Пиратка
Роман
ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ АВТОРА
Основная героиня этой приключенческой книги, повествующей о западных морях, — Мэри Рид, хотя много страниц посвящено и Энн Бонни. Мэри жила и умерла именно так, как описано в этой книге. Вначале она плавала со многими известными пиратами, затем командовала собственным кораблем, руководила сражениями с богатыми испанскими галионами и разграбила Новый Орлеан. И ее смерть оказалась достойным финалом ее карьеры. Все, что известно о ее жизни, изложено на страницах этой книги.
Я пользуюсь возможностью поблагодарить Э. Ирвина Хейнса за ценную помощь и научные исследования в этой области.
Ф. Ш.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Мэри Рид Боцман Джонс
Эдвин Брэнгвин, сын губернатора Энн Бонни
Миссис Анна Фулворт Ситцевый Джек Рэкхэм Губернатор Вудс Роджерс
ВТОРОСТЕПЕННЫЕ ПЕРСОНАЖИ
Матильда (Молль) Рид Джон Мартелл Капитан Скиннер Хоуэлл Дэвис
Чарльз Беллами, пират–социалист Стид Бонне, «чокнутый» пират Уильям Флай, отчаянный рубака Чарльз Вейн
Эдвард Лоу, подлый негодяй Уильям Льюис Эдвард Тич — «Черная Борода» Эдвард Ингленд
Кит Винтер, капитан, адмирал пиратов Капитан Сауни, «губернатор» Джордж Лоутер Бартоломью Роберте Фрэнк Сприггс Дик Тернли
Уилл Каннингэм, первый, кто отказался от королевского помилования Джим Файф, первый, кто принял королевское помилование Капитан Йитс и другие
КНИГА ПЕРВАЯНа свой страх и риск
I
Длинная комната с низкими потолками в таверне «Истинный друг моряка» казалась светлой и уютной по сравнению с промозглой темнотой ноябрьской ночи. Снаружи ветер свистел над причалами Бристоля, рвался в окна и двери; внутри же кишели орущие и хохочущие матросы, которые подкреплялись глотком спиртного перед тем, как выйти на холод и отправиться на один из двух стоявших на рейде кораблей. Незадолго до рассвета суда отплывут, воспользовавшись отливом, и отправятся своей дорогой.
В углу сидел полный достоинства капитан Скиннер, владелец «Кадогана», шхуны, построенной здесь же, в Бристоле. На борту у него находился разнообразный груз, предназначенный для торговли на побережье Гвинеи и на Багамах. Если дела пойдут успешно, то он отправится дальше, в Чарльстон, Нью–Йорк и Бостон, и только потом повернет обратно домой. Вокруг расположились его матросы, двое покачивали на коленях шустрых бабенок, остальные сами едва держались на ногах в обнимку с кувшинами горячего рома. Другой угол занял Джон Мартелл, хозяин бригантины «Королевский каприз» из Кардиффа. В его компании было больше женщин, а матросы потягивали бренди, коктейли и неразбавленный ром, потому что у лихих ребят Мартелла водилось больше деньжат.
Обслуга таверны умело справлялась с таким наплывом посетителей. Хозяин, называвший себя Маркусом Криббом, расположился за длинной дубовой стойкой и передавал кувшины, кружки и стаканы Молль Рид и ее сыну, Баттонсу, подростку шестнадцати лет. Его заметно огрубевшие ладони свидетельствовали о том, что он привык к тяжелой работе. Он был высок ростом, белокурый. Волосы убраны в крошечный хвостик, хлопковая рубашка застегнута на все пуговицы. Штаны и вязаные носки, впрочем, изрядно поношенные, тем не менее говорили о том, что он уделяет внимание своей внешности. При малейшей возможности он прислушивался к разговорам о чужих землях и людях.
Владельцы судов набирали команды, и все до одного в таверне, кроме обслуги, уже подписали контракты. Бумаги Скиннера лежали перед ним на столе, а Мартелл вытаскивал контракт только тогда, когда матрос был готов поставить свою подпись или крестик. На первый взгляд оба фрахта были вполне законны и выгодны, но Мартелл платил больше и требовал, чтобы у членов команды была при себе сабля, хотя бы один пистолет и хороший кулак. Когда–то давно Мартелл был пиратом; это было хорошо известно, но только те, кто подписал бумаги, могли бы сказать, что он снова решил выйти в плавание на свой страх и риск. Репутация бравого капитана Скиннера была вне всяких подозрений, и это мог бы подтвердить любой житель Бристоля.
Пираты на берегу? Пираты на берегу и разгуливают бок о бок с теми самыми людьми, которые станут их жертвой при первой же смене ветра или перемене течения? Да, плохие времена настали для Старой Англии, и будет только справедливо, если жители Бристоля тоже не упустят своего шанса. Король Георг Первый, не любивший свое суровое, холодное государство, а вместе с ним и народ, на чьем языке он не говорил и чьей политики не понимал, уехал в свой любимый Ганновер, к своей пышногрудой любовнице и своему народу. Во главе страны он оставил принца Уэльского, конечно, временно, а тот ненавидел принципы и постановления своего отца и поспешно принялся переделывать их на свой лад. Все перепуталось в Британии; никто не знал, кто же правит страной, но все стремились перейти на сторону того, кто больше заплатит.
— Последнее место, — объявил мастер Скиннер. — Я могу взять еще двоих. Ты, Йорген, что решил? Ты надежный парень и знаешь мою шхуну, и деньги тебе нужны. Или ты поплывешь с тем бандитом?
Тот, кому были адресованы эти слова, откинулся назад и вяло махнул рукой. Он уже порядком нализался.
— Нет, мастер Скиннер. Я поклялся своей бабе, что сделаю передышку, а слово надо держать, вы сами знаете. И с тем пиратом я не пойду. Если я передумаю, то буду на борту «Кадогана» еще до прилива.
Матильда Рид, подруга хозяина и распорядительница таверны, подтолкнула своего сына к мастеру Скиннеру.
— Хей, мастер, — протянула она. — Вот вам матрос. Крепкий, ничего не боится. Что вы за него дадите?
— Что дам, Молль, шлюха? Я не тот человек, чтобы платить премию за матросов. Пусть этим занимается его величество король Георг, Первый или Второй, неважно, или бродяга Мартелл. Он, наверное, хорошо заплатит, чтобы полностью набрать команду.
— Мартелл сам просит пятьдесят гиней, — крикнул кто–то.
И правда, тяжелые времена настали в Бристоле. Бристоль — город моряков, а бристольские женщины — жены моряков. Было время, — до того, как немцы захватили трон, — во времена правления славной королевы Анны, когда владельцу корабля приходилось раскошеливаться, чтобы нанять матроса. А теперь они набирали команды, чтобы потихоньку заняться опасным пиратским промыслом. Например, Скиннер собирает по десять гиней с каждого из двадцати пяти матросов, а с офицеров столько, сколько они дадут, сам вносит такую же сумму и занимается торговлей. В плавании вроде того, какое он сейчас задумал, выручка будет в три, а то и в четыре раза больше, чем первоначальная сумма, и каждый получит свою долю. Он превращал матросов в торговых партнеров и одновременно затыкал им рты на случай, если его коммерция выйдет за рамки законного предпринимательства. Таким образом он обеспечивал себя рабочей силой, но не платил заработную плату, если не считать шиллинга в день, который они получат от Адмиралтейства. Чтобы еще больше привлечь к себе людей, он разрешал всем самостоятельно заниматься торговлей при условии, что они поделятся прибылью с хозяином.
— Мистер Скиннер, — прозвучал громкий голос оттуда, где сидел Мартелл. — Мистер Скиннер, с какой стати вы называете меня пиратом?
Те, кто взглянул в сторону говорящего, увидели, что это был сам Джон Мартелл.
— Хо! А у кого язык повернется утверждать, что ты не пират? Ты самый настоящий пират, и голова все еще держится у тебя на плечах только потому, что его величеству прислуживают льстивые подонки и мерзавцы, у которых не хватает храбрости потуже затянуть веревку. Когда ты получишь по заслугам и тебя закуют в кандалы, мы все дружно прокричим «ура».
— Сейчас я… — начал Джон Мартелл.
— Только честные моряки поступают по–честному. А ты не осмелишься позвать стражу или олдермена.
