Мадам Ательтоу приняла приглашение, не успел Митч договорить, на этот раз поездка через весь город не показалась ей обременительной. Повесив трубку, она перекроила свою программу на предстоящий день, чтобы было время как следует подготовиться. После этого позвонила сыну, имевшему докучливую привычку навещать ее без предупреждения, и сказала, что у нее намечена встреча с подругами-картежницами.
Митч закрыл свой магазин немного раньше времени, принудив мадам Берголь преждевременно прервать чтение. Пробежался по магазинам, купил две бутылки хорошего вина и, примчавшись домой, принялся за готовку. Пригласить гостей в ресторан было бы менее хлопотно, но ему не хотелось, чтобы то, что он собирался им сказать, подслушали лишние уши.
Следующим утром он приехал в город первым поездом, нагруженный провизией. Пересек двор и спешно спустился из своего закутка в потайную комнату, где накрыл старинный стол для бриджа на четыре персоны. В обеденное время он отправился в хозяйственный магазин и купил электроплитку и барный холодильник, доставленные по адресу уже час спустя.
Остававшиеся до вечера часы показались ему вечностью.
Мадам Ательтоу пришла на полчаса раньше. Стилист завил ее от души, и, как она ни старалась пригладить букли, из этого ничего не выходило.
Вернер явился точно в срок. Сначала куксился, но быстро пришел в блестящее расположение духа, поощряемый широкой улыбкой мадам Ательтоу. Митч представил их друг другу, и принадлежность к преподавательской профессии сразу послужила им темой для оживленного разговора, о существовании же Митча они моментально забыли.
Матильда немного опоздала, нахмурилась при виде уже собравшихся и не стала скрывать, что предпочла бы их выпроводить; холодная улыбка Митча свидетельствовала о том, что он недоволен ее настроением.
– Ничего себе тет-а-тет! – проворчала она. – Хорош сюрприз! А что до читательского клуба, то пять участников – не такой уж успех, разве что ты ждешь кого-то еще, – закончила она как бы про себя.
Митч стал искать пятого, на которого намекала Матильда, и обнаружил за колонной мадам Берголь, лихорадочно листавшую какие-то «Переплетенные тела во влажности лета». Он шагнул к ней, вежливо, но решительно забрал у нее книгу, положил между страниц закладку, прежде чем ее захлопнуть, и проводил мадам до двери, которую потом запер на ключ. Матильда сделала из этого вывод, что он больше никого не ждет. Митч повел гостей в складской закуток и спустил по одному по лестнице в помещение, остававшееся теперь тайной только для мадам Берголь.
Угощение превзошло ожидания Вернера, не рассчитывавшего ни на что особенное, разве что на утоление голода под болтовню – два несовместимых, на его вкус, процесса. Так было, по крайней мере, до этого вечера, когда еда поразила его отменным качеством, а соседка – живостью. Вернер давно не получал удовольствия от женского общества и сейчас, накладывая себе с горкой говядину с морковью, мысленно задавался вопросом, почему его брак пошел ко дну. Что за преступление он совершил, чтобы жена испытала к нему такое презрение? Это глубокое погружение в свое прошлое сделало его молчаливым, но ненадолго: вскоре он уже спрашивал у своей соседки, как та относится к испанской гитаре, которую он настолько ценит, что каждый вечер играет на ней на сон грядущий. Мадам Ательтоу ответила, что это удовольствие как-то прошло мимо нее, но что она станет восполнять этот пробел уже с завтрашнего дня.
Матильда ела молча, что было ей несвойственно, любовалась сервировкой и хотела себя ущипнуть: она не ждала, что Митч будет так естественен в роли отменного метрдотеля, мгновенно наполняющего гостю опустевший бокал и ловко меняющего тарелки. Он исполнял это со спокойным видом, будучи занят ею самой так мало, что сначала ей стало не по себе, а потом она почувствовала себя чужой у него в гостях. Она далеко не впервые в жизни опьянела, но обычно опьянение придавало ей легкости, беспричинной смешливости, в этот же раз вышло наоборот. Она превзошла неуклюжестью даже Вернера, чей неумелый флирт с соседкой при других обстоятельствах ее развеселил бы. Сидеть в окружении незнакомцев было для нее привычным делом, на вечерах, вроде этого, она от пассивности и лени обычно уносилась мыслями вдаль. Она умела слушать отстраненно, ничто из того, что звучало вокруг нее, на нее не действовало. Так было обычно, но не в этот раз. В этот раз у Матильды было одно желание: переспать с Митчем в последний раз, подальше от своей конуры, от той жизни, в которую она вернется, когда с ним расстанется.
Митч встал из-за стола, чтобы взять в баре бутылку. Вернер извинился перед своей соседкой и подошел к нему.
– Вижу, этот ужин, эта компания незнакомцев – ловушка, – заговорил он, хотя в его взгляде, устремленном на беседующую с Матильдой мадам Ательтоу, читалось вожделение.
– Нет, но если дело обстоит именно так, то это почувствовали только вы, – отозвался Митч, протирая бокалы. – У меня впечатление, что вы ей приглянулись.
