1
Полковник Веденский и старший сержант Михалюта (Шаблий отпустил его по просьбе Ильи Гавриловича) прибыли в Ростов-на-Дону, отбитый недавно у фашистов. Декабрь принес радостную весть: началось контрнаступление Красной Армии под Москвой. В эти же дни советские войска развернули активные действия и под Тихвином, чтобы хоть как-то облегчить судьбу блокированного железным кольцом смерти Ленинграда.
На Азовское море полковник Веденский приехал по вызову командующего Южным фронтом. В декабре лед в Таганрогском заливе стал таким толстым, что мог выдержать любой транспорт — и колесный и гусеничный. Создавалась реальная угроза вторжения немецких моторизованных частей из района Таганрога на южное побережье залива, в тыл 56-й армии, прикрывавшей Ростов-на-Дону с запада и юга.
Командование Южного фронта забило тревогу — на стопятидесятикилометровой полосе южного побережья залива находилось лишь две с половиной тысячи пограничников и матросов Азовской флотилии, никаких больше воинских частей и резервов не было. Чтобы сдержать такими малыми силами врага, командование решило минировать южное побережье залива и отдельные участки на льду, делать огромные проруби, в которые ночью проваливались бы немецкие танки, тягачи и машины.
Для осуществления работ по минному заграждению нужен был опытный специалист. Вот почему инженер-полковник Илья Гаврилович Веденский оказался на берегу Азовского моря.
Под вечер Веденский был уже в приемной командующего. Войдя в кабинет, он стал ждать, пока генерал закончит что-то писать.
«Чуб ершистый, как и в тридцать седьмом, когда встретился с ним впервые под Тереулем», — подумал Веденский.
В голубом берете Малино зашел тогда быстрыми шагами в комнату, пошутил: «У вас что-то всюду пахнет горячей смолой, как в аду. Во дворе в котлах варят, все столы завалены ящиками, банками, залитыми смолой». — «Это всё подарки фашистам», — ответил он.
Малино присел на подоконник, снял приплюснутый берет и потрогал пальцами жесткую, ершистую шевелюру. «Рассказывайте, Рудольф…»
Мысли Веденского прервал все такой же звонкий, возбужденный голос:
— Салуд, камарадо Рудольф! Рад видеть нас! — Командующий вышел из-за стола, подал руку: — О, уже седина на висках! Да и у меня тоже… На четыре года мы стали старше со времени нашей первой встречи.
— Прибыл в распоряжение вашего фронта! — доложил Веденский.
— Знаю. Сам просил, чтобы вас отозвали сюда. Обстановка нам уже известна?..
Они склонились над картой. Командующий провел кончиком карандаша по линии Таганрогского залива и с грустью сказал:
— Вот здесь почти открытый участок фронта. Если бы не лед, то наш берег находился бы под охраной кораблей Азовской флотилии. Но лед растает не скоро. Поэтому вся надежда на минное заграждение.
— И сколько наших сил на южном берегу залива? — поинтересовался Илья Гаврилович.
— Шестнадцать бойцов на один километр фронта. Пограничники и моряки.
— Не густо.
— Зато пограничники и моряки! — подчеркнул командующий.
— А мин у саперов фронта хватит?
— Пока что нет. Но будем налаживать массовое изготовление, — генерал поднял на полковника прищуренные лукаво глаза. — Может, у вас есть какое-нибудь другое предложение?
— Кажется, есть. Не южное побережье мы должны минировать, а посылать группы минеров на северный берег. Мы должны бить врага еженощно и так, чтобы у него отпало желание перейти на наш берег!
— Вы и здесь не можете обойтись без партизанского метода борьбы, — улыбнулся командующий.
— Не имеет значения, как будут называться эти люди — партизанами, красноармейцами или моряками. Важна тактика! И нам грех не использовать в данной ситуации именно партизанский метод борьбы. Нужно посылать минеров на тот берег по льду!
— Чувствую в ваших словах уверенность, — снова улыбнулся командующий. — Это хорошо. Знаю, что вот такую партизанскую тактику на войне вам приходится отстаивать перед армейским командованием и еще кое перед кем.
— И поэтому получаю синяки и шишки.
— Шишки от своих, а синяки от немцев, которым вы так насолили минами в Харькове, что они стали сбрасывать в наш тыл листовки, в которых сообщали, что все ваши мины их саперы обезвредили.
— Если бы все обезвредили, то молчали бы, — заметил Веденский.
— И я так считаю. Листовками они хотят вас скомпрометировать, дескать, присмотритесь повнимательней к этому инженер-полковнику. Несомненно, что противник о вас знает давно. Знает и то, что вы четыре года были в Испании. Вот они и хотят свести с вами и давние, и нынешние счеты. А тут еще радиомины вдобавок, — командующий похлопал Веденского по плечу. — Заметный вы человек, Илья Гаврилович, даже у немецкого командования.
Веденский снова склонился над картой. Взгляд его остановился на светло-голубом пятне Таганрогского залива. «Да, такого участка для действия минеров еще поискать на всем фронте! Лед крепкий. Выдержит не только человека…»
— Если выйдет по-вашему, — прервал его размышления генерал, — то две с половиной тысячи наших бойцов и батальон минеров смогут сдерживать силы противника в несколько десятков тысяч солдат.
