Теперь понятны недовольство и раздражительность Доротеи, когда её средняя дочь заметила, что я жива. Точнее тело Кристины, в котором оказалась моя душа. Какие силы притянули меня, а главное – с какой целью, непонятно. Что это был за посыл, и что именно он означал – тоже. Пока единственное, что было предельно ясно – в свою прошлую жизнь я совершенно точно не вернусь, так как Елена Сергеевна Калинкина умерла, назад дороги нет, и придётся мне начать жить заново. Причём, опираясь на разрозненные воспоминания Кристины. Вообще, странная у неё память: такое ощущение, что всё, что её не интересовало, попросту не задерживалось в голове. Было ли это следствием какой-то травмы или просто защитной реакцией психики, пока сложно понять.
Итак, что я имею... Теперь я – Кристина Вильгемина Вербер-Майер, жена барона Ойгена Ристофа Майера. Сирота с возраста пяти лет, воспитывалась в закрытом пансионе, по окончании которого сразу же вышла замуж. Сейчас мне двадцать один год, соответственно, из которых уже три нахожусь в браке. Сразу же после церемонии венчания забеременела, с радостью ждала рождения первенца, но вот где он – провал. Полнейший. Помню только, что роды были сложные, длились то ли два, то ли три дня, а в результате едва не скончалась из-за открывшегося кровотечения. Лекари спасли, но строго-настрого запретили ближайшие двенадцать месяцев снова беременеть, хотя муж настаивал на рождении наследника и всячески этому способствовал, не зная, что принимаю противозачаточные снадобья. Получается, что ребёнок умер? Скорее всего.
Ойген жаждал появления наследника, злился, что ничего не выходит, и обвинял во всём никчёмную жену. Честно говоря, не удивлена, что Кристина боялась снова рожать после такого-то первого опыта, хотя и рыдала каждый раз после вердикта лекаря, что организм по-прежнему не оправился и не способен выносить ребёнка из-за общей слабости. Вот же парадокс: страшилась новой беременности, но также горячо хотела подарить мужу сына. Хотя... Если учесть местные нравы, ничего удивительного, что баронству нужен наследник.
Идём далее. Доротея Эления Майер – свекровь. С ней как раз таки всё яснее ясного: невестку невзлюбила с первого взгляда, но до родов ещё как-то терпела, а потом всячески пыталась сжить со свету, допекая постоянными придирками и замечаниями. В конечном счёте из тихой, но жизнерадостной девушки, молодая баронесса превратилась забитое аморфное существо, больше напоминающее тень прежней себя. Судя по тому, что теперь я – Кристина, Доротея решила перейти к активным действиям. Похоже, что за свой второй шанс на жизнь мне придётся побороться, держа ухо востро, чтобы окончательно не распрощаться с белым светом.
Сразу же после горячо любящей матери мужа следует распрекрасная троица её дочерей: Айталь Сибелия, Эрсель Инрия и Лойза Ренея. Совершенно разные по комплекции и внешности, но одинаково гадкие «внутри». Что тут сказать... От осинки не родятся апельсинки, а Доротея весьма преуспела в воспитании своих наследниц, взрастив практически три свои копии. Разве что в каждой из этих девиц ещё сохранилась капелька чего-то человеческого. Хотя воспоминаниям Кристины я бы всё-таки не доверяла.
В принципе, на этом круг домочадцев, если не считать прислугу, закончился. После всего пережитого, а затем и усиленного мозгового штурма, посвящённому систематизации воспоминаний, голова просто трещала, а в горле снова пересохло, поэтому как бы мне ни было удобно сидеть на мягком пуфике, пришлось снова идти к столику за водой. Странно, но сейчас я чувствовала себя намного бодрее, чем когда пришла в себя. Опустошив графин, хотела было снова прилечь, но дверь в комнату распахнулась, и вошедшая служанка мрачно произнесла: – Настало время еженедельного визита, госпожа Кристина.
Глава 4. Софи
Что ещё за еженедельный визит? Муж? Точно нет, ведь Ойген обычно являлся ночью для исполнения супружеского долга. Я попыталась мысленно воздействовать на память, но ничего, кроме того, что Кристину эти визиты весьма раздражали, не нашла. Каждый раз она почему-то мучилась угрызениями совести, вплоть до депрессивного состояния, но почему не отменяла тяготившие её встречи – тоже непонятно. Вычленить что-то вразумительное, как я ни старалась, не удалось.
После того как служанка предупредила о визите, а затем исчезла, прошло минут пять, прежде чем в коридоре снова раздались шаги. Не понимая до конца, чего ожидать, я просто присела на край постели, рефлекторно потирая шею. Наконец, дверь отворилась, пропуская всё ту же Фанни, имя которой само собой всплыло в памяти, а затем ещё одну служанку, несущую на руках прелестную малышку лет двух-трёх на вид. Трёх, – автоматически поправила я саму себя, сопоставив факты о беременности и родах Кристины. В том, что это теперь моя дочь, сомнений не возникло ни на мгновение: те же голубые глаза, овал лица, угадывавшийся без проблем, несмотря на детскую пухлость щёчек, и светлые волосы один в один повторяющие оттенок прядей своей матери. Глаза девочки смотрели на меня с такой серьёзностью, что я испугалась разоблачения, ведь дети прекрасно чувствуют настроение и состояние матери, являясь своеобразным резонатором.