Спорщики не очень–то стремились одержать верх в этой перебранке; только Молль Рид никак не могла успокоиться.
— Вот подходящий парень для тебя, Мартелл, он тебя удивит. Бери его за десять фунтов.
— Нет, женщина. Я разговариваю с мистером Скиннером.
Но его оппонент уже снова уселся за стол и молчал. Он не был бристольцем, и в Бристоле ему приходилось сдерживаться. Одно лишнее слово, и ему придется иметь дело со всеми собравшимися, даже с теми, кого он только что нанял. Он мудро воспользовался вмешательством Молль Рид и уселся на место.
— Тогда пять, и забирай его насовсем. Я хочу, чтобы он убрался из дома до заката, видеть больше не могу его постную рожу.
— Нет, Молль. Я ни за кого не плачу. Я возьму его на половинную долю в двадцать гиней. И сделаю это только для тебя.
Матильда взвизгнула:
— Но я продаю этого дурака, разве ты не понял?
— Не пойдет, — решительно отозвался пират. — Мне он нравится, и мне нужен такой парень, чтобы приглядывать за каютой. Но, Молль, дорогуша, если ты будешь упрямиться, я передумаю и возьму его просто так, и пусть он сам зарабатывает, как сможет.
— О–ой–ой, — запричитала Матильда, — а добрый господин даст мне пару золотых гиней, чтобы закрепить сделку?
— Да, Молль, когда «Королевский каприз» вернется в этот гнилой порт. Ха–ха–ха! Оставь себе своего сопляка! Ну и жалкий же у него вид. — Он поднялся. — Пошли, ребята, мы наберем остальных матросов в Кардиффе.
Матильда Рид визгливо обругала капитана, корабль и его плавание.
— Мне бы неделю назад об этом подумать, больше было бы толку. — А парню она прошипела: — Просись на судно, ублюдок, а то я от тебя мокрого места не оставлю.
В это момент появился сторож, стукнул жезлом об пол, чтобы привлечь внимание, и прокричал:
— Двенадцать ночи, и да будет Божье благословение на старом Бристоле. Все на суда или по домам. Так гласит королевский указ.
Он замер около двери и смотрел, как матросы выходили, вначале команда Мартелла, а потом — Скиннера. Местные шлюхи быстро растворились в ночи.
Матильда Рид и хозяин вышли через заднюю дверь, и в таверне остались парень, которого Молль называла Баттонс Рид, и полупьяный матрос.
— Идешь спать, приятель? — осведомился сторож у матроса.
— Да я уже пришел. Я остановился здесь на ночь. Верно, парень?
— Совершенно верно, мастер, — отозвался мальчик. — Ваша постель наверху. — И он принялся тушить лампы, которые висели в комнате.
Сторож, убедившись, что все в порядке, вышел на улицу и отправился восвояси.
Когда все лампы, кроме той, что висела над баром, были потушены, и парень ждал только, чтобы матрос отправился спать, тот вдруг потребовал еще выпивки. Когда матрос поднялся, то стало заметно, что он пьян не больше, чем раньше, когда он вошел в таверну. Матрос подошел к дубовой стойке.
— Налей мне чего–нибудь покрепче, парень. Ночью холодно, а мне еще надо добраться до Хай–стрит.
— Ваша постель наверху, — начал было мальчик.
Матрос ухмыльнулся.
— Да, я потеряю шиллинг, но в Бристоле много опустевших кроватей, которые неплохо было бы согреть.
Сейчас парень уже не был похож на неуклюжего недотепу, он внимательно слушал.
— Мне казалось, ты из команды мастера Скиннера. Тогда чего ты тут сидишь, когда корабль уходит еще до рассвета?
— Да, но до рассвета еще многое может случиться. Осталось пять часов, и их надо потратить с толком. А ты чего застрял в этой таверне? Я слышал, как Молль пыталась запихнуть тебя в команду. Уверен, у нее припасено намного больше десяти гиней, которые просит мастер Скиннер.
— Я еще не готов, — ответил парень. — Мне нужен быстроходный корабль, чтобы я мог гордиться им. Он дойдет до Индии, может быть, до Тасмании и Сипанго. По каперской лицензии, если королю понадобятся мои услуги.
— Шиллинг в день, который платит король, — это не деньги, и капитану приходится выкручиваться, чтобы удержать при себе матросов. Скиннер честный человек, это все знают. Но он не откажется заработать лишнюю копейку, погрузив на борт рабов в одном из тех портов, куда он «случайно» заходит. И кто упрекнет его в том, что он наживает деньги на чужом несчастье? Вот хоть последнее плавание: мы затолкали в лазарет сорок негров, спокойненько вошли в гавань Чарльстона, прямо под носом у правительства его величества, и запросто продали их по пятидесяти гиней за голову. Это не пиратство и не каперские лицензии. Каперская лицензия — это шаг на пути к пиратству, а также на пути к Тайбернскому холму, где казнят разный сброд. Сначала отрасти бороду, милашка, а потом уже играй в игры с виселицей.
— Я не так глуп, чтобы попасть на виселицу…
— Все мошенники любят хвастать, но большинство из них именно там кончает свою жизнь. — Матрос одним глотком опустошил кружку.
— Расскажи мне еще о Бостоне, мастер, — попросил мальчик, облокачиваясь на стойку бара.
— Это славный город, немного похож на Бристоль. Да вообще, на свете много городов вроде Бристоля, где полно приветливых подружек, которые ждут не дождутся, когда же наконец появится подходящий парень и займется с ними. Говорят, они любят игры потеснее, но это не для твоих ушей.
Мальчик вспыхнул.
— Да, — засмеялся матрос. — Нужно, чтобы какая–нибудь девка объяснила тебе, как в это играют. У тебе еще есть время присоединится к Скиннеру. Решай!
— Я решил. Мой корабль еще не сошел со стапелей.
— В этот раз намечается выгодное дельце. Если нам повезет с ветром и торговля пойдет успешно, то мы заработаем вдесятеро на каждой гинее.
— По–моему, это не лучше, чем пиратство, — ответил мальчик. — Почему тогда не отправиться к мастеру Мартеллу?
— Черт бы побрал его и его судно! Грабить честные британские корабли и обманывать короля. Я не разбойник, дружок, а простой британский моряк, но не прочь немного подзаработать.
Матрос швырнул на стойку туго набитый кошелек.
— Отсчитай сколько с меня, дружок, и я пойду по своим делам. — И он снова взялся за кружку.
Глаза мальчика блеснули при виде туго набитого кошелька, и он вздрогнул, когда звякнули монеты. Он смотрел на матроса, а руки убрал под стойку.
— Давай я налью тебе еще рома, мастер, а ты расскажи мне что–нибудь.
Руки парня проворно двигались под стойкой бара. Матрос допил, поставил кружку и уселся.
— Тебе, наверное, уже есть шестнадцать, дружок, и пора тебе выбираться из этой вонючей дыры. Она неправильно называется. Знаешь, что я сделаю: я улажу свои дела с той шлюхой, вернусь и возьму тебя с собой на «Кадоган». Что скажешь? Мне нравится, как ты себя держишь, парень.
— У меня нет десяти гиней, мастер, — отозвался мальчик, возвращая кружку. Его голос слегка дрогнул, но не потому, что он боялся, как подействует снадобье, которое он подсыпал в кружку, а потому, что боялся ошибиться. Этот тип сам напросился, и если бы Молль Рид заметила кошелек на стойке, то она поступила бы так же. Он был уверен, что не ошибся, он частенько наблюдал за Молль Рид с тех пор, как вернулся из Фландрии и Голландии.
Он вернулся в Бристоль и начал расспрашивать о Матильде Рид и быстро понял, где можно спрашивать, а где ее имя лучше вообще не упоминать. Итак, Баттонс помчался в «Истинного друга моряка», не сомневаясь в том, что его сразу узнают. Полный надежд, он прошел к столикам, которые обслуживала Молль, и заказал маленькую кружку рома. А вместо приветствия его оскорбили. Он был слишком молод, и по его виду трудно было сказать, что у него есть деньги, поэтому с него потребовали оплатить счет прежде, чем подать кружку.
Он швырнул кошелек на стол, и Молль немедленно переменила тон.