— Это не мой, а ваш план! Я внес лишь некоторые коррективы — минировать не наш, а вражеский берег, — уточнил Веденский.
Командующий кивнул, скрывая улыбку.
— Я действительно об этом думал. Но боялся высказать такую идею. Все! Решено! Немедленно будет сформирован специальный батальон минеров, и вы возглавите подготовку бойцов.
— Желательно, чтобы батальон был из добровольцев.
— Только из них! В «ледовые десанты» должны идти одни лишь добровольцы. Но имейте в виду: ширина залива от двадцати до сорока километров. А ночь уже начинает уменьшаться. Поэтому вам надо поскорее выехать на место будущей базы батальона, посмотреть на море, поговорить с рыбаками, матросами. Бывалые люди много чего могут подсказать.
— Как только подберу минеров, сразу же и поеду. В батальоне начнут проводить занятия, а я буду изучать залив.
— Так и договорились! А теперь отправляйтесь в штаб саперной части. Он находится в помещении музыкального училища. Там вы встретите…
Вошел адъютант и доложил, что командующего фронтом ожидает на проводе Москва.
— Пусть вам помогает саперская сметка! Дело важное. Коли что — сразу обращайтесь ко мне. Да и вообще надо бы нам встретиться. А, Рудольф? Выкроим как-нибудь часок?.. Да, вот еще… Не забудьте передать от меня привет тем, кого встретите у саперов, — заговорщицки сказал генерал и подморгнул.
Во дворе штаба командующего фронтом Веденского ждала «эмка». В ней сидели водитель и старший сержант Михалюта.
— Поехали в музыкальное училище, — приказал Илья Гаврилович шоферу.
2
«Эмку» встретила группа саперов — среди них было несколько командиров в белых полушубках и шапках-ушанках. Выйдя из машины, Веденский поздоровался.
— Мне нужен командир батальона старший лейтенант Мотыльков.
— Старший лейтенант Мотыльков — это я, — вышел вперед офицер лет тридцати пяти, в новеньком полушубке. — А вы инженер-полковник Веденский?
— Угадали. А это мой спутник, старший сержант Михалюта, радист и минер. В батальоне будет командиром группы.
Веденский, Мотыльков и Михалюта вошли в большую классную комнату. На стенах висели портреты композиторов, возле окна стоял рояль, стеклянные дверки шкафов были облеплены афишами. На одной из них — веселые ребята из джаза Леонида Утесова и хитроватое лицо самого Утесова.
— Ну что ж, — улыбнулся Веденский, — будем и мы набирать джаз-команду!
— Пожалуйста, товарищ полковник! — кивнул Мотыльков. — У нас большой выбор.
— Нам нужен боевой командир спецбатальона минеров, которые будут ходить на тот берег Таганрогского залива. Согласны на эту должность?
— Ходить или, может, немного и ездить? — с иронией спросил Мотыльков. — Залив — это вам не Дон.
— Об этом мы поговорим на месте действий. Сейчас же давайте решать в принципе.
— Если в принципе, то я согласен! — вытянулся по стойке «смирно» старший лейтенант. — Служил на границе, а после демобилизации работал слесарем на Краматорском машиностроительном заводе. Даже имел броню.
— И почему же не эвакуировались с заводом?
— А я на той броне написал заявление в военкомат, чтобы направили на фронт. Другого листа бумаги под рукой не нашлось. А жена и дочурки-близнецы поехали с краматорцами на восток.
Мотыльков достал из нагрудного кармана гимнастерки фото, показал Веденскому. На фотографии красовались две белокурые головки с бантами.
— И у меня есть дочь в Москве, — вздохнул Илья Гаврилович.
Перед его глазами предстало лицо Анны-Луизы: «Милая! Как ты там, на чужбине?»
— Разрешите, я пойду выстрою бойцов?
— Хорошо, товарищ старший лейтенант, идите, — тихо, не по-уставному ответил Веденский.
Две роты и взвод управления стояли перед зданием училища на утоптанном сотнями сапог и валенок снегу. У всех бойцов обветренные, потемневшие лица, словно загоревшие на летнем приморском солнце.
После приветствия Веденский сказал:
— Мне поручено сформировать спецбатальон минеров, которые будут действовать небольшими группами на северном берегу Таганрогского залива. Цель — взрывы штабов, складов оружия и других важных объектов врага. Главное наше оружие — мины. Поэтому мы будем стараться избегать встреч с противником с глазу на глаз. Малыми силами мы сможем наносить чувствительные удары фашистам. Наш спецбатальон будет состоять из добровольцев. Кто согласен записаться в него — два шага вперед.
Один за другим из строя начали выходить бойцы. Когда добровольцев было уже больше сотни, тишину вдруг разорвал громкий голос:
— Камарадо! — К Веденскому подбежал плотный мужчина с черной бородой. — Вы узнаете меня?
— Доминго, брат мой!.. Так это о тебе намекал в Ростове командующий?!
Они обнялись.
— Конечно!
— Ты тут не один?
— Наших целый группа. Пришли в этот батальон как минер и инструктор. В Испании не удалось победить Франко и фашизм, так что придется бить Гитлера здесь.
