ипоминаю, как она могла сказать одно, а в другой раз – прямо противоположное».
Несмотря на недоброжелателей, Нэнни наслаждалась новообретенной популярностью. Она играла на публику, пресса вознаградила ее за это броскими заголовками: «Тихая и милая бабуля рассказала об отравлении четверых из пяти супругов», «Бабушка из Талсы околдовала и отравила своих мужей», «Убийца Нэнни Досс нравилась мужчинам».
Перед началом интервью на телевидении оператор предложил ей снять очки и улыбнуться, сострив: «Если будете хорошо выглядеть, найдете еще одного мужа». Нэнни ответила: «Убийственная правда!» – и расхохоталась от собственного каламбура. Она стала главной звездой Оклахомы за 1954 год и хорошо это понимала.
Разумеется, Нэнни была не первой и не последней серийной убийцей, получившей широкую известность, и даже активно ею пользовалась. Однако популярность наступила в довольно интересное для Америки время. Вспомните, какие клише навеки связаны с 1950-ми годами: домохозяйки целыми днями орудовали пылесосами с мартини в руках и экзистенциальным ужасом в глазах, а в каждом доме обязательно был телевизор. Популярность Нэнни идеально вписалась в этот социальный ландшафт. Нэнни была извращенной пародией на домохозяйку. Женщина, которая, казалось бы, одержима браком и, если можно так выразиться, кулинарией. С другой стороны, она использовала женское обаяние, ловя в сети и убивая мужчин вместо того, чтобы удерживать их при себе. Она носила очки с оправой «кошачий глаз» и красила губы. Волосы всегда были завиты, а на фотографиях шею неизменно украшала двойная нить жемчуга. Она появлялась на телевидении, давала интервью и флиртовала с операторами, тем самым создавая между публикой и убийцей тесную связь. Связь, которая была бы немыслима в случае с предыдущими женщинами-убийцами. Связь, которая позволяла репутации распространяться все дальше и дальше.
Возможно, та версия женственности, которую Нэнни представила миру, казалась ее сверстницам более привлекательной в своей мрачности (и уж точно куда более доступной), чем те вариации, которые они видели вокруг. В конце концов, когда остальные домохозяйки Америки переключали канал, где освещалось дело Нэнни, перед их глазами оказывались богини вроде Мэрилин Монро. Эти женщины блистали в своих обтягивающих белых платьях и выходили замуж за звезд бейсбола. Они были настолько совершенны, что с ними невозможно было себя ассоциировать.
«Дорогой, как мы по тебе скучаем»
Назначенные судом адвокаты отказались защищать Нэнни. Они настаивали, что та психически нездорова, и поэтому заявили о ее невиновности априори. Сама же Нэнни продолжала флиртовать со всеми, кто обладал хоть какой-нибудь властью. По пути в здание суда она сообщила прокурору, что в тюремной камере ей холодно. Чтобы это доказать, она положила ему на затылок замерзшую ладонь. Когда полиция разбудила ее во время вечернего сна, чтобы продолжить допрос, она рассмеялась: «Не знаю, ребята, зачем вы меня разбудили в такой час для разговора. Мы и так уже неделю беседуем». В конечном счете адвокаты были вынуждены попросить Нэнни прекратить болтовню с полицией. Они опасались, что женщина проболтается про всех своих мертвых родственников.
Тела выкапывали по всей стране. Мышьяк обнаружили у каждого мертвого мужа Нэнни, и против нее выдвинули соответствующие обвинения в убийстве.
Эти находки не стали неожиданностью, поскольку Нэнни уже призналась в этих конкретных убийствах, однако было и шокирующее открытие. Несмотря на все заверения в обратном, вскрытие обнаружило мышьяк и в теле ее матери.
Почему Нэнни так не хотела признаваться в этом? Она испытывала чуть ли не эйфорию от убийства разочаровавших ее мужей. Будто считала, что имела право лишить их жизни. Учитывая, с каким энтузиазмом она согласилась на вскрытие Сэма Досса, создается впечатление, словно женщина хотела, чтобы об убийствах стало известно. И все же утверждала, что не могла причинить вред матери. История строилась на идее, что она убивала только тех, кто заслуживал смерти, а убийства ни в чем не повинных родственников в этот нарратив не вписывались. «Ради мамы я была готова упасть на колени и поползти куда угодно», – настаивала она, и газеты слово в слово печатали ее заявление.
Хотя Нэнни создала образ безобидной, страдающей от любви женщины (образ, основанный как на сексистских, так и на возрастных предубеждениях в отношении того, кого можно считать опасным), у нее была пугающая темная сторона. Может показаться, что это очевидно, ведь она убила… сколько? Одиннадцать человек, включая ребенка? Но, как ни странно (или, наоборот, предсказуемо), Нэнни не вызывала ужаса. Для американской публики она всегда была добродушной бабулей, «изюминкой».
Многие серийные убийцы (тут на ум приходит Тед Банди) производят фурор не только из-за преступлений, но и из-за способности производить впечатление нормальных, миролюбивых и даже очаровательных людей. (Вот слова самого Банди: «Я был нормальным человеком. У меня были хорошие друзья. Я вел нормальную жизнь, за исключением одного маленького, но очень мощного и разрушительного сегмента, который держал в тайне и никому не показывал».) Когда они не заняты совершением чудовищных преступлений, они ходят среди нас и кажутся обычными, ни в чем не повинными людьми, а в случае с Нэнни – милыми пухлыми бабулями.