— Хей, славный парень, — запричитала она, — с такими деньгами он заслуживает гораздо лучшего рома. — Она вернулась к бару и смешала ему особый коктейль. — Напиток лордов, золотце! — и поставила перед ним кружку с самодовольной ухмылкой. Напиток лордов оказался для него слишком крепким, а пока он валялся пьяным, Молль обчистила его кошелек, не подозревая, что в этот раз ее жертвой стал ее собственный отпрыск.
Позже, узнав об этом, она попыталась обратить все происшедшее в шутку и с изрядным юмором рассказывала о своей ошибке, но даже не подумала извиниться за нее.
Если бы у него был кошелек, вместе с содержимым, то он смог бы купить место на «Кадогане». Но Молль вовсе не собиралась возвращать его. Да она скорее сама себя сожрет, чем выложит для него хотя бы фартинг.
А сейчас, если матрос быстро опьянеет, то у него еще будет время добраться до «Кадогана». Чтобы поддержать разговор, он сказал:
— Я думаю, мастер, что пойду с вами на «Кадоган».
— Хорошо, это здорово. А я тебе скажу, что если бы нам не повезло в прошлом плавании, то я не смог бы расплатиться. Но в этом кошельке четырнадцать гиней, и я славно развлекусь этой ночью, а на рассвете отплыву с отливом. Собирай пожитки, а я зайду за тобой. — Он поднес кружку к губам и сделал длинный глоток.
— Но, — сказал мальчик, — про мастера Скиннера на причале рассказывают много плохого. Я слышал, что он оставляет людей на необитаемом острове.
— Я расскажу тебе правду. Между везением и пиратством есть золотая середина, и мастер Скиннер — как раз тот человек, который умеет придерживаться этой золотой середины. Ни одного британца он еще ни разу не тронул и не тронет, насколько я его знаю. Это было в прошлом году, в одном из плаваний. Тогда один корнуоллец, не помню, как его звали, подбил девять или десять других матросов потребовать у капитана, чтобы мы вышли в плавание на свой страх и риск и начали пиратствовать. Мастер Скиннер выслушал их и поставил вопрос на голосование. Десятеро хотело стать пиратами, а пятнадцать человек предпочитали вернуться в старый Бристоль. Поэтому мастер Скиннер посадил десятерых в лодку с запасом провизии на один день и высадил их на острове на Багамах. Там они и сидят до сих пор, или их кости. С мастером Скиннером шутить не приходится.
— Но это значит, что он сильный человек, такого можно только уважать. Я хочу, чтобы мой первый капитан был честным и храбрым.
— Возьми, сколько тебе следует, из этого кошелька, малыш. — Матрос решительно отхлебнул из кружки и вытер губы рукавом. Он положил кошелек в карман, и на мгновение показалось, что он сейчас развернется и уйдет.
— Не торопись, мастер.
— Да, но на Хай–стрит меня ждет подружка, и за это время мы еще успеем дважды нарушить законы доброго короля Георга.
Сердце у мальчика забилось, когда он увидел, что матрос подавил зевок.
— Не против, если я отнесу кружку на ту лавку?
Мальчик улыбнулся в знак согласия. Сколько, думал он, потребуется времени, чтобы зелье подействовало? И сколько оно будет действовать? Достаточно, чтобы завладеть набитым кошельком. Что будет дальше, он не задумывался. Он, конечно, знал, что ему придется бежать или ему предъявят обвинение в воровстве; здесь больше никого не было, на кого можно было бы свалить свою вину. Матрос добрался до скамьи и тяжело уселся на нее, не обращая внимания на кружку. Его голова медленно склонилась на грудь, а потом раздался храп, глубокий и мощный, и его тело безвольно обмякло.
Тихо и по–кошачьи бесшумно мальчик вышел из–за стойки. На мгновение он прислушался у двери, которая вела в хозяйскую комнату на задворках, а потом, убедившись в том, что ему не помешают, направился к своей жертве. Он на секунду остановился перед матросом, а потом изо всех сил пнул его вытянутую ногу, чтобы проверить, сознает ли он что–нибудь. В ответ раздался только храп. Он проворно сунул руку в карман и нащупал кожаный мешочек; он аккуратно вытянул его, но у него не было опыта, и руки дрожали, поэтому, когда кошелек уже почти был у него в руках, он выронил его на пол. Пока он торопливо шарил по полу, матрос приоткрыл один глаз и бросился на него.
— Вот как, сосунок? Воруешь, а? И давно уже этим занимаешься, готов поклясться.
Мальчик легко увернулся от него и засунул кошелек за пазуху.
— Ну держись! Сейчас я до тебя доберусь!
Мальчик думал только о том, как бы увернуться от
тяжелых, похожих на молот кулаков, которые так и свистели в воздухе; одного удара было бы достаточно, чтобы он без сознания свалился на пол. Он уворачивался, не давая схватить себя, пока не оказался зажатым в углу. Широко раскинув руки, огромный матрос приближался, и только по чистой случайности мальчику удалось проскользнуть у него под рукой и выскочить на открытое место.
— Ну, ну, приятель! У меня тоже есть славная шутка в запасе!
Матрос снова загнал его в тупик, на этот раз между стойкой бара и дверью, и пригнулся, чтобы не дать ему убежать; тогда мальчик со всей силы ударил его в челюсть, тяжелый моряк откинулся назад, потерял равновесие и шлепнулся на пол. Мальчик победно рассмеялся, и в этом смехе не было ни страха, ни облегчения, а только триумф победителя. Его противник тяжело поднялся и был встречен градом ударов по лицу и туловищу, два из них оказались весьма ощутимыми.
— Неплохо! У тебя неплохие кулаки. Но я все–таки отведу тебя к стражнику, дружок.
Мальчик знал, что действие зелья замедляет движения матроса, поэтому ему надо все время двигаться и уворачиваться, и все время бить, как только он заметит незащищенное место.
— Да постой ты хоть секунду, — взмолился матрос. — Дай мне только разок стукнуть тебя, и тогда я пойду за стражником.
Но мальчик вовсе не стремился к тому, чтобы его разок стукнули. Он хотел подобраться поближе к лампе над стойкой; если ему удастся разбить ее, то он сможет улизнуть в темноте. Сделав обманное движение, словно собираясь бежать к двери, он метнулся в другую сторону, но матроса нельзя было так просто одурачить. Он развернулся и схватил волосатой ручищей своего противника за плечо; страх добавил воришке сил, и он вырвался, оставив в руке матроса клок рубашки. Он торопливо прикрыл грудь, но оторвавшийся кусок был слишком большим, и сквозь дыру была хорошо видна округлая грудь.
— Черт меня подери! Девка! Женщина! — У матроса даже челюсть отвисла, он выпучил глаза сначала в недоумении, а потом — в восхищении. Уперевшись руками в бока, матрос громко расхохотался.
— Вот как, дорогуша. Клянусь, я хотел задать тебе славную трепку, но теперь ты получишь трепку другого рода. Иди сюда, крошка, давай кошелек, а потом мы развлечемся. Я получу свое прежде, чем звать стражника, устрою себе развлечение. — Он протянул руку за кошельком и произнес: — Давай!
Девушка, вся красная, старалась прикрыть грудь остатками рубашки и жалась к стене при приближении матроса. Когда он подошел поближе, она нагнула голову и, оттолкнувшись от стены, бросилась на него. Она ударила его головой под дых, и он, задыхаясь, рухнул на пол. Он увидел, как легкая тень перемахнула через него, потом услышал звук бьющейся лампы и торопливые шаги в темноте. Дверь открылась и захлопнулась прежде, чем он сумел отдышаться и подняться на ноги.
Матрос испустил такой громкий и отчаянный вопль, что Матильда Рид, хозяин с лампой и стражник, все сбежались на его крик. Стражник стукнул жезлом об пол и призвал всех к тишине. Тогда неуклюжий дуралей попытался рассказать о парне, который оказался не мальчиком, а девчонкой, о щенке, который побил его и украл кошелек. Стражник внимательно выслушал его и переспросил, кто, собственно, украл, мужчина или женщина, кто побил его и ограбил. Матрос ответил, что это был мальчик, который хочет выйти в море, а когда его рубашка порвалась, он превратился в бабу.
— Кто это был, хозяин или Молль Рид, отвечайте правду!