Капитан Доминго, как и сотни бойцов и командиров испанской республиканской армии, эмигрировал в Советский Союз. Семьи их остались во Франции.
К Веденскому и Доминго подошли еще несколько испанцев. То один, то другой зябко переступали с ноги на ногу — сыны оливкового края не привыкли к таким морозам.
Один из них не был похож на испанца — русый, голубоглазый. Он обратился к Михалюте по-украински:
— Почему вы так смотрите на меня?
— Вы испанец и знаете украинский язык? — удивился Гнат.
— Я из Канады, воевал в Испании в канадской бригаде, в роте имени Тараса Шевченко. До революции мой отец эмигрировал из Золочева, что под Львовом.
— Вон как? Я тоже из Золочева, только того, что под Харьковом. Выходит, мы земляки, — подал руку Михалюта и назвал свое имя.
— А я Павло Цимбалюк. Испанцы зовут меня Пабло. Вы командир, и я хочу быть в вашей группе.
— Согласен. Я возьму вас.
— Спасибо за доверие. Со мной еще два испанских хлопца. Вон один стоит, с черными бакенбардами. Его зовут Канель. А рядом — Бельда. Я с ними был еще там, в Испании.
— Очень хорошо, — кивнул Михалюта. — Вместе нас уже шестнадцать — два отделения.
В это время на пороге училища появилась девушка в полушубке, подпоясанном широким ремнем. Красноармеец, которого Цимбалюк назвал Канелем, тут же подбежал к ней. Девушка остановилась. Канель показал пальцем на свою щеку, сказал, что она отморожена.
— Вас ист дас?.. Матадор помчался к нашей Нине-Кармен! — воскликнул боец Михалютиной группы Сергей Колокольцев. — Она и в самом деле трет ему щеку!.. Еще дырка будет! Вы посмотрите на него, товарищ старший сержант! У него щеки и так красные, как раки, вынутые из кипятка. Что ему мороз, когда у него такая горячая испанская кровь?!
— Помолчал бы ты лучше, — буркнул сержант Нудьга.
— Вас ист дас?.. По какой причине вы мне рот затыкаете? Думаете, если дослужились до сержанта, так уже…
— Был ты, Серега, ростовским вором, им и останешься, — махнул рукой Нудьга.
— Не слушайте его, товарищ старший сержант, — повернулся к Михалюте Колокольцев. — Где это видано, чтобы воров брали добровольцами в минеры? Немцы на это не сказали бы: «Вас ист дас?..»
— А ты еще что-нибудь знаешь по-немецки? — сердито спросил Нудьга.
Колокольцев не обратил внимание на его слова.
— Посмотрите, товарищ старший сержант, как Нина трет испанцу щеку. А все облизываются от зависти. Попробуй понять женщину! Замужняя, а улыбается. Выходит, нравится ей быть на виду у батальона…
— Откуда тебе известно, что она замужняя? — прервал Колокольцева Нудьга.
— Нина сама мне говорила, что замужняя. Можешь спросить у нее. Муж — майор медслужбы, блондин, сто восемьдесят пять сантиметров, мастер спорта по классической борьбе.
— И ты поверил? — покачал головой Нудьга.
— Я ведь не такой, как некоторые пограничники, которые классных минеров из себя корчат. Говорила, что и карточку мужа скоро покажет.
— Блондин? А может, рыжий?
— Разве может такая красивая женщина выйти за рыжего, пусть и майора! — пожал плечами Сергей Колокольцев. — Скажите ему, товарищ старший сержант!
— А то как же, скажу. Видно, эта Кармен вам всем тут зубы позаговаривала. Вы что, девчат не видели?
Колокольцев и Нудьга удивленно переглянулись. В самом деле, какие могут быть девчата у Нудьги, когда он вот уже четвертый год в армии. Или у Колокольцева, которому еще и восемнадцати не исполнилось.
— Вы обозвали Сергея Колокольцева вором. На каком основании? — спросил Михалюта у Нудьги, подчеркивая этим, что он не позволит обижать людей.
— Я отвечу, — сказал Колокольцев. — Я был знаком с одним «ночником», который летал на дальних бомбардировщиках в ночные полеты на Берлин. И для шутки назвался «ночником». А Нудьга сразу же: ага, «ночник», значит, ночной вор. Вот так! Пойду к Кармен.
— Вот и возьми такого голыми руками, — недовольно проворчал Нудьга, когда Колокольцев ушел.
— Он что, балагур? — спросил Михалюта.
— Не нравятся мне такие герои на словах. Зачем бить себя в грудь? Ты покажи себя в деле.
— Может, когда-нибудь и заносило хлопца, как сани на скользкой дороге, — возразил Михалюта. — Стоит ли вспоминать об этом? Он же доброволец. Шутки шутками, но давайте без упреков.
— Я поделился сомнениями, и только.
— Не обижайтесь. Я просто предупреждаю, потому что и полковник не любит, когда его подчиненные ссорятся между собой.
— Чего мне обижаться? Уже хорошо то, что вы откровенный. — Скуластое лицо Нудьги расплылось в улыбке, а глаза хитровато сощурились. — А вы давно знаете полковника Веденского?
— С августа сорок первого.
