Да, мы такие оптимисты, заранее закладывали вариант, что мне удастся перевернуть вездеход и заботились о том, чтобы нас не пришибло крупными предметами.
Проводник воткнул в прикуриватель портативный термос с кипятильником-подогревом. Это он так варил нам кофе из собственных запасов. Конечно, это требовало времени. Ещё одним человеком, который имел кофе и не делился с окружающими, был Кипп, который так же ехал один.
Пальцам было холодно. Пришлось размять кисти. Температура в салоне плюс четырнадцать, за бортом минус тридцать три. Ну, когда поедем и двигатель станет работать на более высоких оборотах, печка разогреет салон.
Я откашлялся. Рация снабжена как выводом на динамики салона (при необходимости), так и наушниками, которые сейчас лежали не подключёнными. К приборной панели был приклеен небольшой микрофон. Подобным образом оборудованы все «борты». Предполагалось, что все водилы будут постоянно на связи. Кроме того, в некоторых грузовиках и автобусах были наблюдатели с рациями, которые постоянно изучали горизонт.
— Так, балеруны, какого шницеля не все готовы к выходу в рейс? — на повышенных тонах спросил я рацию, включённую на общий канал.
Проводник со спокойствием старого индейца занимался кофе и молчал.
— Странник, ты не газуй, — попытался успокоить меня через радиоканал один из водителей, но я его проигнорировал. Не люблю тех, кто меня успокаивает. Напротив, это подбешивает.
— Юра, ты там как?
Юра Копатель, один из техников нашей колонии, тоже был в экспедиции и сидел за рулём снегоуборщика, совершенно особенной и крайне нужной машины.
Это был штатная городская снегоуборочная машина на базе старого советского КРАЗа, здоровенное чудовище, а не техника, со шнековой насадкой и большой секцией для посыпания дорог песком или реагентом. Самое главное, что он сам по себе имел высокую проходимость.
После моего вездехода, который мог пройти везде (но не пробить дорогу), в колонне стоял бывший мой грейдер, а за ним снегоуборщик. Снега в современном мире столько, что убрать его никак нельзя, можно только пробить узкую тропку для автобусов, если на льду будет снег.
— Юра номер три на месте, — ответила рация.
— Юра, ты номер один, почти как Гагарин, — шутливо возразил ему я.
— Странник, я про номер в колонне. Ты номер один, Дракон Сергей Викторович номер два, Бакшеев — Штрафник номер четыре, ну и так далее.
— Не Бакшеев, а Кипп, — возразил в канале бывший заключённый.
— Иваныч, — это я тоже проигнорировал и переключил радио на передачу, — пора — не пора, авангард трогается с малой скоростью вперёд.
— У меня тут проблемы с номером восемь, технического характера, его от волнения пробрало, — ответил комендант.
— Избавь меня от анатомических подробностей!
— Кто б меня избавил⁈ — возмутился Иваныч. — Ладно, трогайтесь, первые четыре номера. Кипп, в случае чего, с тебя физическая защита, номер два и три, вы не высовывайтесь. Местность вроде безопасная, Проводник с нами.
Я воткнул первую скорость и плавно, чтобы Проводник не расплескал кофе, тронулся.
…
Ближайшие три километра реки были исследованы и были просто прямой полосой льда, а вот на шестом километре от старта (я записал себе в блокнотике показатель одометра и был готов считать) нас ждал снежный нанос.
— По правому краю меньше, — высказался Проводник, и я был вынужден с ним согласиться.
— Второй, третий, четвёртый, сбросить скорость, впереди снежный нанос, высота полтора.
— Это второй. Терпимо, справлюсь со своей частью работы.
Вездеход может пройти по верху, чистить дорогу не может. Поэтому я просто проехал и обозначил «трассу».
— Длина наноса порядка сорока метров, — пробурчал я в рацию.
Нанос надо преодолеть, причём все первые четыре номера могли бы проехать его и без задержки двинуть дальше, однако автобусы и грузовики такой фокус не проделают. Собственно, это главная причина, почему был нужен зимник, полотно льда.
Грейдер у меня за спиной притормозил и ввинтился в снег. Его «нож» имел весьма ограниченные возможности по количеству отодвигаемого снега. Зато следом вклинился снегоуборщик, который врубил шнек — большую лопату, внутри которой были вращающийся «винт», отбрасывающий снег в сторону, причём довольно далеко. Двигался снегоуборщик куда медленнее, чем грейдер, зато по получившейся просеке можно было протащить черта с рогами.
Где-то позади, по ту сторону наноса пыхтел на своём внедорожнике Кипп.
На пробитие прохода снегоуборщик потратил примерно пятнадцать минут. Я прикинул, что при таком слое снега скорость, где-то два с лишним метра в минуту. Не так и плохо.
— Первый, это Комендант, что там у вас? Климентий говорит, задержка по снегу.
— Да, небольшой нанос, уже пробили путь.
— Ну, хорошо, если так. Значит, уход в небольшой отрыв, то есть, вперёд, целесообразен. Двигайте дальше. На сегодня план пройти пятьдесят километров.
— Теоретически мы можем проехать такое расстояние за час-два.
— У нас тут суровая реальность. Пройдём отметку в полтинник, тогда обсудим.
