1
Наташа нравилась не только Гнату. На нее заглядывались парни и из ее села на берегу Азовского моря, и в Харькове. Но особенно неравнодушным к ней был преподаватель техникума, где она училась, Анатолий Петрович. За него можно было выйти замуж и жить, как говорили подруги, словно за каменной стеной. Но ведь ему уже под тридцать. А ей лишь восемнадцатый год пошел.
Гната она вспоминала чаще, чем других поклонников. И когда ехала на рытье окопов в тряском грузовике, ей чудился его голос, мягко выводивший: «Повій, вітре, на Вкраїну…» В этой песне был намек на измену девушки. Они не раз тихо пели ее с Гнатом, сидя на рельсах заброшенного железнодорожного пути станции Основа.
Каждую субботу она приезжала на трамвае на станцию и там поджидала прихода поезда Ленинград — Мариуполь. И всегда встречала Гната, едущего в обратном направлении. Встречи эти были короткими. Другие же свидания на улицах Харькова, у кинотеатров, в скверах они словно откладывали на потом, тем более что май — июнь — пора экзаменов. Откладывали, ибо не знали, что начнется война.
На рытье окопов со студентами двух старших курсов техникума приехал и Анатолий Петрович. Они работали в августовскую жару почти без передышки с зари до зари. Наташа верила, что от того, какими глубокими будут их окопы, зависит, пройдут ли дальше, до Гадяча, до Ахтырки, до Котельвы, немцы. Именно до этих городов, потому что за ними уже недалеко и Харьков. А Харькова фашистам, конечно, никогда не увидеть.
Так самоотверженно комсомольцы работали разве что на строительстве Харьковского тракторного и на Днепрогэсе. Об этом Наташа знала из книг, из рассказов старших.
Вместе со всеми копал окопы и Анатолий Петрович: полнотелый, с животиком, из-за которого девчата прозвали его «кавунчиком». Он частенько подходил к Наташе и говорил: «Отдохни, а я твою норму довыполню!» — «Довыполняйте!» — отвечала она обрадованным голосом, вытирая пот с лица. А девчата посмеивались: «О, кавунчик уже подкатил к своей дыньке!»
Вот и снова подошел.
— Нам надо серьезно поговорить, — сказал негромко Анатолий Петрович. — И сегодня же! А то будет поздно.
— О чем? — пожала недоуменно плечами Наташа.
— О том, как нам быть дальше. Ты ведь слышишь? Гремит — все ближе и ближе. Наши окопы и рвы не понадобятся.
— Да, уже сколько красноармейцев прошло мимо, не останавливаясь в этих рвах и окопах. И все же требуют копать.
— И я о том же говорю. Надо уходить отсюда, — прошептал Анатолий, вытерев вспотевшую лысину. — Я договорился с председателем колхоза, он даст подводу, наберем харчей и уедем куда-нибудь подальше.
— Вы не верите, что наши остановят здесь немцев? — резко спросила Наташа.
— А ты разве веришь? Может быть, и остановят. Но не здесь. И потом, я же не против своих. Но в данном случае как нам быть?.. Киев немцы уже взяли. Наша армия не способна выстоять на этих рубежах. Что же дальше?
— Действительно, что же дальше? Не знаю. Но чувствую, что как-то надо бороться, помогать нашим.
— Гм… Бороться. Громкое слово. Бороться на нашем месте — значит выжить! Выжить, пока сюда снова вернется Красная Армия и прогонит немцев. Пойми меня, милая! И не стоит идти на восток. Нашим и так будет трудно с хлебом, чтобы прокормить всех эвакуированных. Вон их сколько!.. Твоя воля, Наташенька. Можно податься ко мне на Винничину. Можно и к тебе на берег Азовского моря. Зарегистрируем брак в каком-нибудь сельсовете. А жить будем не у тебя, а в каком-нибудь заброшенном селе. Какой там немец тронет нас.
Сказав это, Анатолий Петрович даже съежился, боясь, что Наташа станет обзывать его трусом, эгоистом, который думает только о своей шкуре. Но она молчала, и он успокоился, не желая нарушать молчание, так много значившее для него.
2
Над степным хутором зажглась вечерняя звезда. А неподалеку висел серп молодого месяца, который, казалось, хотел скосить эту звезду. С десяток хат спрятались в густых вишневых и яблоневых садах. Разместить в них всех людей, прибывших на рытье окопов, было невозможно. Поэтому многие спали на чердаках (ночи были теплые), на погребках и сеновалах.