— А я с июня сорок первого. Еще до войны с ним встретились на заставе, — с гордостью ответил Нудьга. — Думал, что он узнает меня, когда стояли в строю. Да нас почти три сотни человек, а он один.
— Сам бы подошел, как капитан Доминго.
— Подойду как-нибудь. У меня с товарищем полковником были дела стратегического значения.
— Может, вы и полковника Шаблия знаете?..
— А кто же его из наших не знает? — удивился Нудьга. — Приезжал незадолго до войны на заставу вместе с полковником Веденским… А в сентябре выводил людей из окружения. Я был с полковником в одной атаке…
3
Илья Гаврилович все же узнал сержанта Нудьгу и подошел к нему первым.
— И вы здесь?
— Так точно! И сержант Нудьга здесь, товарищ полковник!
— Как ваши «ведра»? Послужили охране границы? — засмеялся Илья Гаврилович.
— Так точно! Послужили!
Веденский задумчиво посмотрел на сержанта. Ему вспомнились дни, когда он вместе с Шаблием инспектировал заставы.
…Застыли в строю пограничники. Взоры бойцов устремлены на полковника Шаблия.
— Скрывать от вас не стану, да вы и сами видите, что на той стороне границы скапливаются грозовые тучи, — Семен Кондратьевич прошелся перед строем и продолжил. — Люди вы уже обстрелянные, бывали в разных переделках, и мне нет необходимости еще раз напоминать, что в случае нападения врага вам первым придется схватиться с ним. Думайте, ищите выход даже в безвыходном положении. Выжимайте из своего оружия все, на что оно способно… И еще одно: народ верит в вас. Помните: в ваших руках судьба Родины. Прочувствуйте это сердцем, и тогда никакой враг не будет вам страшен…
Веденский стоял перед шеренгой пограничников и разглядывал бойцов. Лица у всех сосредоточены, взгляды прищурены — в глаза светило красное солнце, висевшее над горизонтом по ту сторону границы. Он оглянулся. На западном берегу реки — другое государство. Оттуда в любой час мог напасть враг — в прибрежных рощах и перелесках стоят замаскированные танки, тягачи, крупнокалиберная артиллерия.
За годы службы в армии Веденскому довелось побывать на многих участках границы. И всюду солнце было разным. В Белоруссии оно мягкое, ласковое, как багряная золотая осень в родной среднерусской полосе. На Камчатке солнце было низкое и холодное, как и замерзшее вокруг море. В Туркестане — ослепительное, висящее над самой головой.
Да, везде солнце было разным. И везде — одно и то же. Оно — единственное светило, что дает Земле жизнь. И согревает оно не только родную землю, но и земли других государств.
До сих пор Веденский как-то не задумывался над этим. А вот теперь, обернувшись на запад, куда смотрели пограничники, он впервые понял, ощутил, что солнце одно для всех народов. Одно для всех. И планета Земля не такая уж и большая…
Уже раздалась команда: «Вольно! Разойдись!» — а Веденский все еще стоял под впечатлением своих дум о солнце.
— Товарищ полковник! — к нему подошел плотный, подтянутый пограничник. Грудь колесом, зеленая фуражка сбита немного набок. — Сержант Нудьга! Хочу посоветоваться с вами.
— Слушаю вас, — негромко сказал Веденский.
— Хотя наши и пишут в газетах, что войны не будет, но, как сказал сейчас товарищ полковник, в случае чего первыми фашистов придется встречать нам. И мы же будем виноваты, если пропустим их на восток. А ведь там скоро жатва, люди на заводах, на шахтах работают. Третью пятилетку выполняют… — Сержант оглянулся, понизил голос. — Начальник заставы не разрешает мне ставить противотанковые мины в местах возможного прохода вражеских танков.
— Противотанковые мины? — удивился Веденский.
Когда-то он был инициатором минирования многих участков границы, где могла пройти вражеская техника. Этих мин нужно было сотни тысяч. Но затраты оправдались бы. Веденский и кое-кто из высших командиров в Генеральном штабе считали, что на первых десятках километров от границы войска агрессора должны встретить заранее обученные диверсионные партизанские отряды. Еще в начале тридцатых годов он возглавил спецшколу в Харькове, учил командиров, начальников штабов и комиссаров будущих партизанских отрядов минно-подрывному делу, тактике партизанской войны. Но его замыслам не судилось осуществиться, определяющим стало иное мнение: «Сразу же после нападения агрессора война перебросится на территорию противника…»
— Откуда взялись у вас на заставе противотанковые мины? — спросил Илья Гаврилович.
— Я сам их смастерил. Тротила у нас полно, нашлись и ведра, металлические ящики из-под патронов к винтовкам. У меня уже есть двенадцать таких мин. Но начальник заставы не разрешает ставить, боится, что какая-нибудь корова наступит на них.
— Серьезная причина, — ответил Веденский, сдерживая улыбку.
— Не только я начиняю ведра тротилом. В Карпатах на одной заставе сам начальник увлекся минированием. Но случился скандал — на мину все-таки наступила корова.
— А вы прогоняйте пастухов подальше от пограничной полосы.
— Не по-людски это будет, не по-красноармейски. Политрук говорит, что мы не имеем права их прогонять. Ведь это же их земля.
