Я притормозил перед посадкой, чтобы принять таблетки. От них меня тошнило и покалывало в районе печени, а может просто казалось. Но я не валился с ног, не терял сознание, а это важно.
— Кипп, открой ворота, пожалуйста.
Я сел в кабину, завёл двигатель, проверил показатели и тронулся вперёд.
Управлять грейдером — по-своему весело. Ощущение, что ты с кабиной висишь в воздухе, а перед тобой опорная балка, на ней два колеса, которые находятся в отдалении, как глаза у краба, торчат в стороны. И когда ты поворачиваешь, то поворачивают именно эти «передние» колеса.
Я плавно выгнал технику из гаража, для чего провёл её через стену из висящих полосок брезента, призванных хотя бы немного отделить пространство гаража от улицы, когда ворота открыты. Брезент безбожно задубел и трещал при движении.
На улице была ночь. Но такая ночь, серьёзная, дымная, глухая. Мороз, согласно данным датчика — минус тридцать восемь и при таком морозе влага из снегов, а мир сейчас состоял в основном из снега, уходила и превращалась в дымку, из-за которой не было видно дальше сотни метров, не было видно небес и было особенно темно. Кроме того, звук тонул в этой морозной дымке и колючих снегах.
Кипп, который совсем недавно спал и видел свои Кипповские сны, скользнул в тепло кабины и уселся во второе, самодельное кресло. Теоретически кабина, на условиях тесноты, могла вместить троих, но была оборудована на двоих.
Однако, нас всё же было трое, потому что я установил в держатель планшет с включённым Климентием.
— Здравствуйте, Антоний, — поприветствовал меня «железный мозг».
— И тебе не хворать. Как там наша база?
— В рабочем состоянии.
— Интересный ответ. Ладно, врубай навигацию, и пока что я от тебя отстаю.
Климентий не удостоил меня ответом, но включил достаточно своеобразный навигатор с массой отметок и слоёв, собственное детище, которое он мог заменить на стандартный яндекс, но с адекватным геопозиционированием.
От парацетамола меня слегка знобило, но я даже на секунду не допускал мысли «дать порулить» Киппу.
Наш «ледокол Вайгач», а именно так бывший грейдер был вписан в реестр колонии, отважно пробил собой пару сугробов и степенно прошествовал мимо охранного поста периметра, двигаясь на юг, чтобы повернуть на северо-запад.
Тьма окружала город, о существовании которого античный прокуратор Иудеи заведомо не знал. Надо сказать, что согласно данным спутниковой группировки, которые черпал Климентий, древний город Иерусалим, то есть — ненавидимый прокуратором город, временно перестал был обитаем, тоже накрыт тьмой и шестиметровым ледяным панцирем.
Как и большинство городов южнее средней полосы, человечество теплых регионов планеты оказалось к ледниковому периоду не готово и в течение нескольких месяцев стремительно замёрзло. Выживали общины в тех местах, где случались зимы и была инфраструктура для морозов. И чем сильнее была привычка к морозам, тем легче оказалось выживать.
Отъехав от нашей колонии на пару километров, я повернул на северо-северо-восток, к промежуточной цели путешествия.
Путь неблизкий, но знакомый.
Тьма окружала всё вокруг, а я врубил неоновое освещение, причём стал с ним экспериментировать. С премиальных автомобилей мы, то есть сталкеры, снимали оптику, LED-лампы, разные варианты галогена и даже лазерные фары. Что бы сие ни значило. Ледокол был оборудовал семью контурами освещения, включая ультрафиолет.
Всё это выводилось на пульт. У грейдера, изготовленного до Катаклизма, система управления и так была, как у самолёта. Сейчас большая часть систем управления ножами и навесами была не нужна, зато добавились три датчика температуры (показывали уже минус тридцать девять), два датчика ветра, датчики уровня топлива на основном и двух запасных баках, показатель качества сигнала на дублированных мобильниках, простая съёмная рация, четыре камеры и собственный бортовой компьютер.
Сейчас этот комп — всего лишь полуавтономная база для Климентия. Если говорить о выживание искусственного интеллекта, то всё хорошо у Климентия. У нас не очень.
— Куда мы едем, босс? — осторожно спросил Кипп.
Мы двигались сквозь бескомпромиссную тьму, сквозь мороз и совершенно мертвые льды. Куда не посмотри, там куда не падали лучи бортового освещения были только темные в условиях отсутствия освещения наледи и сугробы.
— Кхе… Спасибо, хоть не «барин». Давай не так. Если ты не против, можешь считать меня старшим по званию. Зови командиром, если тебя это не коробит. Странником зови, старлеем.
— А ты и правда старший лейтенант?
— Ну, такой, из выражения — «хуй его знает, товарищ старший лейтенант». Причём сам источник, что там была за байка или анекдот, я не знаю или забыл. Не сказать, чтобы настоящий, но… Знаешь, прошло уже больше года. Я многих убил, многих спас. Короче, зови меня командир.
— Как в такси?
— Ну, я же тебя везу? — усмехнулся я, огибая очередной ледяной торос.
Без сумасшедшего освещения проехать по ледяным полям было бы невозможно.
— И всё же, куда мы едем? — вернулся к вопросу Кипп.