— Ни тот, ни другая, а парень, который стал женщиной. — И тогда стражник расхохотался, а за ним и все зеваки. Стражник снова стукнул жезлом и призвал всех к порядку; потом он подмигнул хозяину и сказал, поворачиваясь к выходу:
— Крепкое вино вы здесь продаете. Лучше тебе отправиться в кровать, матрос, и лечь спать. Спокойной ночи, хозяин.
Потом он вышел, а Молль Рид и хозяин захлопнули дверь под носом у негодяя, который пытался нанести ущерб репутации их добропорядочной таверны.
II
Тем временем юная воровка, надежно припрятав добычу в кармане штанов, раздобыла себе новую рубашку, кожаную куртку и тяжелый плащ у торговки старьем в ближайшем переулке и снова выбежала на улицу. Она на цыпочках обогнула таверну и устроилась так, чтобы незаметно подглядывать за тем, что там происходит. Она видела, как вошел стражник, а за ним кучка зевак, услышала разговор, а потом дверь захлопнулась. Потом она видела, как стражник ушел, а матроса выставили за дверь. Она поняла, что погони не будет, и ей надо опасаться только матроса и своей матери. Молль Рид ни за что не потерпит такого нарушения своих прав и стребует с нее всю добычу до последнего фартинга.
Опасность была и в другом. Теперь у нее были деньги, чтобы выкупить место на «Кадогане» мастера Скиннера. У нее были десять гиней, необходимые, чтобы принять участие в плавании за рабами на Сьерра–Леоне, но если вдруг на борту окажется ее жертва, то плавание завершится весьма печально. А если она останется на берегу, то матрос может случайно встретить ее, предъявить обвинение, и тогда все в Бристоле узнают, что на самом деле она женщина, а не мальчик. Она подумала о корабле мастера Мартелла, который стоял на якоре в бристольском проливе и был готов отправиться в плавание, маршрут которого тщательно скрывался. Но разве матрос не сказал, что если бы у него не было денег, он бы искал счастья у мастера Мартелла? Всюду таилась опасность.
Сомнения и холодный ночной ветер заставили ее поглубже завернуться в плащ. Матрос все еще стоял перед дверью таверны, бормоча проклятья этому дому и его владельцам и клянясь отомстить. Девушка поняла, что ей нельзя уходить, не разузнав, что он собирается делать или, хотя бы, куда собирается идти. Очевидно, он, как и она, никак не мог на что–нибудь решится.
В последний раз обругав таверну, он повернулся и направился к Хай–стрит. Как только его шаги замерли вдали, воровка двинулась в противоположном направлении, но через несколько шагов остановилась, чтобы вволю насмеяться. Какая шлюха на Хай–стрит пустит к себе матроса без копейки в кармане, и какими словами она будет его поносить, когда узнает, что ее дружка уже обобрали и сделала это баба?
Она пошла к пристани; может быть, там какой–ни–будь моряк подскажет ей, где обосноваться. На реке Северн стояли корабли, одинокие огни слабо мерцали в тумане. Со времен доброй королевы Анны старина Бристоль превратился в большой порт. Бристольские корабли и бристольские матросы были желанными гостями в любом порту, и матрос, у которого водились деньжата, мог легко найти себе корабль и выбрать подходящего капитана.
Добравшись до причала, она в нерешительности остановилась, прикидывая свои шансы. Издалека до нее доносился голос матроса, который вернулся и вновь выкрикивал угрозы перед дверью «Истинного друга моряка». Доносились до нее и визгливые вопли Матильды Рид, которая угрожала позвать стражника, если он не перестанет тревожить честных людей. Она подумала, что матрос повидался со своей подружкой, и его настроение вовсе не улучшилось от ее приема; скоро он вернется на причал. Когда его шаги зазвучали совсем близко, юная воровка огляделась в поисках убежища. В нескольких шагах от нее валялась перевернутая вверх дном шлюпка с какого–то корабля. Девушка подняла ее, проскользнула под нее и опустила обратно. Там она была в безопасности и могла видеть, что происходит на улице. Какой–то матрос, по тяжелым шагам она решила, что это тот самый, спустился к причалу, все еще что–то бормоча себе под нос, ругаясь и свирепо топая ногами. Сердце у нее замерло, когда он остановился и пнул ногой утлую лодчонку. Потом он затих и уселся на лодку.
Так он просидел почти пятнадцать минут, время от времени ругаясь и грозя. Девушка под лодкой постепенно успокоилась, когда поняла, что жертва и не подозревает об ее близости. Ночь была холодной, но она привыкла к невзгодам уличной жизни и могла спокойно провести так куда большее время. Вскоре она услышала звук других шагов, которые приближались к причалу. Незнакомец направился прямо к лодке, под которой она пряталась.
— А, капитан Скиннер, — произнес матрос, поднимаясь на ноги. — У меня несчастье стряслось, капитан.
— Как так, Йорген? Несчастье, а?
— Да, капитан. В «Истинном друге моряка», таверне там наверху. Воришка подсыпал мне зелья и стянул кошелек.
— Не повезло тебе, Йорген, я тебе сочувствую. Так ты вступишь в команду «Кадогана» или нет?
— С удовольствием, капитан, но все мои деньги были в этом кошельке, а его больше нет!
— Тогда, друг, ты мне не подходишь! Ты хороший матрос, и мне трудно будет найти тебе замену. Плохо, что это случилось так поздно.
— Но, капитан, разрешите мне выйти в море на «Кадогане», и я втрое заплачу вам, когда мы вернемся. — Голос матроса звучал очень жалобно.
— Нет. Не пойдет. А если ты вообще не вернешься? Кто тогда заплатит? — Голос капитана Скиннера звучал резко и непреклонно.
— Прошу вас, капитан. — Матрос рухнул на колени, и голос его задрожал.
— Нет, и хватит об этом, — рявкнул капитан. — Вот тебе шиллинг, и убирайся, пока я не позвал стражу. Вон!
Матрос поднялся, взял шиллинг и исчез; на сегодня ему вполне хватило одной встречи со стражником. Когда он ушел, капитан уселся на лодку и позвал боцмана, который должен был находиться где–нибудь неподалеку.
— Вот и еще один матрос отпадает; плохо, если так пойдет дальше, — сказал он уныло, обращаясь, очевидно, к самому себе.
— Эй, боцман, — крикнул он и чуть не свалился в Северн, когда в ответ раздался голос откуда–то снизу.
— Я здесь, капитан, — лодка приподнялась, и оттуда выскользнул мальчик. — Ваш человек напился и велел мне подождать вас, капитан.
— Еще один? Отвези меня на шняву «Кадоган», и побыстрее. Если он не вернется к отплытию, то мы уплывем без него.
— Да, капитан, я ему так и сказал. А он ответил, чтобы я был вместо него. Он тратил свои деньги, а мои всегда при мне.
Наступило молчание.
— Зажги свет, — приказал капитан, — чтобы я видел, с кем говорю.
— Нет, капитан, у меня нет света.
— Ну тогда спускай лодку на воду, и пора двигаться на «Кадоган».
Они вместе толкнули лодку и спрыгнули с причала. Мальчик взялся за весла и принялся грести изо всех сил. Лодка продвигалась вперед, а капитан с кормы кричал, куда плыть. Когда лодка легла на нужный курс, капитан спросил:
— Как тебя зовут, мальчик? Как тебя зовут и откуда ты?
— Баттонс, ваша светлость. Баттонс Рид, сын светлой памяти Симона Рида.
— Да, я хорошо помню Симона, добрый, честный малый. А ты его сын, а? Ты хорошо гребешь. Но я должен посмотреть на тебя при свете.
Еще десять минут мальчик работал веслами, подчиняясь командам капитана. Лодка подошла к борту «Кадогана», и Скиннер велел мальчику поторапливаться.
Потом на палубе при свете сигнального фонаря Скиннер оглядел своего нового матроса.
— Дай–ка мне пощупать твои мускулы. Мне нужны крепкие парни.
Девушка протянула капитану руку и, чтобы укрепить его в принятом решении, вытащила кошелек и потрясла им, чтобы монеты зазвенели.
— Да, крепкий парень и славный матрос, так мне кажется. Если ты действительно сын Симона Рида, считай, что ты принят.
— Спасибо, капитан, — и она отдала ему кошелек. — Это вам.
— А где твои пожитки, Баттонс? — спросил капитан Скиннер.