В словах сержанта Веденский почувствовал правду. Действительно, если коровы начнут подрываться на минах, что скажут о пограничниках местные жители, год назад воссоединенные с Советской Украиной?..
— Но должны же пастухи понять, что это нужно для защиты границы, — сказал Веденский, будто спорил с кем-то. — Я поговорю с начальником заставы. Он предупредит чабанов через сельсовет, чтобы не подходили слишком близко к пограничной полосе…
И вот сейчас Веденский пожимает руку сержанту Нудьге.
— Я рад вас видеть, товарищ сержант. Ну как, помогли ваши «ведра»?
— Один средний танк и три танкетки подорвались… В батальоне говорят, что вы в Харькове применили радиомины. Надо же! От «ведер» до радиомины пройти за каких-то полгода.
— Да, прошли, — кивнул Веденский. — А теперь пойдем дальше.
Он посмотрел на запад. За крышами построек над горизонтом висело красное, будто кровавое, солнце.
4
— Солнцу все равно кого греть — нас или фашистов, — задумчиво произнес Михалюта. — Садится себе как ни в чем не бывало, будто и нет войны. Садится у немцев. Это ж там и Таганрог, и Мариуполь…
— Солнце заходит там летом, — возразил Нудьга. — А сейчас, зимой, оно садится в Таганрогский залив, в Азовское море. До суши не доходит. Короткий день… О, Нина-Кармен что-то посматривает в нашу сторону!
— И тебе она нравится?
— А что? — зарделся пограничник.
— Да ничего.
— Это сплетня, что она замужем… Между нами, Гнат, Нина действительно мне очень нравится. Но пусть об этом не знают такие, как Сергей Колокольцев. Почти каждую ночь снится. А сказать ей смелости нет. Немецкие танкетки добивал гранатами после того, как они подорвались на «ведрах», а тут… — Нудьга развел руками. — Она с третьего курса института пришла, почти врач. Младший лейтенант медслужбы. А я… Идет сюда. Ладно, я побежал.
Михалюта засмотрелся на одинокое дерево: черный крученый ствол, казалось, распинал повисшее над горизонтом красное солнце.
К нему подошла Нина.
— Что, товарищ старший сержант, смотрите, как солнце собирается на покой? Был бы сейчас фотоаппарат, увековечила бы ваш взгляд.
— А вы стали солнцем для Канеля! — выпалил Гнат. — Да и не только для него.
— Я замужем.
— Это у вас муж — майор?
— Откуда вы знаете?
— Да вот знаю. Нет у вас никакого майора!
— Как так нету?.. Вы, товарищ старший сержант, астролог или следователь?
— Астроном, — пошутил Гнат. — Я бы посоветовал вам обратить внимание на одного достойного парня. Хотя бы ради моральной поддержки нашей боевой группы…
— Вы и до войны в свахах ходили?
— Нет, до войны я изучал физику атомного ядра в Харькове. И еще — радио.
— Так о ком же вы говорите? — поинтересовалась Нина. — О Сергее Колокольцеве?
— Нет.
— А-а, сержант Нудьга?
— Это отличный парень!
— А меня в ледовый десант возьмете? — прищурила глаза Нина.
— В группах санитары — мужчины. Вас не пустят.
— А у вас есть девушка?
— Была… Теперь не знаю, где она. Село ее на том, сейчас вражеском берегу… Вот уже и солнце садится. Снимите рукавицы и ловите его последние лучи.
Нина сняла рукавицы, вытянула перед собой руки.
— Лучи холодные, но ласковые. Завтра будет погожий день.
— День… Как много это на войне! — задумчиво произнес Гнат. Он смотрел на Нину, а ему виделась Наташа.
— Значит, раскрыли мою тайну. У меня и в самом деле нет никакого майора. С этой выдумкой мне легче здесь находиться. Поэтому, прошу вас, не говорите никому об этом.
— Не скажу, — улыбнулся Гнат.
Он стал сравнивать Нину с Наташей. «Нет, Наташа единственная в мире, похожей на нее я никогда не встречу. Где ты теперь? Может быть, тоже сейчас ловишь последние лучи солнца в своем селе, в хате на краю обрыва? Из окна тебе видны и море, и солнце. Это оно посылает привет от меня, Наташенька!..»
— Вот и скрылось солнце за горизонтом, — вздохнула Нина. — Только зарево, красное, аж страшно. Сколько тайн скрывает в себе это солнце? Что мы знаем о нем?
— «Солнце — источник энергии…» С этой фразы я начал один из разделов своей курсовой работы. Энергия солнца сконцентрирована в атомах. У нас же, на Земле, такая энергия закована в ядрах. Ее надо получить. И, наверно, легче всего получить ее из самых тяжелых элементов.
— А зачем нам эта энергия? Разве мало на земле топлива?..
— Скоро будет мало. Надо же, — засмеялся Гнат, — выдумать себе блондина мужа. Уж лучше бы брюнета. Вы тоже почти блондинка.
— До конца не продумала эту легенду. Вы, пожалуйста, не сердитесь на Колокольцева за то, что он передал мне ваши слова. «Видно, эта Кармен вам всем тут зубы позаговаривала. Вы что, девчат не видели?»
Гнат смутился, опустил глаза.
