– Нет, сэр, у меня просто из рук всё валится, – и девушка, довольная своим дерзким ответом, подняла с пола стопку белья и демонстративно отряхнула с неё пыль.
Обычно реплики Анны, которая никогда за словом в карман не лезла, вызывали у Хигнетта лишь усмешку, так как жизнь малочисленных слуг в большом поместье не изобиловала развлечениями, а вялотекущее противостояние с горничной хоть как-то скрашивало однообразные дни. Однако в этот раз дворецкий нахмурился, и Анна поняла, что перегнула палку.
– Возьми чистое бельё, а это постираешь вечером, после ужина, – отдал он приказание.
Не решившись спорить с ним, Анна отперла шкаф, подтащила лесенку, достала ещё одну стопку белья, медленно спустилась, приподнимая подол платья на несколько дюймов выше, чем следовало, и всё это под бдительным взглядом невыразительных блёклых глаз Хигнетта.
Убедившись, что его приказание исполнено, тот мягко произнёс:
– И застели постель в голубой спальне как следует, а не как ты это делаешь обычно. И проветри комнату, и сотри пыль, и расставь цветы, и вычисти фарфоровый умывальник и медные подсвечники, и проверь, чтобы жестянка на туалетном столике была наполнена печеньем. Гостья леди Элспет заслуживает достойного приёма.
– Подумаешь! – не сдержалась Анна, чьё настроение объём дополнительной работы вовсе не улучшил. – Она всего лишь вдова мистера Монти, да ещё и француженка ко всему прочему! Было бы для кого так стараться!
– Во-первых, Бернадетта Понглтон сочеталась браком с Монтгомери Понглтоном, младшим сыном лорда Артура Понглтона, и стала частью семьи, – дворецкий растопырил ладонь перед самым лицом горничной, отчего та заморгала, и загнул один палец. – Во-вторых, её постигла тяжёлая утрата, и она впервые приезжает в Англию. В-третьих, гости леди Элспет вправе ожидать, что их постели будут застелены чистым бельём, а не бог его знает сколько валявшимся на пыльном полу по вине нерадивой горничной.
– Что-то о мистере Джордже и мистере Седрике вы так не печётесь, – пошла вразнос Анна, посчитав обвинения в нерадивости несправедливыми. – И цветы им не требуете в спальнях расставлять. А тут, надо же – какую-то швею собираетесь как королеву английскую встречать! Я сама слышала, как леди Элспет говорила, что Монти женился на французской модистке и ничего хорошего из этого брака не выйдет! Вот он и умер там, на чужбине, и это ещё доказать надо, что она ему ничего не подсыпала в еду или в вино! Все знают, какие француженки коварные. Наверняка у французской полиции к ней вопросы появились, вот она и надумала в Англии скрыться. Миссис Вайсли, если хотите знать, говорит, что со смертью мистера Монти не всё в порядке. А иначе зачем его так быстро похоронили?!
Хигнетт строго уставился на горничную и, поджав губы, покачал головой, демонстрируя, как сильно он огорчён подобным поведением.
– Что-то мне подсказывает, что в библиотеке давно не проводили хорошую уборку, – произнёс он, придирчиво рассматривая ногти на правой руке. – На днях я заметил пыль на верхних стеллажах, что, разумеется, совершенно недопустимо накануне приезда сыновей леди Элспет Понглтон.
Анна приготовилась было к возражениям, но решила промолчать, чего Хигнетт явно не ожидал от неё. Опустив глаза и учтиво кивнув ему, она покинула бельевую, истово надеясь на то, что он не выполнит свою угрозу и не заставит её убирать в библиотеке. Начало июня и так всегда было хлопотным для прислуги, к тому же забот прибавляла подготовка к летнему празднику, и стирать пыль с каждого тяжеленного фолианта, балансируя на шаткой лестнице, было бы сущим наказанием.
Глава четвёртая, в которой Оливия прибывает в Мэдлингтон-Касл, а леди Элспет получает неожиданное известие о прибавлении в семействе
Маленькая йоркширская деревенька с узкими улочками и домами, выстроенными из яичного камня[2], куда прибыла Оливия Адамсон по поручению тётушки Розмари, показалась ей очаровательной. По сравнению с шумным прокопчённым Лондоном здесь ощущался покой, и жизнь, судя по всему, текла размеренно и неторопливо. Девушка поймала себя на мысли, что в таком месте они с братом могли бы обрести настоящий дом и перестать скитаться по дешёвым пансионам.
С удовольствием прогулявшись по главной улице с булыжной мостовой и полюбовавшись старинной церковью, она прошла по мосту и вскоре приблизилась к запущенному коттеджу с исцарапанной парадной дверью. Боковым зрением Оливия отметила, как всколыхнулись занавески в доме напротив, и поборола искушение оглянуться. Назойливое любопытство, этот порок, присущий многим жителям сельской местности, вызывало у неё безотчётную неприязнь.
Когда она вынула ключ и начала отпирать дверь, откуда-то выскочил угольно-чёрный терьер с густой чёлкой и принялся наскакивать на неё, заливаясь пронзительным и ничуть не дружелюбным лаем. Несмотря на скромные размеры, пёс явно считал себя кем-то вроде цербера, а в действиях непрошеной гостьи усматривал преступные намерения. Однако лаять и подскакивать ему вскоре наскучило и он, протиснувшись в узкий лаз, проник в палисадник и, нисколько не смущённый посторонним взглядом, принялся с упоением копаться в цветочной клумбе. Надо сказать, что цветник и так представлял собой удручающее зрелище, и активные попытки собаки отыскать притаившегося в розовых кустах воображаемого врага вполне прозрачно указывали на виновника разрухи.