— Ладно, мы погнали дальше.
Дождавшись, чтобы остальные переместились ко мне, пройдя нанос, я плавно тронулся в путь.
У Проводника заварился кофе, и он успел разлить его по походным чашкам.
Я проверил, что рация стоит на приёме, только в канале тишина. Взял чашку и отсалютовал Проводнику.
Пристроив чашку в специальной нише (а вездеход имел массу приятных усовершенствований и фишек, способствующих комфорту), я полез освободившейся рукой в рюкзак. Там, в боковом кармане была припрятанная упаковка конфет M&M’s.
Поскольку дорога впереди была чистой и ровной, я позволил себе разделить конфеты, а было их ровно восемнадцать, на две кучки по девять штук и отдал одну из них Проводнику.
— До Катаклизма я к сладкому был равнодушен, — Проводник принял драже M&M’s и стал с большим вкусом неторопливо кушать. — А теперь… Мои пристрастия сильно изменились. Кока-кола ценность, тушёнка валюта, конфеты дороже денег. У тебя тоже так?
— Ага. Раньше колу с сахаром вообще не воспринимал. А сейчас, где найдём её замерзшую, таскаем, тем более она не пропадает. Пьём понемногу, она кажется ценнее двадцатипятилетнего коньяка. Правда, то же самое касается самого дешманского «Колокольчика» или «Буратино».
Проводник усмехнулся.
Мы пили кофе и неторопливо катились по зимнику. Да, река в этом месте петляла и Климентий честно показал это на карте, но это не было особенной проблемой, всего лишь требовало небольшой скорости маневрирования.
Следующий занос попался ещё через пару километров и там мы задержались всего минут на десять, не больше.
Потом течение реки стало более широким. То есть с нашей точки зрения ледовое поле стало шире. Тут тоже были заносы, однако они были неравномерными и позволили провести дорогу для основной колонны между заносами, по ровной ледовой поверхности.
Пока мы петляли, я заметил на пригорке тёмные коробки деревенских домов и вопросительно глянул на Проводника.
— Это Козинка. Мёртвая деревня. Там были выжившие, но…
Я молчал, давая возможность рассказать. Или промолчать, сменить тему. Мало ли что там стряслось? Может он не хочет об этом говорить и на то есть весомые причины.
— В общем, странная история. Была семья: отец, мать и двое сыновей. Они любили физическую культуру и передачи про погоду. Ну, так про них говорили. В общем, мать умерла. Опять-таки, так говорили… То есть точной информации нет, что её убил сосед-алкаш в первые дни Катаклизма. Братья убили его. Но у него были родственники, которые пришли с претензиями.
— Они убили братьев?
— Нет, братья справились. И с новыми. В какой-то момент та часть деревни, что не замёрзла, собралась в толпу, чтобы сжечь их. И не преуспели. В общем, всё закончилось лютым смертоубийством. Победило семейство, причём потом озверело и перебило всех, вообще всех.
— И куда они делись?
— Они были ранены, от ран умерли все, кроме младшего брата, который потом повесился.
— Трындец.
— Да, он самый. Вот так одно отдельно взятое поселение самостоятельно аннигилировалось.
— А кто тогда рассказал?
— Двое стариков пересидели, сбежали, рассказали. Правда, они не пережили первую зиму, так что насколько их рассказ соответствует действительности, проверить уже нельзя.
— А сам, ходил, смотрел?
— Сейчас такое время, что ресурс нужен, так что да, очень скоро пришлось отбросить сантименты и всё основательно выпотрошить. Судя по трупам, версия если не истинная, то правдоподобная.
— Тогда, — помолчав какое-то время, ответил я, — какая в итоге разница, кто, кого, за что? Я, может быть, и не сильно-то хороший человек, но по большому счёту, им всем не повезло. Конец света привёл их в отчаянье, они выместили злость друг на друге. Как говорил Иешуа из книги «Мастер и Маргарита»: «Нет плохих людей, есть несчастные».
Проводник улыбнулся одним уголком рта.
— Это ты добрый потому, что сидишь в своем вездеходе, кстати, он тебе достался от трупов, едешь по льду в сравнительно безопасной местности и в тебя никто не тычет ружьём.
— Не буду спорить. Доброту сдувает с меня, как туман при ураганном ветре, как только ситуация обостряется. И в реальных условиях я не склонен к сантиментам… Тимур Рафкатович, позволь спросить тебя ещё раз… Ты не хочешь поехать с нами «на юга»? Колонна сделает остановку ради тебя.
— И снова «нет», Антон-джан. Моя земля тут.
— И тут ты встретишь Весну?
Я показал на неопределённой формы холмы, засыпанные снегами. Деревню мы уже миновали.
— Да. И внимательно отнесусь к твоим предупреждениям о том, что всё будет чёрным гниющим болотом, с одними только мёртвыми деревьями и трупами из-под толстого слоя льда и снега.
— Который будет чертовски долго таять. После ледникового периода был какой-то там кайнозой, эпоха болот. Вроде бы.
Рация ожила голосом Климентия:
— Антоний! Колонна отстала от вас уже на двенадцать километров. По просьбе Ивана Ивановича я прошу вас притормозить. Остальные борты я предупредил.