— И поменьше наказывайте Сережу Колокольцева. Его и так, бедненького, «утюжит» все время Нудьга. А Сережа — хороший парень и самый молодой в батальоне.
— Почему я должен его наказывать? Но если заслужит…
— Так, значит, сержант Митя Нудьга? — прервала Гната Нина и кокетливо прищурила глаза.
— Он! — кивнул Михалюта. — Илья Гаврилович верит, что мы с ним дополним друг друга, когда будем ходить на тот берег. А полковник знает людей. С каким уважением относятся к нему бойцы-испанцы!.. О, все уже на ужин пошли! Пора и нам…
5
На следующий день полтора десятка бойцов и командиров спецбатальона на «эмке» и грузовике выехали из Ростова в Шабельск. Это село находится в Краснодарском крае. Оно должно было стать базой во время рейдов подрывников на вражеский берег.
Группу возглавил полковник Веденский. Кроме минеров и разведчиков он взял с собой еще и интендантов. Они должны были позаботиться о жилье, о топливе, которое не так легко досталось в этом безлесном краю, о добавочных пищевых пайках из местных ресурсов.
…После обеда полковник Веденский, капитан Доминго, инструктор-минер Чико, старший сержант Михалюта и сержант Нудьга отправились к заливу ознакомиться с условиями, в которых придется осуществлять ледовые десанты после того, как минеры закончат обучение и станет толще лед.
Перед ними до самого горизонта простиралась белая бескрайняя равнина. Если бы солнце не светило в глаза, то, как заверяют местные рыбаки, можно было бы увидеть и противоположный, вражеский берег залива.
Минеры спустились на лед прорезанной в круче дорогой, по которой рыбаки подвозят на берег снасти, а обратно везут на подводах тюльку, бычков, камбалу, лещей, судаков, осетров, иногда и белуг, тяжелых, как откормленные свиньи, — корма в заливе и во всем Азовском море вдоволь, на дне лежат десятки затопленных барж с зерном. Подошли к рыбакам, вооруженным пешнями, жердинами-прогонами, похожими на казацкие пики, которыми вытаскивают из прорубей сети или заводят их в воду.
Среди рыбаков были и хозяева хаты, где остановились полковник Веденский и капитан Доминго, — дед Федор Семенович Головатый и его румянощекая чернявая внучка Зина. Она была обута в валенки, «подкованные» большими подковами на шипах, — их здесь называют бузлуками. Гнат заметил, что Зина смущенно поглядывает на Марьяно Чико, а тот улыбается ей и подмигивает. «И когда только успели познакомиться?» — удивился он.
Илья Гаврилович перекинулся несколькими словами с дедом Федором Семеновичем, и минеры пошли дальше.
Солнце и лед слепили глаза, идти было тяжело. И сапоги, и валенки скользили. Ног не поднимали, а двигали ими, будто шли на лыжах.
Через три часа бойцы совсем обессилели, а добрались только до середины залива. Как же нелегко будет выполнять задание боевым группам! Ведь им придется еще столько пройти до вражеского берега, поставить там мины и возвратиться назад!
— На сапоги и валенки надо надевать бузлуки, — сказал Нудьга. — Иначе будем скользить, как козлы на льду.
— Где же ты раньше был со своим предложением? — поддел его Михалюта. — Туда и назад можно и на санях. Для лошадей сошьем белые накидки. Надо снаряжать целый обоз.
— А сани и коней можно маскировать вон в тех торосах, — подхватил Веденский. — Посмотрите, там будто ледокол прошел. Это ветер так взвихрил лед.
Лучи солнца преломлялись в прозрачных, немного припорошенных снегом льдинах, отчего они казались разноцветными и светились по-праздничному торжественно, словно хрусталь.
— Друзья, — обратился Илья Гаврилович к испанцам, — могли бы вы увидеть такое чудо у себя на Средиземном море?
Доминго и Марьяно, пританцовывая от холода, одобрительно закивали.
— Вытанцовываете, как на фиесте, — пошутил Веденский. — Надо было обуть валенки.
— Да, — засмеялся Доминго. — Танцуй русский «барыня»…
Возвращаться назад было еще труднее. Нестерпимо болели ноги, ветер швырял в лицо снежную крупу. Когда вдали показался берег, минеры уже чуть не падали от усталости.
Гнат представил этот нелегкий путь десантников к врагу и обратно. «Бедные наши ноги! Выдержат ли они? И кони тут едва ли помогут, будут скользить, падать на льду, как ты их ни подковывай. Может, попробовать приспособить аэросани?»
Но эту мысль он тут же отбросил. Аэросани поднимут такой шум, что его услышат не только немцы в Таганроге и Мариуполе, но и турки в Арзеруме!.. Да, не зря об этих краях народ когда-то сложил думу:
Не дрібні дощі накрапали,
Коли три брати із города Азова,
З турецької бусурманської
Великої неволі утікали…
Став найменший брат до Савур-могили доходжати,
Став же буйний вітер повівати,
Із козацьких молодецьких його ніг валяти…
«Как вот и нас валит», — вздохнул Михалюта.
Через час ветер заметно утих — берег становился все ближе. Уже виднелись черными пятнышками рыбаки на льду. С каждым шагом они становились все больше и больше, а вскоре можно было уже и отличить по шапкам и платкам мужчин от женщин.
