылаемые в Константинополь, существенно ограничивали юрисдикцию патриарха и отменяли его отдельные постановления, идущие вразрез с политикой и волей понтификов. С другой стороны, Венецианская республика настойчиво стремилась обособить, создать на своем домене собственную систему церковного управления, связанную со светской администрацией[92].
В целом латиняне унаследовали и закрепили ту структуру Константинопольского патриархата, которая существовала ранее, произведя лишь некоторые перестановки мест отдельных епископий в иерархии и заменив не признавших папский примат и основные католические догматы архиереев (со временем практически всех) латинскими епископами. Низшее же звено старой церковной организации во многом функционировало по-прежнему. Но контроль за его деятельностью находился в руках латинской церковной и административной иерархии даже тогда, когда Греческая церковь была формально отделена от параллельно существовавшей латинской[93]. В самом Константинополе был произведен своеобразный раздел храмов между католиками и православными. Из 300 церквей 7 отдали венецианцам, около 30 — французам, 2 церкви (Богородицы во Влахернах и св. Михаила в Буколеоне) являлись императорскими, и там утвердились фламандцы. Не менее 250 церквей сохранили за греками, хотя часть их была закрыта либо из-за плохого состояния зданий, либо из-за исхода клириков и мирян из соответствующего прихода. Ряд церквей находился в совместном использовании как православных, так и католиков, и служба в них, как, например, в храме Св. Софии, происходила поочередно для представителей обеих конфессий[94].
Характерным примером отношений Греко-православной и Римско-католической церквей является Негропонт (Эвбея). На острове православный клир был подчинен римско-католическому патриарху Константинопольскому (чья резиденция после восстановления Византийской империи находилась на Эвбее) и был обязан также уплачивать фиксированные суммы в пользу латинского епископа. Но даже выполнение этих требований не спасало от многочисленных дополнительных взысканий, и клирики в 1333 г. были вынуждены обратиться за защитой к Венеции. Сенат Республики использовал этот повод для укрепления своего протектората над островом и счел целесообразным поддержать петицию греков и поручить своим официалам следить за соблюдением прав местного духовенства[95]. В целом же Латинская церковь не имела прочных корней на греческом Востоке и жила на доходы, собираемые с враждебного или, в лучшем случае, безразличного к католицизму населения. Она обслуживала духовные потребности иноземных феодалов и колонистов[96].
Стойкая приверженность греческого населения православию делала его знаменем скрытой оппозиции, а иногда и сопротивления «франкам», служила выражением внутреннего неприятия завоевания, коллаборационизма части греческой знати большинством жителей Эллады, Эгеиды и Кипра. Не случайно, само слово 'εφράγκεψες (ставшие франками) являлось в средневековой Греции оскорбительным эпитетом. Таким же ругательным словом, обозначавшим жестокого и уродливого человека, стало «каталанец»[97]. Религиозный консерватизм, верность старинным традициям, языку были в тех условиях средством поддержания единства и сохранения самосознания греческого народа. Именно поэтому посягательства латинян в религиозной и бытовой сферах встречали особенно резкий отпор и нередко порождали непримиримое и открытое сопротивление. С этим приходилось считаться латинским государям. И император Генрих I, и кипрские Лузиньяны, и князья Морей нередко пытались сдерживать и умерять попытки пап и их легатов решительными мерами добиться принятия греческим клиром унии и католической обрядности. А архонты Морей почти сразу же добились от князя Жоффруа Виллардуэна письменных гарантий сохранения в незыблемости их веры и обычаев[98]