– Раз уж у нас сеанс откровенности, позвольте вам указать, что вы не обращаете достаточного внимания на свою подружку, а она очаровательна.
Митч покосился на Матильду.
– Я не нарочно.
– Вы это ей скажите, – припечатал Вернер. – Да, ваша тушеная говядина была превосходна, но пора уже переходить к основному блюду: зачем вы нас, собственно, собрали?
Митч кашлянул, да так громко, что мадам Ательтоу прикусила язык. Все уставились на него.
– Мсье Вернер прав, пора назвать назначение этого вечера. Я признателен вам, вы заставили меня задуматься. Давать читать книги в час по чайной ложке – это недостаточно амбициозно. Вы здесь потому, что каждый из вас уже поспособствовал проекту, который мне хотелось бы запустить с вашим участием, с вашей помощью. Достаточно немного переставить мебель – и в этой комнате смогут поместиться человек сто. Раз-два в неделю здесь можно было бы собирать студентов. Мадам Ательтоу, если бы вы согласились вернуться к тому, что умеете делать, вы рассказывали бы им о книгах, которые способны изменить их мир к лучшему, о книгах, которые вернули бы им надежду; у вас это прекрасно получилось бы, я знаю, о чем говорю. Мсье Вернер, почему бы вам не собирать ваших учеников и не играть для них, это создавало бы радостную атмосферу. Эти собрания должны становиться моментами праздника и единения, когда каждый ко двору, каждый добровольно и с воодушевлением превращается в какой-то степени в участника сопротивления. Если все получится, мы станем собираться чаще, а то и уговорим другие книжные магазины заняться тем же. Знаю, на словах этот план может показаться слишком честолюбивым, но, думаю, мы способны положить начало движению, которое не остановить никакой цензуре, никакой власти.
– А я? – подала голос Матильда. – Какова моя роль в этом чудесном проекте?
– Сразу сто человек – слишком многолюдный класс, – вмешалась мадам Ательтоу, перебежав дорогу Митчу. – Я уже не та, что прежде, мне понадобится помощница. Как насчет того, чтобы ухаживать за молодой порослью со мной на пару? Благодаря вам разрыв поколений не будет преградой.
– Благодарю вас, но я обращалась к Митчу.
– Помоги мне все организовать, один я не справлюсь. Было бы полезно, если бы ты рассказала о нашем проекте студентам других факультетов. Знаю, это рискованно, ты не обязана, если не хочешь.
– Разумеется, она хочет, еще как! – воскликнула мадам Ательтоу. – Так ведь?
– Когда будет первое собрание? – спросила Матильда.
– Надо успеть все подготовить. Скажем, через неделю.
– Я занят по четвергам и по субботам, – сообщил Вернер.
– Значит в среду, – предложила мадам Ательтоу.
Дату утвердили, пакт был заключен. Вернер бросил взгляд на часы и предложил мадам Ательтоу составить ему компанию на обратном пути, так как после девяти вечера улицы не так безопасны, как кажется. Митч поднялся наверх, чтобы отпереть дверь, хотел с ними попрощаться, но два преподавателя уже удалялись по тротуару. Матильда, вышедшая следом за ними, застыла у витрины.
Митч только сейчас заметил, что она по-другому причесалась, надела вместо джинсов легкое платьице, вместо кроссовок – туфельки. Не питая никаких иллюзий насчет завершения этого вечера, он тем не менее вызвался ее проводить.
– Твой друг – тот еще врун, – сказала она. – Еще нет девяти, и на улицах совершенно безопасно.
Она говорила медленнее обычного, в тоне слышалась некоторая фальшь.
– Что-то не так?
– У тебя прямо дар задавать дурацкие вопросы, Митч. Что бы ты мне ответил, если бы твоя старая учительница литературы не пришла тебе на выручку?
– Я предложил бы тебе то же самое, я не ждал от нее подсказки.
– Я должна задать тебе очень важный вопрос, Митч: какой твой главный мотив в этой авантюре – разбудить студенчество и напялить на себя доспехи героя?
– Ты же меня видела, ты действительно находишь во мне что-то героическое, когда я боюсь порезаться при утреннем бритье?
– Не все герои носят плащи, некоторые, надо полагать, довольствуются книжками, – ответила она со слабой улыбкой.
– Сам не знаю, что мной движет, возможно, это благодаря тебе у меня появилось желание сделать что-то важное, ты напомнила мне, что если я дам слабину, если опущу руки, то стану еще больше противен сам себе.
– Порой я ловлю саму себя на театральных жестах, но где мне до тебя! Я пошла, надо собирать войско.
Митч проводил ее взглядом. Когда Матильда исчезла из виду, у него пропало желание спускаться в свое секретное логово. Намечалась одинокая ночь в его унылом пригороде.
Он вернулся в магазин, опустил щеколду, шагнул за прилавок, чтобы выключить электричество. Услышав странное постукивание, он остановил медленно ползшую вниз металлическую штору.
Мадам Берголь, прилипшая лицом к витрине, с настойчивостью дятла барабанила согнутым пальцем по стеклу.
– Что вы здесь делаете? – спросил он, открывая ей дверь. – Магазин закрыт.