Анатолий Петрович взял Наташу за руку.
— Милая ты моя, золотая ты моя! Послушай меня, и мы уцелеем в этой страшной круговерти. Завтра чуть свет подвода будет готова.
— Не надо, люди увидят, — выдернула она свою руку.
Возле хаты, где жила Наташа с девчатами, стояло несколько красноармейцев с винтовками. Все были возбуждены, хотя и разговаривали вполголоса.
— Я снимаю с себя командование взводом! — решительно заявил лейтенант. — Из окружения можно вырваться лишь поодиночке.
— А я тебе что говорил? — прошептал Анатолий Петрович, снова взяв Наташу за руку. — Военные и те кто куда…
— Будем пробиваться все вместе на Харьков. По своей же земле идем! Чего нам бояться тех немцев? — сказал сержант. — Кто со мной — три шага вперед! За ночь пройдем километров тридцать.
— Не корчи из себя командира, товарищ Пепинка! — сплюнул под ноги лейтенант.
— Еще в боях под Киевом я нутром почувствовал, что ты не выдержишь до конца, — в сердцах, но все так же негромко заметил сержант Пепинка.
— За такие слова против своего командира и к стенке можно! — повысил голос лейтенант.
— Я против такого командира, который может командовать взводом, лишь когда армия прочно стоит в обороне, и у которого не хватает духа командовать взводом, когда армия в беде! Угроз твоих я не боюсь! В случае чего моя десятизарядная винтовка всегда наготове и пронзит тебя и тех, кто с тобой собирается податься по домам, чтобы там, возле жены и матери, воевать с оккупантами!.. Вы нужны в армии! А если хотите партизанить, то это надо делать подальше от матери и жены, чтобы они не угодили на виселицу…
Лейтенант и его единомышленники молчали. Да и что они могли ответить?..
Наташа вдруг вспомнила своих старших братьев Гришу и Степана. Их в первые дни войны призвали в армию. Как они? Пошли бы за сержантом Пепинкой или же решили бы остаться здесь? «Ну а с кем вы?» — посмотрела она на красноармейцев, стоявших рядом с лейтенантом.
Однако те будто воды в рот набрали. Им, видно, нужно было время, чтобы осмыслить слова сержанта.
— Ну что вы, товарищи, — вмешался Анатолий Петрович. — Что вы как в гражданскую — брат на брата. Успокойтесь. Сейчас поужинаем. У нас тут кавуны есть, чего-нибудь и мясного добудем…
— А вы кто такой? — поинтересовался лейтенант.
— Я здесь со своими студентами на окопах. А другие подробности ни к чему.
— Последний раз обращаюсь к вам! Кто со мной? Времени в обрез… Пошли! — поторопил красноармейцев сержант Пепинка.
Несколько бойцов вышли на широкую, хорошо накатанную степную дорогу, потрескавшуюся от жгучего солнца. Трое колебались, переступая с ноги на ногу. Два красноармейца подошли к лейтенанту и стали рядом, давая этим понять, что они думают так же, как и он. Наконец и те, что раздумывали, колебались, направились к сержанту.
— Ты не раз говорил до войны о чести бойца и командира. Куда же эта твоя честь девалась, лейтенант?! — крикнул с издевкой Пепинка.
— Прекрати болтовню, сержант, иначе я!.. — лейтенант выхватил гранату из сумки, висевшей на ремне.
— Далеко куцему до зайца! — усмехнулся Пепинка. — Вставь сначала в гранату запал! У тебя хватит мужества, лишь когда наши придут, чтобы бить себя в грудь, что ты тоже кровь за народ проливал. Идите, вояки!.. И не говорите о борьбе. Вы о ней сразу же забудете, как только окажетесь с глазу на глаз с фашистами. Вы станете трусами, а то и предателями. Идите!..
Наташа смотрела на сержанта и думала: «Сколько твердости, уверенности у этого парня в такое страшное время!..»
Пепинка повесил винтовку на плечо, поправил на голове пилотку, проверил указательным пальцем, на месте ли звездочка.
— Пошли, товарищ сержант! Пошли! — раздались голоса бойцов.
