1
Колхозники рыболовецкой артели пообещали дать минерам лошадей и сани, набить на полозы подрезы, позаботиться о бузлуках.
Бойцы днем и ночью учились закладывать мины на дороге с твердым покрытием, возле строений. Вскоре всем выдали стеганки, маскировочные халаты, саперные ножи, кусачки, комплект инструментов для работы с минами, гранаты Ф-1.
Полковник Веденский побывал в штабе Азовской флотилии — с нею спецбатальон должен будет держать постоянную связь. Встретился с командующим армией, в тылу которой будут базироваться минеры. И моряки, и армейцы просили, чтобы боевые диверсионные группы приводили с северного берега «языков», наносили на карту дислокацию вражеских войск и огневые точки, узнавали, по каким дорогам движется техника немцев.
Что касается разведки, у Ильи Гавриловича был свой план. Он предусматривал использовать для сбора сведений о противнике рацию старшего сержанта Михалюты, которую тот взял с собой, когда ехали сюда, с разрешения полковника Шаблия. Чтобы скорее найти общий язык с разведотделами, полковник Веденский посещал штабы армий и Азовской флотилии вместе со старшим сержантом.
Но вот все споры и сомнения остались позади. Спецбатальон минеров, преодолев нелегкие сто тридцать километров, прибыл на берег залива, на место наиболее вероятной возможности вторжения фашистских моторизованных сил.
Уставшие бойцы были рады жилью, уже приготовленному для них интендантами. Казармами стали молокопункт (коров еще осенью, когда немцы взяли Ростов, погнали дальше, в глубь Северного Кавказа), а также классные комнаты в школе, стоявшей у самого обрыва. Это было старое здание из красного кирпича, с широкими окнами, на высоком фундаменте. Классы были пусты — начались зимние каникулы. Еще один взвод разместился внизу, под кручей, в помещении правления рыболовецкого колхоза. Командиров расселили по хатам.
Группа Михалюты заняла самый большой класс. Дежурные затопили печь. Повеяло теплом, домашним уютом.
Гнат лег на соломенный матрац, закрыл глаза. Стал вспоминать пройденную нелегкую дорогу.
Из Азова вышли перед рассветом. Над бескрайней степью висел молодой месяц. Через полтора часа оказались у моря. Оно таинственно поблескивало льдом. В лучах солнца пламенели зубчатые верхушки торосов, темнели проруби, пробитые рыбаками. Слева — степь, припорошенная снежной крупой. И в степи, и на море снег не держался — сдувало ветром. Но в балочки и низины его столько намело, что можно было утонуть с головой.
Впереди шла боевая охрана, за нею на санях командование батальона, потом минеры, построенные по взводам и ротам, а в хвосте колонны — походная кухня.
Полковник Веденский время от времени останавливал свою машину и ждал, пока пройдет весь батальон. В шеренгах плечом к плечу с красноармейцами шагали и бойцы-испанцы.
Кажется, на третий день пути он увидел Нину и рядом с ней сержанта Дмитрия Нудьгу. Улыбнулся, вспомнив слова капитана Доминго: «Мадридцы все знают!..»
Он смотрел на Нину и сержанта, а думал о Наташе. «Где ты теперь? Как живется тебе? Помнишь ли меня? Не забыла?..»
Он и сейчас будто воочию увидел заросшую бурьяном железнодорожную колею, рельсы, поблескивавшие в лучах заходящего солнца, пахнущие смолой шпалы.
Услышал опять немного самоуверенный, кокетливый голос Наташи: «Мой адрес? Село на берегу Азовского моря, крайняя хата над яром возле моста…»
Гнат вдруг рывком поднялся. «Что же это получается? Наташино село находится на крутом берегу Таганрогского залива. Его пересекает шоссейная дорога, ведущая из Мариуполя на Таганрог, дорога, имеющая для немцев большое стратегическое значение. Одно из заданий у нас — ставить мины на шоссе. Несомненно, в том селе есть гарнизон, поскольку оно чуть ли не самое большое между Мариуполем и Таганрогом. А если так, то почему бы… — у Гната перехватило дыхание: — Если Наташа вернулась домой, то она, конечно, поможет нам…»
В классе было шумно. Мануэль Бельда что-то наигрывал на мандолине, а Сергей Колокольцев выбивал на ложках ритмы зажигательной мелодии. Несколько бойцов притопывали в такт ногами. Но вот все притихли: вошел дежурный и сообщил, что завтра три группы, в том числе и группа старшего сержанта Михалюты, отправляются на тот берег.