Решив, что о бесчинствах пса и незавидной участи трепетно лелеемого в прошлом цветника тётушке Розмари докладывать ни в коем случае не стоит, Оливия вошла в коттедж и прикрыла за собой дверь. Всё здесь было таким миниатюрным, что она почувствовала себя великаншей.
Из крошечного коридора, бо́льшую часть которого занимала крутая лесенка, ведущая на второй этаж, в спальню, открывалось два пути – в кухню и в гостиную. И там, и там было буквально не повернуться от старомодных ваз с пыльными букетами из сухостоя, причудливых цветочных композиций под стеклянными колпаками и кукол с печальными фарфоровыми личиками.
На всём – на мебели, вышитых подушках, каминной полке с викторианскими часами – лежал тонкий слой бархатистой пыли. Оливия с неудовольствием подумала, что, когда работа будет закончена, вид у неё будет как у трубочиста.
Со вздохом девушка вынула из дорожной сумки внушительный список вещей, которые следовало тщательно упаковать и отправить в Саффолк, в Гриффин-холл, где тётушка Розмари вот уже более полугода счастливо жила в полном довольстве, не помышляя о том, чтобы вернуться в свой крошечный коттедж, и рассказывая всем, кто готов был слушать, о притеснениях, которые ей приходилось терпеть в прошлом от соседей и их невоспитанной собаки.
Оливия отыскала на кухне выцветший фартук с кокетливыми оборками. Сняла пиджак и закатала рукава рубашки. Повязав фартук, девушка принялась за дело, попутно обдумывая, в каких выражениях расскажет Филиппу, своему брату-близнецу, оставшемуся в Лондоне, что поддалась на уговоры попутчицы в забавной шляпе с виноградными гроздьями и ввязалась в сомнительную авантюру.
Сейчас, в одиночестве, обещание прибыть завтрашним утром в Мэдлингтон, данное ею леди Элспет, показалось Оливии слишком поспешным. Она уже жалела о своём безрассудстве, но не подозревала, что в скором времени ей придётся пожалеть о нём ещё сильнее.
Чтобы представить себя и детей в лучшем виде, Бернадетта Понглтон, прибыв во Фроингем, решила провести ночь в комнате над деревенским трактиром, а уже утром отправиться в Мэдлингтон. Она не приняла во внимание тот факт, что даёт этим пищу для бурных обсуждений, которые неминуемо достигнут ушей леди Элспет, до сих пор пребывающей в неведении относительно наличия у скоропостижно скончавшегося Монти потомства. Так оно и произошло.
Утром, как только леди Элспет открыла глаза и тотчас же получила от Анны (обычно не настолько расторопной) чашку утреннего чая, она поняла, что горничная явно чем-то взволнована. В такое состояние её могла привести либо серьёзная стычка с дворецким, либо намерение выклянчить внеочередной выходной.
Всё время, пока леди Элспет пила мелкими глоточками свой чай, Анна не покидала её спальню, и выражение лица у неё при этом было самое загадочное. Когда горничная в третий раз раскрыла шкаф и принялась без всякой видимой необходимости поправлять висевшие там платья, пожилая дама не выдержала:
– Я надеюсь, Анна, ты в добром здравии? И твои родственники тоже?
(Если верить горничной, у неё была очень многочисленная дальняя родня, с которой то и дело случались всякие неприятности, требующие её незамедлительного прибытия.)
– О да, леди Элспет, спасибочки вам за беспокойство, – и она одёрнула фартук, что в её представлении являлось внешним выражением почтительности.
– Так что же произошло? Надеюсь, к приезду гостей всё готово?
– К обеду закончу с комнатами мистера Джорджа и мистера Седрика, – туманно выразилась Анна, но осталась стоять, не сводя глаз с хозяйки. – Гости, да…Родня – дело такое… – произнесла она ещё загадочнее, чем вызвала у леди Элспет неподдельное любопытство.
– И что не так с гостями, Анна? Буду признательна, если ты перестанешь смотреть на меня так, будто бы я превратилась в привидение. Если тебе есть что сказать – говори, а если нет – то Хигнетт будет рад пристроить тебя к делу.
– Дети! – выпалила Анна, не собирающаяся допускать, чтобы ошеломляющую новость хозяйке сообщил кто-то другой. – Вы знаете, мэм, как я сплетни деревенские не люблю, а однако ж уши-то не заткнёшь. Посылала меня миссис Вайсли вчера в деревню, и я там такое услышала! Прямо и не знаю, как вам сказать-то.
– Господь Всевышний, – перепугалась леди Элспет, – с детьми приключилось несчастье? Они живы?
– Да живы, конечно, что им будет-то? – не поняла беспокойства Анна. – Чистенькие, глазастые такие, да только на мистера Монти, – и она, зажмурившись, перекрестилась, – совсем не похожи. Вот ничуточки. Все в мать пошли, сказала мне Айви, что в трактире прислуживает. И смуглые уж больно.