— На мне, капитан. Если мы пойдем к югу от побережья Гвинеи, то мне больше ничего и не надо.
— Не только туда, мы можем заглянуть в Тасманию до возвращения в Бристоль.
Баттонс этого не подозревала, но капитан сказал это не для нее, а для матроса, который проскользнул в тень капитанского мостика.
— Тогда я там и куплю себе все необходимое.
— Эй ты, Хоуэлл Дэвис, — крикнул капитан. — Иди вниз и не шуми.
Человек в тени исчез.
— Дважды подумай, парень. Может, тем, кто остался на берегу, повезло больше. Наше плавание может закончиться веревочной петлей.
— Плевать я хотел на виселицу, капитан.
— Ладно, если ты сын Симона Рида, то так оно и должно быть. Иди вниз и не шуми.
III
Баттонс спустилась на бак, и там ее приветствовал чей–то голос:
— Сын Сима Рида, да?
— Да, товарищ, плоть от его плоти. А ты кто?
— Хоуэлл Дэвис из Милфордской гавани. Я помощник капитана. Если с этим рогоносцем наверху что–то случится, то я буду командовать шнявой. Это я говорю, паренек, чтобы ты знал, какой курс держать. Ты меня понял, сын Сима Рида?
— Да, сэр, все понятно.
Баттонс выбрала койку подальше от своих товарищей. Она должна была хранить свою тайну. Девушка завернулась в плащ и стала укладываться спать. Вокруг храпели мужчины, ее товарищи, пока они не узнали, кто она на самом деле. А если они узнают, то набросятся на нее, как стая голодных волков. Она слышала о Хоуэлле Дэвисе, работорговце из Милфорда; страшный человек, которого боялись все, кому приходилось иметь с ним дело, но он отлично разбирался в торговле и был бесстрашным товарищем, прекрасно умел поддержать дисциплину. Именно такой человек и нужен был капитану Скиннеру для работорговли.
Несмотря на то что у нее был трудный день и она ничего не боялась, Баттонс никак не могла заснуть. В свои семнадцать лет она много где побывала и многое видела, но это было ее первое плавание. Она мало помнила о своих детских годах, но ее мать, Молль Рид, не умела держать язык за зубами. Все, что ей было известно о своем детстве, она знала со слов матери, слов визгливых и грубых. Она не любила думать о матери; она всегда боялась ее и знала, что и та ее боится. Для всех было тайной, кто ее отец, и ни она, ни Молль никогда не рассказывали об этом. Симон Рид, чье имя она носила, плавал по каперской лицензии. Он привез Матильду к своей матери на задворки Бристоля и сказал, что это его невеста. Молль уже ждала ребенка, и если Симон был согласен признать его своим, то этого достаточно. Пока Симон был на берегу, ребенок родился, он дал ему свою фамилию и ушел в море, наказав своей супруге жить по–хорошему. Первое же плавание Симона было прервано залпом испанских пушек, и сражение оказалось слишком быстрым и кровопролитным, чтобы можно было надеяться найти хотя бы останки.
Молль не долго проливала слезы. Через несколько месяцев она уже снова ждала ребенка. Боясь гнева свекрови, она прихватила с собой деньги и сына и уехала во Францию. Там, рассказывала Молль, родилась дочь, которую назвали Мэри, а сын Симона умер. Молль хотелось бы, чтобы было наоборот, но, прибавляла она, наши желания не всегда исполняются.
Когда деньги кончились, то Молль обнаружила, что Франция и Фландрия не слишком для нее подходят, и решила попробовать счастья в Лондоне. Перебраться через Канал оказалось достаточно хлопотным делом, и легкомысленной вдове пришлось долго ждать, прежде чем ей удалось найти достаточно легковерного капитана, который позволил ей забраться в его постель. С рождения Мэри носила одежду умершего сводного брата, и Молль быстро поняла, что ей выгоднее считаться матерью мальчишки, чем оберегать от чужих посягательств девочку.
Лондон тоже оказался не слишком гостеприимным к хорошенькой вдове. После нескольких попыток случайно уронить дочь в Темзу, чтобы та не мешала ей заниматься проституцией, Молль, наконец, заметила, что и тем, у кого нет детей, живется не слаще. Даже самые дорогие проститутки не брезговали мелким воровством, и это было в буквальном смысле слова «мелкое» воровство. Профессиональные проститутки работали организованно и запросто могли отправить вторгшегося на их территорию чужака к стражнику, а потом обратиться в магистрат с жалобой, а это привело бы ее в Ньюгейтскую тюрьму. Молль быстро поняла, что для того, чтобы выжить, ей надо сражаться с профессионалками их собственным оружием и выдумать какую–нибудь хитрость.
В этот мир она ввела свою дочь, которой дала прозвище Баттонс–Кнопка. Она заставила девочку помогать себе, и это обстоятельство неожиданно привело к исчезновению моды на замысловатые прически. Вот как это было.
Тогда у богатых женщин было принято делать необычайно высокие прически и украшать их полудрагоценными камнями и дорогими лентами. На парики и накладные локоны тратились баснословные суммы. Щеголи тоже не остались в стороне и носили украшенные драгоценными камнями шляпы и дорогие напудренные и завитые парики. Обычные воришки не могли дотянуться до этого великолепия, не привлекая к себе внимания, и только сообразительная Молль Рид смогла придумать хитрую уловку, которая позволила ей покуситься на все это великолепие. Спрятав девочку в большой корзине, она ставила ее на голову и шла по улице. По условленному сигналу девочка поднимала крышку и хватала, что под руку попадется, потом быстро ныряла обратно и сидела тихо. Конечно, для этого требовалась практика и проворство. Броши, украшения, локоны, шляпы и шали исчезали в недрах просторной корзины Молль Рид, а ребенок становился все более ловким и умелым. В конце концов они даже рискнули забраться на аристократичную Пэлл–Мэлл в Сент–Джеймс–парке.
Скоро другие воры переняли у них эту идею, и осмотрительные лондонцы перестали украшать прически ценными безделушками, а если им нужно было выйти на улицу в парике, то они стали привязывать его шарфом.
Подобная предусмотрительность со стороны предполагаемых жертв, а также жесткая конкуренция с перенявшими ее методы жуликами вынудили Молль Рид искать другие средства к существованию. Средства эти оказались весьма разнообразными, их нельзя было назвать собственно воровством, но все они были всего лишь очередными шагами на пути к Ньюгейту и Тайберну. Молль привыкла работать с теми, кто по некоторым причинам никогда не станет звать на помощь стражу; ее друзья утверждали, что шантаж никому не причиняет вреда, зато многим приносит значительный доход. К сожалению, Молль Рид ничего не знала о делишках богатеев и была вынуждена поискать ко–го–нибудь поближе к своему дому. Единственным зажиточным человеком, которого она знала, оказалась ее свекровь, и Молль кстати вспомнила, что ее бывший муж поручил свою жену вместе с ребенком заботам матери. С оставшимися деньгами она появилась в Бристоле с трехлетним сынишкой.
Пожилая женщина взглянула на ребенка и сказала:
— Славный мальчик, вылитый отец. Я его возьму и воспитаю как своего собственного, но шлюхи в своем доме я не потерплю. Оставь мне парня, и я его всем обеспечу. Да, это верно.
Но тогда Молль Рид ничего не получала; а это ее совершенно не устраивало. Вся в слезах она отказалась расстаться с любимым сыном; если ей здесь не рады, то ее сыну и подавно тут будет плохо.
— Занимайся своими делами, — отрезала свекровь, — а сына Симона оставь мне.
— Нет, матушка, я не расстанусь со своим единственным сыном.
Свекровь не уступила, пока не увидела, как Молль развернулась и пошла прочь вместе с ее внуком; тогда она вернула их обоих. Если Молль не будет вертеть хвостом направо и налево и не опозорит славную фамилию Ридов, то она будет получать две кроны в неделю. Молль попыталась выклянчить целую гинею, но старая карга никак не хотела давать больше десяти шиллингов за примерное поведение. Она поселилась в маленьком домике на тихой улочке, и Баттонс играл с соседскими мальчуганами. Это было за несколько лет до того, как Баттонс поняла, в чем заключается разница между мальчиками и девочками; тогда она знала только, что одни дети носят штаны, а другие — юбки.