— Вас ист дас?.. Выходим в море! На катерах? — нарушил первым молчание Колокольцев.
— А мне определенно что-то погода не нравится. Как бы не потеплело, — озабоченно обронил самый старший по возрасту в группе Степан Воскобойников.
— Что? Твой барометр показывает к оттепели? В носу закрутило? — пошутил Колокольцев, — Так ты подбрось в него табаку, как вон Цимбалюк подбрасывает топливо в печь! И твой нос покажет «добро» на выход.
Воскобойников был человеком незлобивым и в ответ на подобные шутки прикладывал обычно большой палец к виску, а остальными четырьмя выразительно помахивал, произнося при этом лишь одно слово: «определенно».
— Сергей, прекрати выступление не по делу! — оборвал Колокольцева Нудьга.
Михалюта подошел к окну. Опершись на подоконник, стал смотреть на небо. Оно было чистым, дымы из труб поднимались ввысь, слегка покачиваясь. Ветра почти не было, и он подумал, что предположение Воскобойникова едва ли оправдается. Спросил у дежурного:
— Обоз готов?
— Да. Колхозники рыбартелей помогли. И сани приготовили, и попоны для лошадей пошили. — Дежурный, козырнув, вышел.
Цимбалюк поставил на стол казан с чаем.
— Жалко, кофе нет. В Испании мы каждый день пили кофе.
— Вас ист дас? А мясо вы там ели? — спросил Колокольцев. — Я читал про знаменитого рыцаря Дон Кихота. Однажды он врезался в отару овец. Вот где было мяса на шашлыки!
— Мясо мы ели. В Испании достаточно мулов и буйволов. А бараниной нас угощали крестьяне, когда мы им помогали во время сева или во время жатвы, — ответил Цимбалюк. — Чудно как у них сеют кукурузу — зерна втаптывают пятками в землю.
— В горах иначе не можно сеять, — пояснил Чико. — Зерна надо втаптывать, чтобы с террас не смыл дождь.
Дневальные принесли термос с кулешом. Нудьга разрезал буханку на равные доли, попросил Воскобойникова раздать бойцам. Колокольцев насадил свой кусок на нож и принялся поджаривать на огне. Хлеб станет легче, уменьшится в размере, но зато будет хрустеть на зубах и пахнуть дымком.
Съев миску кулеша и выпив кружку чая, Гнат лег на матрац, задумался. С кем же завтра пойти ему к хате Наташи? Все бойцы вроде бы надежные парни. Никто из них в трудную минуту не бросит товарища в беде. Но тут важно, чтобы об этом визите не узнало преждевременно начальство. Сначала надо все разузнать, а потом уж докладывать. Если Наташа дома, неужели она не уговорит мать где-нибудь спрятать его с рацией на два-три дня?
В классе тихо зазвучала песня.
Зашуміла та біла береза,
Та ще й калинові гаї.
Не завдавай, молода дівчино,
Мому серцю туги…
Гнат знал, что с этой песней восемь лет назад Павло Цимбалюк пересек Атлантический океан. В Канаду его позвал отец, который годом раньше уехал туда на заработки. Эту песню слышали и канадские леса, где Павло и отец вместе с такими же бедняками, как они (финнами, французами, поляками, сербами), работали на лесоразработках.
— Я думаю, что у каждого человека есть своя задушевная песня, — вздохнул Воскобойников.
— Си… Да… — послышался голос всегда молчаливого Мануэля Бельды.
В класс вошел высокий, немного неуклюжий в кожухе деда Федора Семеновича Марьяно Чико. Улыбаясь, достал из полевой сумки белый пушистый шарф и такие же белые шерстяные носки.
— Зина подарок, — похвастался он.
— Вас ист дас? Старик подарил кожух, а внучка — шарф! Везет же людям! Дай-ка… — Колокольцев не договорил — по радио начали передавать сводку Совинформбюро.
На запад и северо-запад от Москвы Красная Армия продолжает наступательные бои. Диктор перечислял освобожденные селения, большинство названий которых бойцы слышали впервые. Под Ростовом, под Ржевом и под Тихвином — без перемен. На Ленинградском фронте бои местного значения, немцы обстреливают осажденный город и сбрасывают на Ленинград бомбы.
Когда диктор умолк, Гнат перевернулся на правый бок, подложил руку под щеку и закрыл глаза.
Где-то на улице завыла собака. Мануэль Бельда вдруг вскочил с матраца и прошептал:
— Это Пират.
