– Подумаешь, новость! - хмыкнул живчик. - Он этого и не скрывает. Мало того: говорит, будто вылечить от безумия может лишь тот, кто сам через это прошел…
– Видок! - саркастически подытожил Артём.
– У кого? - подозрительно переспросил дылда и на всякий случай оглядел далеко не безупречные стрелки на собственных брюках.
– Да не у кого, а Эжен Франсуа Видок. - Артём осклабился. - Основатель парижской уголовной полиции. Начинал карьеру в качестве каторжника. Подбирал сотрудников по принципу: «Только преступник может побороть преступление…»
Позубоскалив, примолкли. Ушли в депрессивную фазу.
– Ну и-и… как там теперь? - осторожно спросил дылда, бросив беспокойный взгляд в сторону розового особнячка. - При новой власти… Участковый-то сменился…
– Сам пока не пойму, - сокрушенно признался Артём. - То ли я ему голову заморочил, то ли он мне…
– Но первое-то впечатление… Как хоть зовут-то?
– Валерий Львович. Стелет мягко. Что будет потом - не знаю…
– Мягко - в смысле?
– Н-ну… Арттерапией побаловались…
– И все?
– А чего бы ты хотел? Чтобы он меня с учета снял? Так я и сам на это не пойду.
Склонный к легкому флирту ветерок то ворошил кружевную листву, добираясь до древесных округлостей, то вдруг сладострастно принимался разглаживать складки обвисшего над улочкой плаката «Да здравствует сексуальное большинство!».
– Вы взгляните, - напевно, расслабленно выговорил вдруг ястребиноликий живчик. До этого голос у него был бабий, вредный. Артём чуть не вздрогнул от такой перемены. - Каштаны-то, каштаны! Паникадила! Куда там Киеву…
Собеседники обернулись. Действительно, цвели каштаны красиво.
– Да-а… - тоже расплываясь от умиления, молвил дылда. - А в пойме сейчас что делается… Какая, к чертям, Анталия!
– Вот она, наша Родина… - с нежностью молвил живчик, и Артём почувствовал, как у самого сладко защемило, запело в груди.
– Сазаны на заливных лугах нерестятся, - сдавленно произнес он. - Не сазаны - звери…
– А люди, люди какие! - подхватил живчик. - Душевные, широкие…
Экстаз был близок, но тут неподалеку кликушески запричитала сирена «скорой помощи». Собеседники вздрогнули - и лица их мгновенно приняли деловитое, озабоченное выражение, свойственное представителям малого и среднего бизнеса. Вскоре в направлении проспекта, голося навзрыд, прокатила крестоносная легковушка.
Мелькнули белые халаты и беспощадно выпяченные подбородки медбратьев.
Ощущая неловкость и досаду, трое теперь избегали смотреть друг на друга. Каждый испытывал чувство подростка, уже расстегнувшего в темном уголке первую пуговку на блузке одноклассницы и в этот самый момент застуканного училкой. Замечания, допустим, училка не сделала, прошла мимо, но мгновения-то не вернешь!
– Вчера по зомбишнику шефа здравоохранки показывали, - расстроенно произнес дылда.
– А ты что, телик смотришь? - встревожился живчик.
– Так… иногда…
– Ты осторожнее! А то сам знаешь: двадцать пятый кадр и все такое… Оглянуться не успеешь как закодируют! Проснешься натуралом… - Последнее слово он выговорил с омерзением.
– И что шеф? - отрывисто поинтересовался Артём.
Ответом была сардоническая улыбка, возникающая обычно, если кто не знает, при столбняке - в результате судорожного сокращения лицевых мышц.
– Да ничего нового. Сказал: «Если симптомы укладываются в рамки законодательства, мы можем лишь приветствовать такую душевную болезнь…»
– Крепко сказано! - язвительно заметил Артём. - Только вот что-то приветствий не слышно, а?
Глава 2. История болезни
Начальство, Захар Иванович, это продукт отечества; отечество же в свою очередь - продукт начальства.
Когда рухнула сусловская клептократия с ее незабвенной триадой «Православие. Прокуратура. Президент», из сызновской психушки Временным Правительством был на радостях выпущен посаженный туда за большие деньги психотерапевт, подвизавшийся также в качестве целителя. С помощью гипноза рассасывал шрамы, уничтожал особые приметы, сглаживал папиллярные линии. В палату с дверьми без ручек он попал в результате досадного промаха в работе: у некоего политика за пару сеансов рассосалось не совсем то, о чем договаривались. Пришлось срочно симулировать параноидную шизофрению. Радикальные патриоты - народ крутой, однако выяснилось, что и они чувствовать умеют. Виновного решили пощадить, мало того, пошли ему навстречу, оплатив лечение на пятьдесят лет вперед.
Фамилия психотерапевта была Безуглов.
Выйдя на волю, он, что называется, попал в жилу. Средства массовой информации сделали из него жертву режима, и когда в Сызново, теперь уже суверенном, возникла клиника доктора Безуглова, успех ей был обеспечен заранее. А времена за окном клубились смутные - потом в учебниках истории их обозначат нелепым словечком «промежсебятица». Бывший мэр города Павел Можайский (он же Паша Моджахед) назвался главой Временного Правительства, а поскольку лавры узурпатора его, понятное дело, не прельщали, назначил дату президентских выборов. Однако народ тоже был не дурак и кандидатуры выставлять не спешил. Пришлось прибегнуть к легкому нажиму.