Лежа в тепле на своей койке, Баттонс вспоминала о том времени так, как она сама его запомнила, и не позволяла грубым и пошлым россказням матери вторгнуться в ее воспоминания. Всего десять дней прошло с тех пор, как она впервые услышала, как Молль рассказывает хозяину о тех событиях. Молль рассказывала, как старуха умерла, когда Баттонс было девять лет, и она лишилась своих двух крон и продала дочь одной француженке в услужение, выдав ее за мальчишку. Они долго ржали, когда Молль описывала, что было с француженкой, когда она определила настоящий пол ребенка, но Баттонс и сама могла бы им рассказать, что тогда она ушла со своего места и служила в армии мальчиком при пороховом погребе.
Рассказ Молль Рид о ловком обмане на этом был закончен, пока закончен. Баттонс знала, что если она останется в «Истинном друге моряка», то Молль, ни секунды не задумываясь, продаст ее снова, как мальчика или как девочку, смотря по тому, на что будет больше спрос. И действительно, ее мать решила, что обман больше не нужен, и пора дочери занять место среди продажных красоток Бристоля.
— А моя девочка не хуже, чем шлюхи в Лондоне, — закончила она. И правда, подумала Баттонс, я намного лучше.
Баттонс тихонько улыбнулась в темноте. Мало же ее мать знала о том, чем она занималась, когда ушла от француженки. Два года девушка служила в армии вместе с королевскими солдатами, ее считали мужчиной, и дралась она, как мужчина. Она дружила с симпатичным парнем лет восемнадцати и спала с ним под одним одеялом. Каждую ночь они вместе грелись под одеялом, и все было хорошо, пока он не узнал, кто она такая. Он был страшно рад, что ему удастся скрасить тяготы военного похода в объятьях любовницы, но Баттонс так не считала; либо замуж, либо никак. Ее друг втрескался в нее по уши, и, поскольку ему так и не удалось уговорить ее, то они оба явились к коменданту и попросили разрешения пожениться.
В лагере царило буйное веселье, когда разошелся слух, что двое солдат короля хотят вступить в брак, и многие приходили взглянуть на странную пару. Потом комендант сообщил новость своей жене, и эта добрая женщина решила сама разузнать в чем дело. Она расспросила Баттонс о ее настоящем имени и взяла с нее обещание появиться на свадебной церемонии в женском платье. Но это обещание Мэри не сдержала и предстала перед капелланом в штанах и куртке. Подарком коменданта стала почетная отставка и инициатива по сбору денег в пользу молодоженов, чтобы им было с чего начать новую жизнь. Их товарищи оказались настолько щедрыми, что они смогли открыть таверну для солдат. Они назвали ее «Три подковы» и решили обосноваться в Бреде, где она будет служить пристанищем всем умирающим от жажды солдатам.
Юный супруг плутал в денежных расчетах, как в темном лесу, поэтому он стоял за стойкой, а Мэри, все еще в мужской одежде, так как она плохо разбиралась в юбках и корсетах, обслуживала столики. Было много хриплых шуток по поводу молоденькой хозяйки, и многие любвеобильные солдаты пытались силой овладеть хорошенькой девушкой. Она быстро научилась пускать в ход кулаки, и многие из таких любителей с удивлением обнаруживали, что летят на пол и валяются в углу, а она недрогнувшей рукой вынимала плату за выпивку из их карманов.
Дела в таверне шли отлично. Пара процветала и была счастлива, как в любви, так и в торговле, но молодой хозяин, как видно, считал, что жизнь — это продолжение свадебной вечеринки. Он поднимал тосты за каждого гостя и веселился, глядя, как его жена защищает свою честь. Такая жизнь оказалась ему не по плечу, и он счастливо отошел в мир иной в своей кровати рядом с женой через шесть месяцев после свадьбы. Мэри Рид в шестнадцать лет успела побывать и невестой и вдовой. Она похоронила мужа на кладбище за чертой Бреды и отправилась обратно в Бристоль к своей матери.
В Кале, когда она ждала лодку, чтобы переправиться через Канал и попасть в Англию, она заслушалась красивых речей кавалерийского сержанта, который набирал рекрутов. Он ей понравился, она прикинула, что ей с ним будет неплохо, и записалась. Ей нравился сержант, а не жизнь с лошадьми; поэтому через несколько месяцев она дезертировала и продолжила путь в Бристоль. Когда она добралась до Бристоля, от денег, вырученных за продажу «Трех подков», у нее осталось меньше двадцати гиней, да и те у нее украла родная мать. А сейчас и Бристоль остался позади.
IV
Три дня спустя «Кадоган», направлявшийся в Сьерра–Леоне и Гвинею, стоял на якоре в одной из бухточек островов Силли. Изящное, быстрое судно, белоснежное от ватерлинии до кончиков мачт. Этот корабль легко шел по ветру и мчался по Южному торговому пути, словно перышко. В его трюмах был обычный груз: металлические инструменты, вязаная одежда, ботинки и сапоги, фаянс из Стаффордшира, обручи для бочек и прочая утварь для колонистов широко раскинувшейся империи. Капитан имел полное право гордиться своим кораблем, единственный недостаток которого состоял в том, что на нем было слишком много народу. Для управления «Кадоганом» хватало пятнадцать человек в любую погоду, но на борту было на десять человек больше.
Обязанности Баттонс не были слишком обременительны; у нее было много свободного времени, и она проводила его, сражаясь с товарищами на баке в карты и кости. Капитан Скиннер забрал свою долю из украденного кошелька, денег у нее осталось мало, и она не могла слишком много ставить на карту. А ей нужна была одежда и оружие. Но в азартных играх она не была новичком, поэтому среди ее выигрышей оказались сапоги, штаны, носки, рубашка, одеяло и сундучок, чтобы все это хранить. Она легко ладила с командой, вела такой же образ жизни, как они, и считалась своей в доску. Ей не было трудно скрывать свой настоящий пол; большинство матросов спали в одежде, снимая только сапоги и плащи и тщательно заворачиваясь в одеяло. На корабле было небольшое отдельное помещение для мытья.
По мере того как корабль продвигался к югу и погода становилась теплее, экипаж постепенно освобождался от верхней одежды и разгуливал по палубе в рубашке, штанах и босиком. Баттонс застегивала рубашку на все пуговицы, на что другие матросы не обращали особого внимания, мало ли у кого какие причуды. В шестнадцать лет она усвоила совершенно мужскую манеру поведения, и ей это было привычно; а в женской одежде она чувствовала бы себя неловко.
Став юнгой, Баттонс получила доступ не только к матросским каютам, но и к каюте самого капитана и его помощника, и вскоре она стала разбираться в соотношении сил на корабле. Хоуэлл Дэвис царил на баке и втайне настраивал своих людей против капитана Скиннера. Два офицера редко встречались на палубе, а при встрече говорили только о делах. В команде ходили слухи, что доля Дэвиса равняется доле самого капитана.
Была еще одна странность, которая, как и слишком большое количество людей на борту, не укрылась от глаз бывшего часового при пороховом погребе в королевской армии во Фландрии. На корабле было две поворотных пушки, одна впереди, а другая на корме, и два раза в день проводились учения в целях «подготовки к обороне». Эти маленькие пушки, укрепленные так, чтобы поразить любую цель, свидетельствовали о том, что плавание не будет таким уж мирным. Одного метко посланного ядра было бы достаточно, чтобы заставить обратиться в бегство даже большой торговый корабль, но капитан Скиннер собирался вести торговлю в опасных водах, поэтому и он, и его старший офицер учили матросов обороняться. Шатаясь среди матросов, Баттонс заметила, что пушка Хоуэлла Дэвиса целилась в каюту капитана так же часто, как и в воображаемого врага. И действительно, когда не было учений, орудие чаще всего было нацелено на капитанский мостик.
Однажды, когда их никто не подслушивал, капитан Скиннер сказал юнге:
— Ах, Баттонс, не все гладко на борту «Кадогана». Если услышишь, что кто–нибудь замышляет что–то против своего капитана, скажешь мне. Слышишь?
— Да, капитан, конечно.
Баттонс не заметила, чтобы кто–то слышал их разговор, но через час на баке она прошла мимо Хоуэлла Дэвиса, и тот прошипел ей прямо в ухо:
— А сынок Сима Рида, оказывается, доносчик, а?
— Доносчик? Нет, мастер Хоуэлл, просто лояльный человек.