3
Сержанта Пепинки и его красноармейцев уже не было видно, а Наташа все думала о нем. «Отчаянный, храбрый… Неужели для него так важно: посередине звездочка на пилотке или нет?.. Да, что-то страшное вокруг творится. Попробуй вырвись из этого ада. И не только Анатолий Петрович, а и лейтенант такого же мнения. Ну а сержант Пепинка?.. Как тут разобраться, кто из них прав?..»
Лейтенант спрятал гранату и сказал, с трудом сдерживая злость:
— Шалопут! Ну что он понимает в обстановке? Ему всего-то восемнадцать лет. Сам погибнет и других подставит под немецкие пули. Вокруг — парашютисты-десантники врага. В десяти километрах отсюда танковая армия немцев. Куда ему пройти?
«Куда действительно пройдешь? Пожалуй, зря сержант так злился на своего командира…»
Раздумья Наташи прервал лейтенант:
— А вы, девонька, откуда?
— Мы из харьковского техникума. А это Анатолий Петрович, наш преподаватель.
— Как зовут?
— Наташа.
Лейтенант еще раз глянул за крайнюю хату, за которой скрылись бойцы, процедил сквозь зубы:
— Скатертью дорога!
Наташа вздрогнула. «Скатертью дорога…» Эти слова когда-то вырвались и из ее уст. Но произнесла она их тогда, на станции, не потому, что хотела прогнать Гната Михалюту, а наоборот, чтобы вернуть его, когда он решил уйти. Потому что Гнат нравился ей. И хотелось немного пококетничать с ним. А какой смысл вкладывает в эти слова лейтенант?
— Кажется, кто-то об ужине говорил? — нарушил молчание командир взвода. — Вот здесь, возле хаты, можно и перекусить. Садись и ты, девонька, с нами! Натомилась, наверно, на этих окопах?
Анатолий Петрович бросил ревнивый взгляд на Наташу и ничего не сказал. Ему не хотелось, чтобы Наташа, на которой он давно уже решил жениться, сидела в темноте рядом с красивым, чубатым (он завидовал всем, кто имел шевелюру) лейтенантом. Но командир взвода стал сейчас как бы его союзником. Ему понравилось, как он вел себя с сержантом. Кто знает, может, этот жесткий разговор повлияет на Наташу, сломит ее.
— Вы не переживайте, товарищ лейтенант. Ваш сержант мыслит как оппортунист, — скептически заметил Анатолий Петрович. — Кто же будет разворачивать партизанское движение в тылу врага? Да я сам знаю, что в Харькове еще в июле и августе были созданы партизанские школы… Вы тут посидите, а я схожу к хозяйке. Война войной, а есть надо.
— И не отрываться от кухни, — пошутил кто-то из солдат. Анатолий Петрович ушел в хату. Наташа села на постеленную плащ-палатку, подобрала ноги.
— Почему такая печальная? — спросил ее лейтенант. — О чем думаешь?
— А чему радоваться?
— Ты такая юная. Просто мурашки по спине бегут, когда думаешь, что таких красивых девчат изувечит война.
— Вы бы, военные, меньше отступали, лучше бы воевали, вот и судьбы девчат не были бы изувеченными. Вы уйдете на восток или здесь останетесь… А кто же защитит несчастных девчат от захватчиков? Кто?
Лейтенант молчал. Он не сводил горящих глаз с Наташи. Вдруг взял ее за руку, крепко сжал. Красноармейцы о чем-то спорили между собой и не заметили этого.
Щеки у Наташи вспыхнули: «Да как он посмел!.. — Пальцы лейтенанта показались ей какими-то мягким, потными, неприятными. — Наверно, у всех трусов на фронте вот такие…» — брезгливо сморщилась она и выдернула руку.
— Разве мы отступаем по своей вине? — вздохнул лейтенант. — Киев три месяца держали. А что толку? — Он помолчал и вдруг зашептал торопливо, будто боялся, что не успеет высказаться: — Наташа, милая, пошли завтра утром со мной. Не пожалеешь. Я серьезно… Ты такая необычная. Я всю жизнь тебя искал и вот наконец-то нашел. Ты словно сошла со страниц романа Тургенева…
Наташа закусила губу. Уже второй мужчина просит у нее руки и сердца. Анатолий Петрович хочет стать ее защитником. А этот?.. У нее перед глазами снова предстал сержант Пепинка. И — Гнат. Чем-то они похожи: Пепинка и Михалюта.
