И наш экипаж летающей лодки СССР-Н-275, во главе с командиром Иваном Ивановичем Черевичным, начал глубокую и тщательную подготовку к штурму «полюса недоступности». Личные тренировки, слетанность и сработанность экипажа, его психологическая совместимость, подбор снаряжения, оборудования, карт, средств транспорта, питания, обмундирования, научной аппаратуры, разработка методов самолетовождения, способов определения и выбора пригодных льдин для посадок самолета — все это стало нашей первостепенной заботой. Успешность экспедиции и ее безопасность во многом зависели от навигаторского искусства, и мне, как ее штурману, предстояло серьезное испытание.
Для нас было совершенно ясно: только опыт и отличное техническое снаряжение можно противопоставить суровым законам Арктики. Много было противников нашей экспедиции, которые, указывая на неудачи западных исследователей, считали штурм «полюса недоступности» технически необоснованным, обреченным на гибель, называя это даже преступной авантюрой, которая приведет лишь к подрыву престижа Советского государства.
Для тренировок мы использовали свои многочасовые беспосадочные полеты в дальней ледовой разведке. В летнюю навигацию 1939 года мы с Иваном Ивановичем Черевичным получили задание от морского командования Главсевморпути выяснить запасы океанского льда к северу от острова Врангеля. Эти льды препятствовали нормальному плаванию морских караванов. Маршрут нашей летающей лодки мы построили таким образом, чтобы как можно ближе подойти к южной границе «полюса недоступности». Маршрут не противоречил заданию, и тем не менее это было отклонение от инструкции, которой не предусматривалось изучение основного ледяного массива.
Льды Арктики — это главный враг Северного морского пути. Чтобы победить врага, надо знать его силы, его резервы, значит, рассуждали мы, необходимо увидеть его глубокие тылы.
Тщательно изучив синоптическую обстановку, взяв на борт ученого — специалиста по гидрологии океана Василия Стратониковича Назарова, заранее ознакомленного с целью полета, которую он горячо поддержал, мы стартовали.
Полет продолжался двадцать два часа. Мы проникли далеко в глубь «белого пятна». Краснозвездные крылья гидросамолета несли нас над неведомыми доселе человеку просторами океана. Под нами простирались бесконечные льды и льды! От напряжения до боли резало глаза. Блеск девственно белых снегов проникал через светофильтры лобовых стекол кабины самолета и темные очки. Покрасневшими, воспаленными глазами мы неотрывно следили за складками и рельефом льда, и только редкие разводья открытой воды давали секундный отдых для глаз. Земли не было, но мы видели тот самый грозный массив льда, откуда шли на юг его полчища, сковывающие трассу морских караванов. Белый океан безмолвия… Высокие сглаженные ледяные холмы скорее напоминали степные просторы, и только тонкие штрихи разводий подтверждали, что это — океан. Когда в баках горючего осталось ровно столько, чтобы хватило на обратный путь, далеко на горизонте мы заметили одинокое кучевое облако; в полярных водах такие облака предвестники земли. Трудно описать наше состояние! С каким напряжением мы всматривались вдаль, где у самого горизонта, на голубой эмали неба, вырисовывались контуры, так напоминающие силуэт далекого острова. А наше воображение дополняло то, чего, возможно, и не было в действительности. Но под нами на тысячи километров был океан — суровый, жестокий и неумолимый, который караулил каждую нашу ошибку, и, подчиняясь внутренней дисциплине, рожденной опытом работы в Арктике, мы повернули назад, на юг, дав себе слово вернуться сюда более подготовленными. С какой болью я рассчитывал обратный курс на базу. То же чувство было и в глазах моих товарищей. Но, увы, человеческие эмоции в Арктике, если потерять над ними контроль, весьма опасны.
— Земля Гарриса? Ты веришь в ее существование? — спросил я Черевичного.
— А почему нет? Ведь профессор Визе предсказал же, что к северу от острова Уединения должен существовать еще один остров. Моряки вскоре его открыли и назвали островом Визе!
— Но Визе опирался на отклонения во время дрейфа судна Брусилова «Святая Анна»! Гаррис же основывается только на теории котидальных линий равных высот приливов и отливов. А это менее надежно, — не согласился я.
— А штурман Российского флота Александр Шиллинг разве не предсказал существование архипелага Земли Франца — Иосифа!
— Но, Иван, сколько раз мы гонялись с тобой за подобной облачностью! Сколько раз я зарисовывал и фотографировал такие неуловимые острова, таявшие, как дым, при приближении! И в итоге нам приходилось выполнять более печальную миссию — «закрывать» острова и земли, десятки лет значившиеся на морских картах, как реально существующие.
— То мифы мореплавателей. Наша задача — проверить эти мифы. У нас — не то, что у них, другие возможное! и! У нас техника, крылья!
— Значит, terra incognita?
— А хоть и неизвестная земля! Мне бы этого хотелось. Черт, как обидно поворачивать от самых ворот! — ворчал Черевичный. — Поймет ли и простит ли нам наше потомство, что в наш век радио и электроники, когда человечество задумывается уже о проникновении в космос, на нашем шарике существуют «белые пятна», где никогда еще не ступала нога такого высокоорганизованного существа, как homo sapiens.