Дед Федор Семенович насмешливо встретил минеров:
— Кто ж выходит на лед без бузлуков!
— Промашка вышла, — признался Илья Гаврилович. — На ошибках учимся.
— Зачем на них учиться, когда можно и без них обойтись, — заметил Федор Семенович, беря в руки корзину с рыбой. — Зима, возьми пешню, прогон…
На помощь им кинулись Чико, Нудьга и Михалюта.
— Подожди, подожди, ты чего так раскраснелся? — подошел Федор Семенович к испанцу. — Заболел?
— Но, но… — отрицательно покачал головой Марьяно.
Федор Семенович снял кожух и подал испанцу:
— Давай поменяемся на куфайку!
— Но, но…
— Да меняйся уж! — вмешалась Зина, взглянув на Марьяно черными глазами из-под белого, низко надвинутого на лоб платка.
Чико неохотно стал снимать стеганку.
— Мы с Зиной приглашаем всех на уху, — сказал Федор Семенович. — Илья Гаврилович и Доминго знают, где я живу, а вы… — обратился он к Михалюте, Нудьге и Чико, — спросите любого, где находится Федь Головатый, каждый скажет. Ведь намерзлись же?
— Есть немного, — признался Михалюта. — Мы еще никогда не ели ухи из морской рыбы.
— У нас тут не только морская, но и речная, — похвалился Федор Семенович. — Есть и царская рыба.
Зинины глаза искрились, темные дуги бровей из-под белого платка лукаво поднялись вверх и опустились, на румяных щеках образовались ямочки.
Бойцы побрели к берегу. Марьяно все оглядывался. Но Зина делала вид, что не замечает этого.
Хата Федора Семеновича стояла на круче. Стены побелены известью, крыша покрыта тростником. Три окна выходили на улицу. На подворье — хлев, погребки. Огород, спускавшийся с кручи к морю, от соленых морских ветров защищал невысокий тын.
На кухне возле печи лежала охапка колючего курая и несколько кусков кизяка. Курай и кизяк — самое распространенное топливо в степной приморской стороне. Но уху варили на огороде, возле самого обрыва, в огромном казане, принесенном Федором Семеновичем и Марьяно. Чико все время улыбался, не отходил от старого рыбака, во всем помогал ему.
— Чико за кожух старается, — сказал Михалюта Доминго.
— Хочет понравиться не только одной Зина, но и падре Федор, — подморгнул капитан.
Вошли в хату. Зина поставила на стол огромную миску с квашеными красными помидорами и графин с вином.
— Садитесь, милости просим, — пригласил Федор Семенович гостей к столу, ставя перед каждым рюмку.
Гнат подозрительно посмотрел на полковника: Илья Гаврилович грозился, что во время вылазок на вражеский берег никакой «наркомовской» нормы не будет. «У минера, — сказал он, — должна быть ясная голова, холодный ум, а греет его пусть собственное сердце».
Но сейчас Илья Гаврилович вместе со всеми выпил рюмку вина.
Зина подала каждому алюминиевую миску с ухой. Уха парила, запах щекотал ноздри.
— Не каждая рыба годится в уху. Из морской для нее подходит бычок, кусок белуги, кефаль… Вот ты, хлопче, белугу как раз и ешь, — повернулся Федор Семенович к Гнату, — Такой рыбы, как у нас, на Азове, не водится ни в одном море. Разве что на Каспии.
— Вкусная уха! — похвалил Михалюта.
Старик стал рассказывать, как варится двойная, тройная уха из морской и речной рыбы, о своем крае. В его глазах светилась гордость за родную степь, раскинувшуюся вблизи моря и пламенеющую весной тюльпанами и маками.
— Когда цветут жердели, вишни, а потом и яблони, то прибрежные села кажутся облитыми белой пеной. И вся эта благодать от солнца, от земли и моря, от усилий рук человеческих, — Федор Семенович подозвал внучку. — Угости-ка нас еще и кавунами.
— Из той бочки, что с яблоками? Или из той, что с капустой? А, — махнула Зина рукой. — Я принесу из обеих, — и выбежала из хаты, сопровождаемая ласковым взглядом Марьяно.
Веденский и Доминго стали вспоминать дни борьбы с фашизмом в Испании. Им было что рассказать и серьезного и смешного.
Республиканцы хорошо знали, что за Веденским следят франкистские лазутчики. Поэтому Илью-Рудольфа и его жену Анну надо было поселить в такую квартиру, которая не вызывала бы подозрения. «Мадридцы всё знают!..» — сказал тогда капитан Доминго и поселил супругов в домике сельского падре.
Милая, интеллигентная, скромная пара понравилась падре. Особенно Анна, в ее голубых глазах он видел покорность души, смиренность. Падре как-то раз сравнил ее со святой Луизой. С тех пор она и стала Анной-Луизой.
Тогда минеры Ильи-Рудольфа и капитана Доминго изготовляли мины-сюрпризы. Поэтому почти в каждой хижине, кошаре, в хлевах, где квартировали бойцы, находился спрятанный от чужих глаз динамит. Два чемодана с тротилом хранились и в комнате Ильи Гавриловича и Анны, под их кроватями.