«Конечно же Гнат пошел бы с этим сержантом искать свои войска. Иначе кто же тогда вернется сюда освобождать людей? Нет, если уж идти куда-то, то не с тобой, а скорее с ним!» Наташа взглянула на Анатолия Петровича, ставившего на плащ-палатку рюмки, две бутылки с самогоном и тарелку с нарезанным салом.
Все уселись, молча выпили, стали так же молча закусывать.
— Выпей и ты! — кто-то подал Наташе наполненную рюмку.
— Не хочется, — покачала она отрицательно головой.
— Вот спасибо, товарищ лейтенант, что вы надоумили мою жену не рваться на восток… — будто сквозь сон услышала Наташа хмельной голос Анатолия Петровича.
— Так это ваша жена? — чуть не подавился куском хлеба командир взвода.
— Да, — отвел взгляд Анатолий Петрович, наливая вторую рюмку лейтенанту. — Война войной, а жизнь жизнью.
«Как он посмел такое сказать! Да и кому? Какая же я беззащитная! Почему не ушла с Пепинкой, с теми бойцами?..»
— Что с тобой? — повернулся к Наташе Анатолий Петрович. — Испугалась, что будет трудной дорога? Дойдем!
— А может, тут какое-нибудь насилие? — нахмурился лейтенант. — Так мы не позволим! — добавил он сурово.
«Что он имеет в виду?.. Пепинка назвал его бесчестным. Что на его языке означает «не позволим»?.. Вот сейчас бы вскочить и броситься в степь, через Псел и Ворсклу, в Полтаву, в Запорожье, в Мариуполь…»
— Выпей, Наташа! — улыбнулся Анатолий Петрович.
Она выпила, долго прокашливалась. Съела кусочек сала с хлебом.
«Где Лохвица, а где Мариуполь. Какие расстояния! А по земле ходят вот такие, как лейтенант и два его красноармейца. Они нарочно остаются здесь, чтобы ждать прихода своих войск. Дождутся ли? А если дождутся, какими глазами будут смотреть в глаза сержанту Пепинке, когда тот вернется?.. Или, может, пойдут к немцам? Вот и пойми их…»
— Братики мои родные! Придите! Гнат, милый! Приди! — прошептала словно в забытьи. — Гриша! Степа! Придите…
Лицо Анатолия Петровича передернулось.
«Что это с нею? Почему она вспомнила братьев? Да еще и этого студента? Гнат сейчас учился в спецшколе. А от выпускников ее через несколько месяцев начальство, наверно, и костей не соберет! Вот лейтенант молодец. Решил партизанить там, где будет удобно. А такого, как Гнат Михалюта, обязательно пошлют к черту на рога, не посмотрят и на два курса института. Тем более он радист, об этом говорила Наташа, когда ехали поездом до Ахтырки. Школа хоть и секретная, но от людей ничего не утаишь…»
Анатолий Петрович видел Гната лишь два раза. Первый раз на трамвайной остановке. Студент, в парусиновых ботинках, в клетчатой рубахе-ковбойке и в брюках клеш из дешевой материи. Ждал Наталку, чтобы поехать с ней на Основу. Он тогда стоял в сторонке и решил не преследовать их, чувствуя, что будет третьим лишним. А второй раз видел его, когда Михалюта в форме старшего сержанта, в пилотке и в кирзовых сапогах пришел на Южный вокзал провожать Наташу на рытье окопов. Перед отходом поезда он взял Наташу за плечи и привлек к себе. Поцеловать, видно, не хватило духу. Молокосос еще! А может, и она не позволила. Обычный себе сержант. С какой стати вспоминать его имя?..
— Гнат!..
Этот стон Наташи услышали все, кто сидел под вишней, сквозь запыленные листья которой пробивался золотистый свет звезд и месяца, готового вот-вот спрятаться за облачко.
4
В саду под вишней был не просто ужин, состоялась не предвиденная ни Наташей, ни Анатолием Петровичем свадьба.
В тот вечер Наташа пила, как никогда еще в жизни. От отчаяния и безысходности, от страха перед наступающей ночью, от обиды на людей и отвращения к самой себе.
После ужина долго плакала. Потом стала безразличной ко всему. А через некоторое время уже смеялась: будь что будет. Да, жизнь ее потекла по другому руслу, душа ее была сломлена, как сказал лейтенант. Это он перевернул ее душу своими разговорами. Был бы лейтенант таким же, как сержант Пепинка, возможно, этого и не случилось бы. А теперь…
Наташа лежала рядом с Анатолием Петровичем на сеновале в хлеву и отбивалась от его цепких рук.