Но малышка молчала. Мне показалось странным, что ребёнок её возраста не был приведён, но потом решила, что, возможно, девочку попросту взяли на руки, чтобы так было быстрее добраться до моей комнаты. Ещё мне не понравилась худоба девочки. Да, у неё были пухлые щёчки, но они у всех детей такие из-за особенностей физиологии, но вот ручки и ножки были худыми. Неужели девочку кормят так же скудно, как и её мать?
Фанни встала у дверей, чем напомнила мне больше конвоира, чем простую служанку, и зорко следила за происходящим. Бинди – няня девочки прошла вперёд, продолжая нести свою подопечную, а затем замерла в метре от меня. – София всю неделю вела себя достойно. Всё остальное – без изменений, – сухо отрапортовала девушка, чей тон больше соответствовал бы какой-нибудь сушёной вобле в годах Доротеи.
– Что значит «без изменений»? – против воли вырвалось у меня, хотя я предпочла бы молчать, чтобы не вызвать подозрений хотя бы на первых порах.
Фанни, фыркнув, закатила глаза и презрительно пробормотала: – Родила убогую, а всё на чудо надеется...
То есть, девочка больна? Странно, но никаких внешних проявлений отклонений я не обнаружила. Кристина Фанни недолюбливала, но старалась при ней рта лишний раз не открывать, опасаясь, что та всё доносит свекрови. Но меня замечание служанки оскорбило до глубины души, и я снова не сдержалась: – Попрошу прикусить свой бойкий язычок, когда речь заходит обо мне и моей дочери!
Глаза девочки удивлённо округлились, но она снова не произнесла ни слова, только внимательно продолжала следить за каждым моим движением. Немая? Вполне возможно, ведь Кристина после рождения ребёнка не слышала крика. Впрочем, она так часто теряла сознание, что вполне могла в этот момент находиться в отключке.
Фанни скривилась, словно сжевала лимон целиком, бросая взгляды, полные ненависти, в мою сторону. Я же медленно поднялась с кровати и расправила плечи, выражая всем своим видом непреклонность, и, несмотря на слабость, готова была стоять до последнего.
– Кажется, вы слишком сильно ударились головой... Пойду доложу госпоже Доротее, – прошипела Фанни и исчезла за дверью.
– Можете опустить Софию, – обратилась я к Бинди. – Теперь я хочу услышать ответ на заданный мною ранее вопрос: что именно «без изменений» с моей дочерью?
Вместо того чтобы поставить девочку на пол, няня посадила её на кровать, а потом всё так же меланхолично ответила: – По-прежнему не говорит и не ходит.
Кристина родила больную дочь и поэтому так не любила дни, которые посвящались встречам с дочерью, чувствуя свою вину? Но как же так можно? Если ребёнок с отклонениями, то ему, наоборот, нужно уделять гораздо больше внимания, чем здоровому. Ещё и эти редкие встречи... Я помню и из уроков истории, и из классической литературы, что дети в богатых семьях почти сразу же после рождения перепоручались нянькам, а со своими родителями виделись пару раз в день, а то и реже, но всё-таки... Это же ребёнок, родная дочь, как можно быть такой бессердечной?! И всё-таки у меня возникли сомнения по поводу того, что у Софии родовая травма или какие-то врождённое заболевание. Я не только видела, но и работала с детьми-инвалидами, хоть и не так долго, у них реакции иные. Девочка же едва заметно поёрзала на своём месте, но, увидев, что я смотрю на неё, замерла. Параплегия? Нейропатия нижних конечностей? Всё может быть... Я, конечно, не врач, но кое в чём всё-таки разбираюсь. Как бы проверить реакции Софии, не привлекая внимание Бинди? В этот момент малышка сглотнула, а затем облизала сухие губки.
– Принесите воды, София хочет пить! – пользуясь удачно подвернувшейся возможностью, приказала я няне.
– А как же... – возразила было Бинди, показывая на край кровати.
– Она сидит достаточно далеко, не свалится. И пригляжу.
Поджав губы куриной гузкой, няня вышла из комнаты, а я присела перед кроватью, улыбаясь, чтобы вызвать расположение девочки: – Здравствуй, Софи. Ты не будешь против, если я поглажу тебя по спинке, а потом по ножкам?
Вспомнив, что теперь она является моей дочерью, я легонько, едва касаясь кончиками пальцев, провела по пухлой щёчке. Глаза Софии округлились, ещё больше делая её похожей на фарфоровую куколку. А потом она потёрлась об мою руку. Я привстала с колен и притянула к себе девочку поближе, как бы щекоча её по спине, хотя через плотное платьице сделать это было не так-то просто. И тут худенькие ручки обвили мою шею. Как мне удалось сдержать слёзы, не знаю,но в горле застрял такой ком, что даже вздохнуть было сложно. Спокойно, Лена, держи себя в руках!
Осторожно, чтобы не потерять равновесие, и при этом не уронить Софию, казавшуюся просто пушинкой, я опустилась на кровать, усадив девочку к себе на колени. Не выпуская меня из объятий, она ещё сильнее прижалась ко мне. А я только чувствовала, как трепещет в груди маленькое сердечко, словно у пташки, пойманной в сети. Продолжая говорить милые глупости, которые когда-то произносила своим маленьким пациентам, сл