Однажды Илья Гаврилович был на боевом задании с партизанами. На городок налетели немецкие бомбардировщики. Две бомбы упали во дворе священника. Перепуганный, бледный, с молитвой на устах падре вбежал в комнату, забрался под кровать Анны, схватил чемодан и заслонился им от осколков.
Но крышка вдруг открылась, и из чемодана посыпались плитки тротила.
Такие плитки падре уже видел в домах и укорял людей за вмешательство в мирские дела. Священник так был поражен тем, что пара добропорядочных квартирантов обманула его, что забыл о страхе.
Возле крыльца взорвалась еще одна бомба, и осколки со свистом влетели в комнату сквозь открытую дверь. Один попал в чемодан с тротилом, стоявшим под кроватью Ильи-Рудольфа. Запахло горелым.
В комнату вбежала Анна. Поняв, что произошло, она схватила чемодан и выскочила с ним во двор. Побежав к колодцу, высыпала в него взрывчатку. Одна плитка упала на землю и взорвалась, окутав Анну черным дымом.
Падре поблагодарил Анну-Луизу за то, что спасла ему жизнь, и велел, чтобы она, не ожидая своего мужа-коммерсанта, покинула дом…
Веденский и Доминго переглянулись. Капитан улыбнулся:
— Я знаю, что вы, Илья Гаврилович, женился на Анна. Я еще тогда сказал нашему Мануэлю Бельде: «Эти русский — влюбленные. Поженятся и на война. Мадридцы все знают!» Но Бельда мне, правда, не поверил.
— Разве можно было думать о любви и женитьбе, когда мы еще не дошли до фронта, а уже погиб один доброволец из Канады? — сказал, вздохнув, Веденский.
— Это вы про земляка Пабло Цимбалюка? Бельда часто потом вспоминал тот трагический случай. Позже Пабло научил его словам той песня…
Доминго и Бельда были проводниками большой группы добровольцев, которые шли из Франции в Испанию.
Переход границы был назначен, когда на посту стояли французские солдаты, сочувствующие народному фронту. Поэтому на границе особенно трудностей не возникло.
Шли по узкой тропинке. Вскоре начался дождь. Тропинка стала скользкой. Впереди кто-то поскользнулся и сорвался в пропасть. Отчаянный предсмертный крик разорвал тишину:
— А-а-а!
От этого крика Анна вздрогнула, оступилась. Еще какое-то мгновение, и она тоже сорвалась бы в пропасть. Но Доминго успел схватить ее за руку.
Погиб доброволец-украинец из Канады. Это была первая жертва — еще до того, как бойцы добрались до фронта.
Все спустились на дно ущелья, нашли изуродованное тело добровольца. Там его и похоронили. Когда лег на могилу последний камень, кто-то из добровольцев тихо запел «Заповіт» Шевченко:
Поховайте та вставайте,
Кайдани порвіте…
Потом долгие часы шли молча. Анна не выпускала руки Ильи Гавриловича. Не тогда ли, на той тропинке в Пиренеях, он почувствовал, что Анна — его судьба? Он верил, что не сорвется в пропасть, как канадский украинец, не погибнет в Испании, потому что любит Анну и должен жить, чтобы эта любовь расцвела, принесла свои плоды…
Зина принесла три зеленоватых, с темными полосками кавуна, с которых еще стекал рассол. Доминго разрезал их, причмокнул языком:
— Вкусно! Мадридцы все знают!
— А откуда у вас такая фамилия? — спросил у хозяина Михалюта.
— Давнее дело, — тряхнул седой головой Федор Семенович. — Наши предки-запорожцы пришли сюда с Южного Буга еще в восемнадцатом столетии. К этому берегу пристало несколько десятков казацких челнов и яхта кошевого атамана Захара Чепиги. Пришли обозы и по суше — их привел полковник Савва Белый. Еще был с ними и войсковой судья Антон Головатый с грамотой царицы на эти земли. Старые люди рассказывали, что Головатый, когда выпьет, любил говорить: «Ой, хватит, братья, нам печалиться! Теперь мы, милые братья, забудем про нужду, будем жить вольно, да верно служить царице-государыне, кордон охранять, рыбу ловить, горилку пить, да будем богатыми селянами…»
— Вон как! — вырвалось у Михалюты. — «Забудем про нужду… Будем богатыми селянами…»
— Ты угадал, хлопче! Богатыми тут люди не стали, потому что быстро появились помещики Щабельские, которые меняли людей даже на борзых собак… А войсковой судья Головатый вскоре умер от малярии.
— Пограничником, значит, был ваш предок? — по-своему рассудил сержант Нудьга.
— Похоже, что так. А в гражданскую я в красной коннице служил. Как же казаку без сабли!
Потом речь зашла о ледовых десантах. Федор Семенович посоветовал на полозы саней набить подрезы, чтобы те не ходили из стороны в сторону по льду, а шли ровно.
— Не забудьте и о бузлуках для коней, — напомнил он.
У Михалюты было уютно на сердце — от тепла, вкусной еды, вина. Он сидел разомлевший и вслушивался в тиканье маятника на стенных часах, отсчитывавших секунды и минуты, которые уже никогда не вернутся, как не вернется в море волна, что выплеснулась на берег, принеся с собой песчинки и камушки.