— Лояльный по отношению к кому? К памяти своего отца? Или к этому шуту, который называет себя капитаном?
Баттонс молча прошла мимо, ничего не ответив. Плевать она хотела на Хоуэлла Дэвиса, и если бы сейчас ее спросили, чью сторону она примет, если от нее потребуется принять такое решение, то она не задумываясь ответила бы, что у нее только один хозяин, и он же — хозяин «Кадогана».
На юте было меньше шепота по углам, меньше шнырянья по темным закоулкам и больше разговоров по душам. Один из матросов так высказал мнение своих товарищей:
— Капитан у нас правильный. И не робкого десятка. Куда он, туда и я.
Корабль прошел мимо Мадейры и Фуншала в начале января, но не зашел в порт ни за водой, ни за свежими новостями, а продолжил плавание к более удобному порту Лас–Пальмас на Канарах. Там корабль встал на якорь, и капитан приказал старшине–рулевому спустить шлюпку и отвезти его на берег. Другая лодка должна была привезти бочки со свежей водой. Подойдя к поручням, капитан подозвал Баттонс.
— Возьми оружие, парень, и стой на страже. Не позволяй никому входить в мою каюту, пока меня нет. Ни единому человеку, что бы он ни говорил и кем бы он ни был.
— Да, капитан, — отозвалась девушка.
Капитан Скиннер спустился в лодку, четверо гребцов заработали веслами, и лодка легко заскользила к берегу. Когда вторая шлюпка отплыла с пустыми бочками, Баттонс увидела, что Хоуэлл Дэвис приказал приготовить одну из маленьких шлюпок по правому борту, и не успел еще капитан высадиться на берег, как четверо других гребцов уже гребли к Лас–Пальма–су, но собирались причалить в другом месте. Баттонс простояла на часах два часа прежде, чем вернулся помощник, а до появления капитана прошел еще час.
— Позови ко мне мастера Дэвиса, — рявкнул Скиннер, поднимаясь на палубу. Старший офицер лениво поднялся и подошел к нему.
— В этих водах объявился Винтер, пират. Этот мерзавец уже захватил несколько кораблей. Ты знаешь об этом?
— Теперь знаю, раз вы сказали, — сквозь зубы протянул Дэвис.
— Одни говорят, что он отправился на юг, а другие — на запад, — продолжал капитан.
— Да? И чему вы верите? На его месте я бы пошел на запад, там добычи больше, — отозвался помощник.
— Уверен, что ты его неплохо знаешь. — Он тяжело взглянул в глаза помощника. — Мы по–прежнему пойдем к Гвинее.
Хоуэлл Дэвис и глазом не моргнул.
— Да, капитан. Но вы ведь не собирались. Мне кажется, вы не захотите снова пройти мимо отмели Рам. — Он понизил голос и прошептал: — Их было десять человек, капитан, десять, а сейчас там только призраки, живые или мертвые.
— Сказано — сделано! Хватит об этом, — зарычал Скиннер. — «Кадоган» пойдет туда, куда я захочу.
— Да, сэр, мне это известно.
— И я лучше знаю, почему нам надо идти в Гвинею. Собирай людей!
Хоуэлл повернулся к своим людям и мрачно усмехнулся. Но распоряжался он быстро и со знанием дела, и еще до наступления темноты Лас–Пальмас остался далеко за кормой.
Юнга так и не узнал, что же они услышали на берегу. Капитану Скиннеру новости явно не понравились, чего не скажешь о Хоуэлле Дэвисе. Было совершенно ясно, что Дэвис серьезно отнесся к известию о появлении пользующегося дурной славой Винтера. Людям на баке раздали двойную порцию рома, а на следующее утро капитан Скиннер отдал приказ возобновить учения у пушек. Но на этот раз он разделил своих людей на два отряда и приказал Хоуэллу Дэви–су сделать то же. Если он и боялся предательства, то не показывал этого и делал вид, что один отряд может оборонять судно, а другой возиться с парусами. Если Хоуэлл Дэвис и усомнился в объяснениях капитана, то промолчал и, как обычно, вернулся к исполнению своих обязанностей.
В конце февраля они бросили якорь в Майамбе на побережье Гвинеи под защитой барка, идущего под королевским флагом. Он был вооружен восемью пушками, которые должны были защищать всех британских купцов. Капитан Скиннер поднял свой собственный флаг и крикнул, есть ли новости. Немедленно от военного корабля отошла шлюпка и направилась к «Кадогану». Это был знак любезности, и капитан Скиннер в своем лучшем шелковом костюме и с саблей на боку подошел к поручням, чтобы приветствовать гостя. Баттонс стояла сзади и заметила, что все восемь орудий другого корабля оказались заряжены, а у всех матросов на борту в руках были мушкеты.
Когда шлюпка подошла на такое расстояние, что можно было разговаривать, барк с восемью орудиями мгновенно спустил английский королевский флаг и поднял жуткого Черного Питера — красный череп и кости на черном фоне. Над палубой «Кадогана» просвистело ядро, чтобы подкрепить впечатление от такой неожиданной перемены.
— Поворачивай пушки, ребята! — крикнул капитан. — Заряжай и готовься стрелять. — Спустя секунду он выкрикнул: — Огонь! — Но ни один выстрел не прозвучал в ответ на пиратский залп. Баттонс бросилась к пушке и крикнула капитану:
— Дула забиты, капитан.
— Арестовать Хоуэлл а Дэвиса, — начал было капитан, но его перебил голос из шлюпки:
— Шнява «Кадоган»! Сдавайтесь или вы умрете!
Скиннер поднял руки над головой, чтобы показать, что он безоружен и не собирается защищать свой корабль. Шлюпка причалила к борту шнявы, и наверх поднялся командир и шестеро матросов. Командир пиратов отдал один–единственный приказ:
— Вниз, ребята, и обыщите все.
Повернувшись к Скиннеру, он спросил:
— Кто вы и что у вас на борту, мистер?
Капитан Скиннер назвал свое имя и перечислил груз, добавив, что сюда он зашел, чтобы немного поторговать по пути в Бостон, куда он везет мачты для военных кораблей его величества.
— А вы капитан Винтер, так я думаю, — заметил Скиннер.
— Нет, мистер. Меня зовут Ингленд, и я плаваю с капитаном Винтером. Мне сообщили, что вместе с вами плывет некто Хоуэлл Дэвис из Уэльса.
Хоуэлл Дэвис выступил вперед.
— Это я, — гордо заявил он.
— Капитан Винтер говорил мне о тебе, но мне плевать, — заявил Ингленд. — Встань на место.
— Мастер Дэвис предатель и находится под арестом, — сказал Скиннер. — Он забил наши пушки.
— Хочу сообщить вам кое–что, мастер, — обратился Дэвис к пирату. Хоуэлл Дэвис зашептал что–то Ингленду, а тот время от времени кивал в ответ. Когда Дэвис закончил, пират сказал:
— И на слова твои мне плевать, парень. Встань на место и жди решения вместе с остальными.
Казалось, Хоуэлл Дэвис сейчас рухнет на колени и станет просить о пощаде, но он все–таки сдержался и отошел в сторону.
Капитан Скиннер стоял в стороне, и никто не обращал на него внимания. Рядом была одна Баттонс. Один пират подошел к Скиннеру вплотную и уставился на него.
— Так, так, мистер! Узнаешь меня? Вон Джим, а вот и Тоби. Ага, узнал. Эй, Тоби, это ведь наш умелец–капитан, который бросил нас на отмели Рам. Ему такая прогулка тоже подойдет. Да, Джим? — И он плюнул прямо в лицу Скиннеру.
— Эй, ты, прекрати! — крикнул Эдвард Ингленд.
— Позволь нам развлечься, мастер. В прошлый раз он выиграл, а сейчас наша очередь. А, ребята?
— Да! Да! — заорали оба. Потом они втроем бросились на своего бывшего капитана и потащили его на палубу, пиная ногами и срывая с него одежду.
— А теперь, — заявил тот, кто говорил первым, — покажем ему его место. К кабестану, ребята!
В мгновение ока они привязали несчастного к лебедке. Один из тех, кто спускался вниз, вернулся с бутылками рома. Он раздал бутылки тем, кто пытал и унижал капитана «Кадогана».