— Золотая ты моя! Я все время любил тебя. Ты же теперь моя женушка. Завтра мы распишемся в сельсовете и поедем к твоим. Там матушка хворая. Вдвоем мы будем ей помогать. А хочешь, махнем в мое село под Винницей? Там такая красота над Бугом! Еще и работу найдем. Мы же мастера. У нас есть профессия…
— А что люди скажут?
— А что люди!.. Они тоже будут искать где-нибудь работу, чтобы не помереть с голода. Что люди, когда лейтенант и тот идет из окружения домой!
— Лейтенант остается, чтобы партизанить, — неуверенно возразила Наташа.
— Ха-ха! Партизанить! Нашли дурака. Сейчас всяк себе на уме.
— Спать хочу, — сказала устало Наташа.
— Ничего, — Анатолий начал гладить ее волосы. — Золотая ты моя! Все будет у нас хорошо…
— Не трогайте меня!
— Хорошо. Спи. Я тебя всегда буду слушаться. Носить тебя на руках буду. Только забудь этого Гната в матерчатых ботинках и дешевых штанах…
«Ты запомнил одежду Гната. Но ведь он не преподаватель, как ты, а только студент. И он не просто учился, лишь бы иметь диплом. Он знал, зачем учится. Да на таких, как Гнат, держится мир науки и сама жизнь! А что ты по сравнению с ним, мастер молочного дела?..»
Крепкие руки Анатолия Петровича обхватили Наташу за плечи. Она лишь тяжело вздохнула. У нее уже не было сил ни кричать, ни сопротивляться…
Проснулись они, когда лейтенанта и обоих красноармейцев уже не было. Хозяйка сказала, что те встали чуть свет и ушли.
Наташа, опустив голову, как привидение, бродила среди вишен, где вчера состоялась их свадьба. Вдруг увидела валявшиеся в траве петлицы, звездочки с пилоток. Подобрав их, с ужасом подумала: «Да они же действительно трусы! Посрывали звездочки… Значит, им раз плюнуть и своему народу изменить! Лейтенант… В чью же победу он верит? Пошел на запад, а не на восток?»
— Наташенька! — послышался голос Анатолия Петровича. — Нам пора собираться.
Хозяйка, готовя для свиньи картошку и высевки, лукаво усмехнулась:
— А он у тебя ревнивый. Зато любить будет!
— А мне что до этого? — пожала плечами Наташа.
— Как так? — удивилась женщина и добавила: — Говорят, немцы уже обошли наше село, у нас теперь власти будто бы нет.
— Откуда вы знаете?
— А вот подводу прислали за вами. Кучер сказал: пусть поторопятся зарегистрировать свой брак, если вчера это была не игра. Иначе будет поздно.
К ним подошел Анатолий Петрович.
— Вы меня обижаете, Кондратьевна! Собирайся, Наташа! Подвода нас ждет. Заскочим в сельсовет — и дальше своей дорогой.
— Какая подвода? — Наташа недоуменно взглянула на Анатолия Петровича.
— Я же говорил тебе. Ты что, забыла?
Наташа сникла, опустила голову, побрела в хату собирать свои вещи.
Вместе с ними на подводу сели еще две девушки, Таня и Света, сокурсницы Наташи.
Через час приехали в село. На площади, напротив старинного собора, возле сельсовета — подводы, несколько машин, множество людей, неподалеку — табун скота. Коровы ревут, машины то и дело сигналят, люди не разговаривают спокойно, а кричат, будто глухие.
Анатолий Петрович разыскал председателя сельсовета, невысокого мужчину в армейской форме, с наганом на боку.
— Мирон Саввич! Зарегистрируйте наш брак, — показал он на Наташу.
— Да вы что? — удивился председатель сельсовета и выразительно покрутил рукой возле виска.
— Жизнь не может остановиться и на войне, — спокойно сказал Анатолий Петрович.
— Ясно, что не остановится! Вот пойдем в партизаны, все, кого не взяли в армию. Кто бы мог подумать, что этот Гудериан обойдет нас. Даже скот не успели эвакуировать, — председатель сельсовета вздохнул. — Что ж, бюрократию разводить в такое время не будем. Давайте свои паспорта. Эй, Фрося! — крикнул он секретарю. — Достань бланк.