Разве не это самое жуткое в серийных убийцах: факт, что Банди вполне мог оказаться вашим ближайшим соседом, а Нэнни – позвать на чашечку кофе?
Сегодня Тед Банди, который помимо всего прочего был насильником и некрофилом, кажется объективно «страшнее», чем хохотушка Нэнни, пичкавшая чернослив ядом. Однако серийные убийцы пугают нас не потому, что они мужчины. Они пугают, потому что разрушают сложившийся порядок. Или даже демонстрируют: все то, что казалось нам нормальным (типичный американский мальчуган, бабуля-хохотуля, домохозяйка с пылесосом), на самом деле было жестокой ложью. В 1950-е годы Нэнни Досс куда больше походила на среднестатистическую домохозяйку, чем та же Мэрилин Монро. Она олицетворяла собой порядок вещей: материнство, замужество, мытье пола на кухне. И все же она несла смерть.
К 5 декабря прессе стало известно, что у «кроткой бабули» еще одно жуткое хобби: она любила сочинять надгробные эпитафии. На могиле внука по браку было написано: «Дорогой, как мы по тебе скучаем». А надгробие Лэннинга просто гласило: «Мы еще встретимся».
«Самая умная преступница из тех, кого мне доводилось допрашивать»
На предварительном слушании по делу Нэнни, состоявшемся 15 декабря, судья решил отправить ее в государственную психиатрическую лечебницу, где врачи могли бы определить ее дееспособность. «Мышьячка Нэнни» не расстроилась, узнав, что предстоит провести в больнице девяносто дней. Напротив, испытала облегчение. Для него это было сродни роскоши.
«Теперь, может быть, я смогу немного отдохнуть, и не придется отвечать на столько глупых вопросов», – рассмеялась она. Женщина возлагала большие надежды на психиатрический отпуск и даже сказала тюремной надзирательнице: «Возможно, врачи в больнице научат меня трезво мыслить».
Верная себе, Нэнни наслаждалась пребыванием в лечебнице, где отпраздновала 50-летие. Она привлекала много внимания из-за популярности и перед каждым приходом психиатров неизменно прихорашивалась. Один из врачей восторженно рассказывал журналистам о ее поведении, отмечая, что Нэнни все еще страдает от головных болей (последствия пережитой в детстве травмы), а в остальном здоровье идеальное. Да и она сама практически идеальна. «Если бы у вас были маленькие дети, – отметил он, – вы бы с радостью взяли ее няней».
Однако начальство с ним не соглашалось. 14 марта группа судмедэкспертов объявила Нэнни «психически неполноценной женщиной с выраженными нарушениями способности рассуждать и искажением силы воли» и дала рекомендацию отправить ее обратно в лечебницу. Однако обвинение продолжало настаивать на своем, требуя, чтобы над ней состоялся суд, так что Нэнни снова отправили в тюрьму, а адвокаты подали заявление о ее невиновности по причине невменяемости. Экспертизу о вменяемости назначили на апрель, и все плевались, поскольку обе стороны пригласили своих экспертов. «Это слушание превращается в битву психиатров», – саркастически заметили журналисты небольшой газеты из Южной Каролины.
Нэнни не нравились условия тюрьмы и присущие ей ограничения. Хотелось вернуться в райский уголок психиатрической лечебницы, где всем было знакомо ее имя.
«Ты не видишь людей [в тюрьме], а я люблю их», – жаловалась она. Возможно, Нэнни имела в виду, что в тюрьме люди не видели ее. Тем не менее даже из-за решетки удалось очаровать парочку мужчин. Один «пожилой ухажер» зашел так далеко, что отправил ей по почте предложение руки и сердца, но Нэнни порвала письмо. «У меня было достаточно мужей», – заявила она журналистам, которые, как и прежде, жадно ловили каждую ее остроту.
Экспертиза о вменяемости превратилась в хаос из-за всех этих «он сказал» и «она сказала», а заключение скакало от вменяемости к невменяемости туда и обратно, подобно волану для бадминтона. «Миссис Досс является умственно неполноценной и в юридическом смысле должна считаться невменяемой. К тому же она давно не в своем уме», – громогласно заявлял врач со стороны защиты. Прокурор шипел, что у него в распоряжении пятеро психиатров, готовых объявить ее вменяемой, а затем процитировал заключение одного из врачей: «Это проницательная, умная, изобретательная, эгоистичная и самолюбивая женщина, чья жестокость проявляется в моменты разочарования, выплескиваясь на мужчин, в особенности на мужей». Главный врач психиатрической лечебницы отметил, что Нэнни могла «долго хихикать по пустякам», а затем впадать в долгую депрессию. Если это не показатель невменяемости, что же это? Эксперты со стороны обвинения лишь фыркали. По словам одного из них, Нэнни была социопатом, а также «проницательной и расчетливой женщиной, которая симулировала безумие, чтобы спастись от электрического стула… Это самая умная преступница из тех, кого мне доводилось допрашивать». Над последним заявлением Нэнни громко расхохоталась.