— Может, и не поймет, но завидовать будет! Это точно! Тогда уже все пооткрывают. А вот привет наших чиновников от авиации… — вмешался в разговор бортрадист Саша Макаров, протягивая только что принятую радиограмму.
— «Немедленно возвращайтесь базу. Кто разрешил маршрут «белому пятну». Стоимость горючего будет удержана экипажа», — присвистнув, закончил читать Черевичный.
— Как говорят, наука требует жертв!
— Ищет жертв, — поправил меня Иван.
— А вот и другие приветы, — улыбнулся Саша.
— Прочтем после посадки, — отмахнулся Черевичный, плотнее усаживаясь в кресле самолета.
— Ну, нет! Слушайте, славяне: «Борт самолета СССР-Н-275» Восхищен, завидую, мысленно вами Визе». Вторая, внимание! — ликовал Саша. — «Географический институт Академии наук СССР поздравляет блестящей разведкой «белого пятна». Ученый совет». И вот еще: «Для начала блестяще. Наблюдайте, записывайте детально, все чрезвычайно важно будущей работы. Профессор Зубов».
— Где мы сейчас, штурман? — прервал наше ликование Черевичный.
— Широта семьдесят девять градусов пятнадцать минут, долгота сто семьдесят восемь градусов западная. При нашей путевой скорости через девять часов достигнем земли.
И вот неустанно, уже тринадцать часов, молотят стальные винты то голубой, пронизанный солнцем воздух, то плотную вату промозглого тумана, а внизу скованный льдом океан. Впереди земля, сейчас далекая, но оттого еще более родная и близкая. Как–то она нас встретит, нарушителей инструкций.
Еще две навигации наш экипаж выполнял ледовые разведки, неутомимо бороздил просторы океана, все ближе и ближе подбираясь к «белому пятну». Неистовые бураны, туман, обледенение самолета в фронтальных зонах гренландских циклонов… В тяжелых, напряженных полетах вырабатывалось и зрело летное мастерство экипажа, мы становились настоящими полярными исследователями. Какие бы задания мы ни выполняли: вели ли караваны морских судов Северным морским путем или спасали зверобоев, унесенных на льдине, пробивались во мраке полярной ночи на далекие, затерянные в океане острова, чтобы оказать помощь зимовщикам, или ходили в дальние ледовые разведки, — на все мы смотрели как на подготовку к штурму «полюса недоступности». И чем сложнее было задание, тем более четко мы его выполняли. И тем ближе были мы к началу нашего штурма.
Удачно закончив навигацию 1940 года, сложную по ледовой обстановке (приходилось четыре месяца почти ежедневно летать по двенадцать — шестнадцать часов, обеспечивая морские караваны ледовыми картами), глубокой осенью мы вернулись в Москву. Усталые, но окрыленные проделанной работой, мы собрались в кабинете начальника Главсевморпути Ивана Дмитриевича Папанина. Огромная, отделанная красным деревом комната с высокими лепными карнизами… Здесь некогда властвовал Савва Морозов: направлял во все концы света дешевый ситец, так полюбившийся своей яркой пестротой в Азии. Теперь на подставках и в нишах — модели ледоколов и кораблей. Во всю стену — карта Арктики. За столом, по площади равным современной кухне, на котором громоздились разных форм и цветов телефоны, колоритная, брызжущая здоровьем и энергией фигура Ивана Дмитриевича. Весь антураж кабинета, форма Главсевморпути, две Золотые Звезды и десятки орденов его хозяина нагоняли трепетный страх на посетителей. Но это только на тех, кто совсем не знал Ивана Дмитриевича, и в первые минуты знакомства. А потом широкая добродушная улыбка и располагающие, полные открытого лукавства глаза как–то сразу успокаивали, устанавливали дружеский контакт с собеседником. И тот уже влюблено смотрел на Папанина.
— А, здорово, ребята! Вот молодцы, что не забываете старика! — колобком выкатился из–за стола Папанин, пожал нам руки, усадил в прохладные кожаные кресла и, скользнув хитрым взглядом по нашим лицам, добавил: — Ну, пираты студеного моря, хорошо поработали! Моряки довольны. Спасибо вам! А теперь выкладывайте, что задумали? По глазам вижу, неспроста собрались всем экипажем!
— Иван Дмитриевич, — твердо сказал Черевичный. — Сколько же можно терпеть это безобразие — «белое пятно» на карте Арктики?
— А, опять за свое! Мало вам «фитилей» давал?! Исследователи!.. А караваны по Арктике кто будет проводить? Я, что ли, из этого своего красного ящика по телефонным проводам?! Да случись что с вами — я век себе не прощу.
Мы молча слушали бурную тираду, заранее зная, что гнев этот недолог. Так и случилось: побегав около стола, Иван Дмитриевич сел и, глубоко вздохнув, промолвил:
— Вот что, ребятки, не в обиду вам всем сказано. Знаю, знаю, что «белое пятно» — позор для всей нашей цивилизации! Но где я возьму вам самолет, гарантирующий не только полет на «полюс недоступности», но и ваше возвращение?