Вскоре брак Анатолия Петровича с Наташей был зарегистрирован. Кучер остался в селе, а они отправились дальше.
Ехали полевыми и лесными дорогами. То впереди, то сзади гремели артиллерийские залпы. В небе время от времени проносились немецкие бомбардировщики. Однажды они обстреляли обоз, к которому пристала их подвода. Лошадь рванулась в сторону, подвода опрокинулась.
Когда самолеты скрылись за горизонтом, Анатолий Петрович посмотрел на сокурсниц Наташи и сказал:
— Лошадь голодная. Ей тяжело тащить такой груз. Придется нам с вами расстаться. Идите одни. Не пропадете. Всюду найдутся добрые люди, и воды дадут напиться, и накормят.
Девчата взяли свои немудреные пожитки. Светлана всхлипнула. А Таня гневно бросила:
— И не стыдно вам, преподавателю, так хамски поступать со своими студентками?
— Здесь недалеко село, — махнул рукой Анатолий Петрович, пропустив мимо ушей эти слова. — Там и заночуете! Не теряйте времени!
— Прощайте, Таня, Света, — Наташа стала обнимать подруг. — Может, больше и не увидимся…
— А зачем нам видеться? — с вызовом сказала Татьяна.
— Идите, пока не стемнело, — поторопил девчат Анатолий Петрович.
— Давайте не ссориться, попрощаемся тихо-мирно, — всхлипнула снова Света.
Девчата побрели тропинкой через поле к селу, видневшемуся на горизонте.
— Скатертью дорожка, — прошептал Анатолий Петрович.
Наташа тяжело вздохнула. «И этот, как и лейтенант вчера? Они что? Сговорились вот так провожать тех, кто не согласен с ними? Что творится вокруг… Все люди уже как бы разделились на два лагеря: в одном сержант Пепинка со своими бойцами, а в другом — Анатолий Петрович и лейтенант с двумя подонками. А куда же мне?»
Наташа стала собирать свои вещи, крикнула:
— Светлана! Таня! Подождите меня! По-до-жди-те!..
К ней подскочил Анатолий Петрович, схватил за руки.
— Ты что, с ума сошла?!
— Какой же вы жестокий человек! — покачала головой Наташа.
— Не надо так, женушка моя милая! Ты без меня пропадешь в этом пекле! Я же все сделаю, чтобы нам жилось хорошо. Вот у тебя стоптанные ботинки. Завтра достану тебе новые. И хватит устраивать здесь трагедию!
Наташа смерила его гневным взглядом.
— Не надо было так поступать с ними.
— Как?
— Прогонять их.
— Вокруг такое творится!
— Настало бы безвыходное положение, они бы и сами решили оставить эту злополучную подводу.
— Ну да! Оставили бы…
Наташа снова начала собирать свои вещи.
— Я пойду с ними!
— Никуда ты не пойдешь! Ты моя жена! Наш брак скреплен гербовой печатью…
— Он не скреплен приязнью. Это была лишь игра, в которой я исполняла роль куклы!
Анатолий Петрович обнял Наташу.
— Пусти!
— Наконец-то ты перешла на «ты». Это уже просветление в наших отношениях. Успокойся, милая.
Он стал целовать лицо, руки Наташи.
— Золотая ты моя! Будем вместе в этот страшный час! Рассуди сама: куда они пойдут? А мы — в твое село. Наши, наверно, еще не сдали Мариуполь?..
Дорога к Азовскому морю была нелегкой. Лошадь и подводу отняли какие-то окруженцы, от села до села добирались пешком, иногда — на попутных машинах.
Сёла, по которым уже прошли немцы, выглядели так, будто по ним пронесся огненный смерч. Всюду пожарища, всюду слезы и рыдания матерей над убитыми детьми и безумные крики детей над мертвыми матерями. В некоторых селах натыкались на повешенных с дощечками на груди: «Партизан» или «Коммунист».
Всю дорогу Наташе не давала покоя мысль: как она посмотрит в глаза Гнату, когда встретится с ним?
Осенью ветры часто гостят в юго-восточных степях Украины. Когда они ночью завывали под окнами так, что дрожало стекло, Наташе слышалась песня о девушке, которая забыла своего возлюбленного, а «другого приласкала». И еще она видела по ночам укоризненный взгляд Гната Михалюты…