— Назад на барк и привезите остальных, — распорядился первый. — Им тоже надо поразвлечься.
Один пират отправился к шлюпке.
— С дороги, парень, — бросил матрос с бутылками Баттонс, — и не высовывайся.
Баттонс хотелось помочь капитану, но поскольку никто из ее отряда даже пальцем не пошевельнул, то ей оставалось только последовать их примеру. Люди Хоуэлла Дэвиса стояли поодаль, словно зрители.
Сгрудившиеся вокруг капитана пираты открыли бутылки и пустили их по кругу. Теперь они были заняты только ромом, а их капитан осматривал добычу.
— Ну, Скиннер, как дела? Как поживает Бристоль и Молль Рид? Хочешь глоточек своего рома?
Шлюпка вскоре вернулась и привезла еще матросов, которых бросили на отмели Рам. Откупорили свежие бутылки с ромом. Каждый из вновь прибывших оскорблял Скиннера или бил его. Теперь команда «Кадогана» разделилась на два лагеря. Одни смеялись шуткам захватчиков, а другие молча переживали свои беззащитность и бессилие. Но последние хорошо понимали, что при малейшем намеке на сопротивление они ответят головой, и поэтому подчинялись всем приказам пиратов.
Капитан Ингленд приказал команде «Кадогана» собраться на корме. В этот момент один из мучителей Скиннера швырнул тому в голову пустую бутыль и попал точно между глаз. Баттонс замешкалась, но один из пиратов пинком подтолкнул ее вперед. Когда команда собралась вместе, Ингленд пристально осмотрел их, внимательно рассматривая выражение лиц, телосложение и одежду. На юнгу он смотрел так долго и так внимательно, что Баттонс впервые испугалась, что сейчас ее изобличат. От этой мысли ее прошиб холодный пот. Но все обошлось.
— А теперь, дорогуши, — заявил Ингленд, — я хочу, чтобы вы узнали, с кем имеете дело. Я капитан Эдвард Ингленд, плаваю вместе с ужасным капитаном Винтером. Мы плаваем на свой страх и риск, и вон в том барке сложена добыча с многих когда–то гордых судов. Кто из вас хочет присоединиться к нам? Жизнь у нас легкая, никакой вахты, никакой работы, если вы не хотите. А рома хватит на всех, и помногу. Давайте, дорогуши, решайте быстрее.
Один человек выступил вперед. Это был Хоуэлл Дэвис из гавани Милфорд. На лице пирата мелькнуло выражение неудовольствия, но голос его не дрогнул.
— Ага, один есть, — прокричал Ингленд с выделанным энтузиазмом наемщика рекрутов. — Кто последует примеру этого храбреца? Я сделаю его капитаном этой калоши, а следующий станет помощником. Давайте быстрее, ребятки.
Один за другим люди Хоуэлла Дэвиса выходили вперед и выстраивались рядом с ним.
— Двенадцать. Нам надо еще троих, — объявил Ингленд.
В этот момент раздался вопль оттуда, где остался капитан Скиннер, и все обернулись. Его мучители теперь били бутылки перед тем, как швырнуть в него, и лицо у него было все в крови. Один из пиратов, пьяно шатаясь, пел:
Если дернуть за веревку, То колокольчик зазвенит, А бедняга Томми концы отбросит.
Баттонс часто слышала, как эту песню пела Молль Рид, песню лондонских воришек. Она не сомневалась, что если бы Молль оказалась на палубе «Кадогана», то она не раздумывая присоединилась бы к пиратам.
Теперь пираты сгрудились вокруг теряющего сознание капитана, лили ром на его раны и рвали на нем рубашку, чтобы освободить пространство для ударов. Среди громких воплей до Баттонс доносились стоны Скиннера и болезненные крики.
— Нам везет, — хвастливо продолжал Ингленд. — С двумя кораблями и настоящими храбрецами вроде вас мы сможем захватить настоящее испанское судно. А на испанских судах много красивых женщин, испанских леди, таких, что и описать невозможно, и те, кто присоединится к нам, первыми будут выбирать среди них. Давайте, решайтесь. Тепленькая испанская баба достанется каждому. Море испанских вин и коньяка, от которых кровь быстрее течет по жилам, да и ром тоже.
Ингленд на секунду обернулся и взглянул на своих людей, которые мучили капитана. Он пробормотал про себя:
— Черт, пропали штаны и сабля, а я их хотел себе взять.
Баттонс снова похолодела при мысли об испанских женщинах, которые попадутся этим ребятам, а также при мысли о своей участи, если они обнаружат, что она женщина. Нет, она не рискнет присоединиться к ним. Пусть лучше ее высадят на необитаемом острове, но с людьми, которых она знает. Ей нравилась команда «Кадогана», поэтому она лучше разделит их участь.
Пытавшие капитана пираты теперь взялись за руки и отплясывали сарабанду вокруг почти потерявшей сознание жертвы, горланя похабную уличную песню. Кто–то требовал музыки и тут же забывал об этом, другие вопили, что хотят еще рома, и не забывали открывать новые бутылки.
— Кончайте, вы там, — прокричал Ингленд. — Слышите?
— Да, капитан. — Поющие и танцующие притихли и снова потянулись к бутылкам.
— Хорошая одежда и золото наше. Когда мы захватим богатое судно, все, что вам попадется, будет ваше. Берите, что хотите, но золотые дублоны надо делить на всех, как положено. Эй, ты, парень, иди к нам, и самая молоденькая девственница будет твоей, тебе достанется лучший костюм и шелковые рубашки. Ну, что скажешь?
Но Баттонс не могла оторвать взгляда от своего бывшего капитана. Она увидела, что пираты собрались в кучку и что–то обсуждают. Но они говорили слишком тихо, и она ничего не слышала. Потом один из них вышел вперед и подошел к пленнику.
— Он был хорошим капитаном, это правда, хоть и поступил с нами плохо, но я не помню, чтобы он ошибался. Он достоин почетной смерти, и я предлагаю воздать ему по заслугам. — Оратор вытащил пистолет из–за пояса, осмотрел заряд и поднес спичку. Потом он решительно схватил капитана за нос и держал, пока тот не открыл разодранный и сочащийся кровью рот. Тогда он сунул дуло прямо капитану в горло и выстрелил. Закончив с этим, он повернулся к своим товарищам и сказал:
— Да, он был хорошим капитаном и смелым человеком, нравится нам это или нет. — Это заявление было встречено громкими одобрительными криками.
Мэри Рид почувствовала, что желудок у нее сжимается и подступает к горлу; потом она ощутила, как задрожали ее колени и покрылись холодным липким потом. Больше всего ей хотелось снова очутиться в Бристоле, даже при условии, что ей придется встретиться с Молль Рид. Она частенько встречалась со смертью, но такую жестокость и цинизм видела впервые. Лучше тысячу раз оказаться на необитаемом острове, чем плыть с ними.
Капитан Ингленд со смехом наблюдал за этим спектаклем.
— Вот, ребятки, как мы поступаем с предателями.
Те пираты, которые пытали капитана Скиннера,
вернулись к своим делам, а Баттонс заметила, что одного из бристольцев, который отказался присоединиться к корсарам, стащили с кормы и сорвали с него одежду. Она уже поняла, что одежда пользуется спросом среди бандитов и считается частью добычи. Голый матрос пытался спрятаться в тени, а веселящиеся пираты гонялись за ним и саблями выгоняли из укрытия.
Хоуэлл Дэвис, новый капитан «Кадогана», подошел к Ингленду, и тот повернулся к нему.
— Я уже сказал тебе, Дэвис, что не перевариваю людей, которые не дерутся за свой корабль. Но капитан Винтер знает, что ты предатель, он отдал приказ, а я ему подчиняюсь. У тебя двенадцать человек, справишься с этой калошей?
— С такими ребятами справлюсь, — ответил Хоуэлл Дэвис.
— Ваш последний шанс, — объявил Эдвард Ингленд колебавшимся матросам. — Еще не поздно присоединиться к моим храбрецам, последний шанс!
Но так как никто из бристольцев не двинулся с места, то командир пиратов раздраженно крикнул:
— Отлично. А теперь все раздевайтесь догола, моим людям нужны ваши шмотки.
На лице Мэри Рид появилось страдальческое выражение. Только огромным усилием воли она удержалась от того, чтобы не хлопнуться в обморок.