С грехом пополам наскребли шестьдесят три кандидата, в число которых вошел и наш целитель. Если не брать в расчет самого мэра, шансов не было ни у кого. Все это прекрасно понимали, и всех это устраивало. С одной стороны, Пашу в Сызново знали, как облупленного, а с другой - притерпелись уже к нему, можно сказать, душой прикипели. В конце концов, зло, с которым ты в итоге поладил, мало чем отличается от добра.
Впервые Артём увидел загадочного доктора по ящику в редакции газеты «Заединщик», куда зашел узнать судьбу недавно сданного материала о виновниках распада Сусловской области. Не обнаружив секретарши на месте, он заглянул в общую комнату сотрудников и, также найдя ее пустой, растерянно потрогал дверь редакторского кабинета. Кабинет был заперт. Окончательно сбитый с толку, Артём направился в компьютерную, где и обнаружил весь персонал, столпившийся перед большим монитором, временно выполнявшим роль телевизора. Ничего сенсационного на экране пока не наблюдалось - обычная заставка: «Предвыборное выступление кандидата…» Фамилию Артём читать не стал.
– И что здесь будет? - озадаченно полюбопытствовал он.
– Цирк здесь будет, - ответили ему, не оборачиваясь. - Смотри и молчи. Такого ты точно не видел…
Кто-то нервно хихикнул. В тот же миг заставка исчезла и на экране возник кандидат.
– Умру… - простонала секретарша. - Еще и в халате… Действительно, сидящий под предвыборным лозунгом мужчина был облачен в белый докторский халат.
– Стетоскопа не хватает, - пророчески заметил фотограф.
С первых мгновений сидящий повел себя раскованно. Для начала он отвернулся от объектива и, предъявив телезрителям коротко стриженный затылок, принялся изучать предвыборный лозунг. Изучал долго. В компьютерной всхлипнули от умиления.
– «Нормальное общество для нормальных людей», - огласил наконец кандидат и замолчал, как бы сам удивляясь прочитанному. Вновь повернулся к будущим избирателям и успокоил их единым взглядом. - Но что есть нормальное общество? - спросил он задумчиво. - С людьми более или менее ясно. Нормальным мы привыкли называть человека, чей диагноз совпадает с диагнозом большинства…
Артём поперхнулся.
– Кого смотрим? - тихонько спросил он.
– Безуглова… Ну… кодирует который…
– А-а… - Артём вгляделся в кандидата попристальней. Сам он ни от чего кодироваться не собирался, а вот супругу было бы очень даже неплохо закодировать. - И как? Успешно?
На Артёма шикнули - и пришлось замолчать.
– Разумеется, у каждого из нас существует своя предрасположенность к тому или иному психическому расстройству, - продолжал тем временем кандидат. - Однако личность неисчерпаема. В ней всё: от паранойи до истерии. Вопрос лишь в том, какое именно заболевание будет востребовано эпохой…
– Эк его! - восхитился редактор. - Так и чеканит, так и чеканит! Слушай, записать бы, а?
– Пишу уже… - откликнулся верстальщик.
– Позвольте пояснить эту мысль на примере, - звучало между тем в колонках. - Возьмем читающую публику! В советские времена, как известно, ухитрялись читать между строк. А это, согласитесь, не что иное, как паранойя. Потому что параноик во всем видит тайное значение. Даже в пробелах между словами. При демократии ударились в другую крайность: вообще перестали вникать в суть прочитанного. А это уже депрессия! Потому что при депрессии обессмысливается даже то, что изначально имело смысл… О чем это все говорит? Это говорит о том, что обществу, как и отдельной личности, тоже можно поставить диагноз. Скажем больше: диагноз можно поставить и этносу в целом…
– Ну-ка, ну-ка… - В компьютерной зашевелились, пододвинулись поближе к монитору.
Такое впечатление, что выступающий их услышал.
– Разве не свойственно нам неодолимое, повальное влечение ломать предметы и разрушать окружающую обстановку? - осведомился он все с тем же несокрушимым благостным спокойствием профессионала. - А это, между прочим, называется кластомания и наблюдается при шизофрении! А копролалия? Болезненная страсть к произношению безо всякого повода циничных, бранных слов, тоже, кстати, наблюдающаяся при шизофрении! Разве она нам не свойственна? И как бы господа радикальные патриоты не списывали эти два симптома на широту души, застоявшуюся силушку и последствия татарского ига, ответ наш будет таков… - Доктор Безуглов малость подался вперед и, ласково просияв глазами в объектив, выговорил проникновенно: - Вылечим!
Произнесено это было с маниакальной нежностью - и по спине Артёма Стратополоха пробежал озноб. Редактор крякнул.
– Ну, так уж совсем никуда не годится! - сказал он, помрачнев. Обернулся, увидел Артёма, сунул руку для пожатия. - Хорошо, что заглянул. Пойдем-ка выйдем на пару слов…