— Отряд сто двенадцать.
— Никогда не слышал.
— Никто не слышал…
Кипп поёрзал. Он ожидал услышать от меня историю, однако я не спешил её рассказывать.
— Давай так, — после полутора минут его молчания, предложил я. — Если выживем, отвечу на твои вопросы. И про сто двенадцать и про то, к кому мы едем.
— А это не одно и то же?
— Вообще ни разу.
Кипп задумался:
— А можно поспать?
— Валяй. У меня в крови столько адреналина и стимуляторов, что я не усну.
Кипп замолчал, затих, но не уснул. Задумался. Ну, хорошо, что хотя бы заткнулся.
Я перебирал в голове проделанные приготовления. Вообще-то на месте Киппа должен был бы быть Кабыр. Но… Вирус достал и сына Хакасии и сейчас он болел в своем личном боксе. Дай Бог, выкарабкается. Вообще-то у нас многих накрыло.
Климентий говорил, что это очень напоминает достославную Испанку, вирус Первой мировой войны, убивающих молодых и здоровых. Мы заливали в Климентия гигабайты информации о медицине и о текущих симптомах.
Называли мы вирус просто Вирус или, что было зловеще, Татуировщик, потому что лица, шеи и грудь заболевшего он покрывал узорами, пунцовыми и яркими. Они, эти узоры, проходили, выравнивались, пропадали. У тех, разумеется, кто выживал. Процент смертности был запросто под треть заболевших, у разных колоний. У кого-то умирали все выжившие. Вот так, без шуток. Те, кто не подох от мороза, голода и лишений, теперь умирал от вируса.
Никакие антибиотики, которых, впрочем, было мало, не помогали. Витамин «С» стал самым серьёзным лекарством и был он в большом дефиците.
Климентий пока что не давал рекомендаций и всё вывозили человеческие врачи. Ну те из них, кто не умер сам.
Сейчас наша колония болела. Болел я, переболел Кипп. Но проблемы были такого размера, что пришлось возложить на собственное здоровье моржовый хрен.
Мы ехали и ехали… Я думал, погружаясь в собственные мысли, перебирал события последних недель… И так незаметно прошло два с половиной часа.
— Что это за флаг? — несмотря на то что Кипп дремал, он поглядывал на горизонт и сейчас ткнул пальцем в торчащую из обледенелой равнины антенну, украшенную флагом, который отсюда смотрелся чёрным, но на самом деле был красным, с серпом и молотом и вешал его, флаг — я.
— Флаг отряда сто двенадцать. Ну, так решил их нынешний руководитель, их босс.
— Мы к нему едем?
— В каком-то… самом широком смысле этого слова. Я лидер отряда сто двенадцать.
— Что? — Кипп впервые позволил себе показать удивление. — Ты изменяешь колонии и у тебя есть другая колония? Другой отряд выживших?
Глава 2Парламентер
— Парли… Парлиме… Порш… Парла…
— Ментер?
— Да! Парламентер! Переговоры!
— Дьявол, забери тех, кто придумал переговоры!
— То есть всех французов?
из к/фильма 'Пираты Карибского моря:
Проклятие Чёрной жемчужины'
— Ну это такой весьма немногочисленный отряд, поэтому за измену не считается.
— Это часть того, что ты не хочешь говорить?
— О, не переживай, Кипп, — успокаивающе усмехнулся я. — Ты скоро узнаешь всё. Может даже пожалеешь, что не остался в своей одиночной камере с рисунком четырёхногого человека. Если сможешь пожалеть.
«Ледокол Вайгач» проплыл мимо холмов-наледей, некоторые из которых были украшены мусорными мешками. Мусор внутри мешков заледенел и смотрелся в девственной снежной природе как минимум странно.
В глазах Киппа застыл практически воплощённый в реальность вопрос, что за свиньи тут живут, но он его не озвучил.
Ориентируясь по мешкам, а они были синеватые, красные и чёрные, по причине чего валялись тут не просто так, я прошёл между «холмов» и нырнул в широкую трещину между двумя из них. Вообще-то это были не совсем холмы, а обезображенные суровой стихией строения, а проезд, который опять засыпало, был просто пространством между ангарами.
Для поворота в один из них я погнал Киппа, чтобы он открыл ворота, причем те снова примёрзли и штрафнику пришлось приложить некоторые усилия.
В зданиях было холодно и темно.
Осветив дальнюю стену фарами, я дал грейдеру какое-то время спокойно постоять на холостых оборотах.
Внутри был бардак. Много сдвинутых стеллажей, брошенные предметы обихода, развешана грязная одежда, сооружены самодельные палатки для жилья внутри ангара и несколько печей.
Одну из печей-буржуек, стоящую внутри армейской палатки я стал разводить, чтобы немного передохнуть. Время на часах — почти четыре.
— Что это за место?
— Мы скоро отсюда уедем. Закончишь растопку? Кидай побольше дров, нам тут они больше не понадобятся. И если нравится что-то из обстановки, тоже бери.
Кипп был недоволен тем, что я ничего ему не объясняю, но мне было не до пустых разговоров. В руках был планшет с Климентием и вот ему я задавал вопросы.