— Какой Пират? — удивился Михалюта.
— Встретил тут собака. Такой доверчивый.
— Ну и Мануэль…
— Я люблю собак. А завтра в море…
— Ты так говоришь, будто мы уходим на подводных лодках.
— Я ненавижу подводный лодка, — сморщился Бельда.
Он с минуту помолчал и стал рассказывать об одной страшной трагедии.
…В мае 1937 года Мануэлю довелось сопровождать добровольцев из Франции на одном из барселонских судов. Оно отчаливало из Марселя. Ночью тайком от полиции Бельда провел добровольцев на корабль. В трюме собралось около двухсот пятидесяти человек. Но обо всем пронюхали шпионы. Утром на судно ворвались французские жандармы. Матросы начали с ними драку, не пускали их в трюм. Видимо, жандармы не очень-то и старались исполнить свои обязанности. Помахав кулаками, они вскоре ушли.
В трюме было тесно. Не хватало воздуха. Люди задыхались.
Наконец отчалили.
Через несколько часов патрульный катер сообщил, что поблизости находится фашистская подводная лодка. Но капитан не испугался и дал команду следовать дальше. Появился республиканский самолет, помахал крыльями. Настроение у пассажиров улучшилось.
Мануэль Бельда вышел на палубу, стал любоваться морем. Еще час, и покажется Барселона.
Вдруг всплыла подводная лодка, выпустила две торпеды. Одна прошла мимо, другая попала в заднюю часть судна. Несколько человек было убито, многих ранило. Все начали спешно надевать спасательные пояса.
Судно стало тонуть.
«Вот она, моя смерть! — подумал Мануэль. — Даже могилы не будет!»
Матросы и бойцы-добровольцы начали торопливо отвязывать спасательные лодки и спускать на воду. Возле одной из них оказался Мануэль, стал помогать матросам. Лодка повисла на канате. Наконец пассажиры уселись. Когда до воды оставалось метра два, лодка опрокинулась, люди очутились в море.
Вода вокруг корабля была багряной от крови. Кто не умел плавать, хватались за доски, за бочки, за все, что попадалось под руку.
Рядом сел гидроплан, его облепили люди, будто пчелы свои соты. Мануэль был далеко от гидроплана и уже начал захлебываться водой. Он снова стал прощаться с жизнью. Никто над ним не заплачет, не запоет, как над тем парнем:
Як умру, то поховайте
Мене на могилі
Серед степу широкого…
— С тех пор я и ненавижу подводный лодка, — закончил свой рассказ Мануэль.
В классе воцарилась тишина.
— А как же ты остался в живых? Кто тебя спас? — нарушил наконец молчание Нудьга.
— Нас пришли подобрать две моторный лодка. Еще десять лодка выслал рыбаки. В одну втащил меня. Скоро я пришел в себя. Кто-то протянул бутылка рома…
— И сколько же тогда людей утонуло? — спросил тихо Гнат.
— Человек семьдесят… Нас переодели в сухой одежда, а вечером поезд поехал в Барселона. В вагоне я встретил еще один «утопленник» — Пабло Цимбалюк.
— Вот, значит, когда вы стали братьями. Поэтому Цимбалюк и просился быть вместе с тобой.
— Си… Да, камарадо Гнат!
Мысли Михалюты снова унеслись на вражеский берег. Встретит ли он в селе Наташу? А если ее нет, то, может быть, мать не откажется им помочь… Скорей бы наступило это завтра! Говорить командирам о Наталке он пока не будет. Зачем ловить рыбу впереди невода?..
Где-то неподалеку опять завыла собака. Бельда вздрогнул, резко поднял голову. Долго прислушивался. Потом тяжело вздохнул и, ни слова не сказав, ткнулся головой в подушку.
2
Полковник Веденский и старший лейтенант Мотыльков провожали три диверсионные группы в первый рейд. Минеры были одеты в маскхалаты, лошадей ездовые покрыли белыми накидками. На санях — мины, вязанки сена, мешок с овсом, ранцы с патронами, сухарями и вяленой рыбой. Были здесь и лопаты, ломы, кайла, без которых не обойтись во время работы на замерзшем грунте.
Пожатия рук, слова напутствий: в случае непогоды минеры должны были вернуться даже с середины залива.
На круче стояли женщины и девчата. Каждая что-нибудь принесла на дорогу бойцам.
Провожала минеров и Нина. Она сразу же подошла к группе Михалюты и, к удивлению Колокольцева, подала руку Нудьге.
Сергей толкнул локтем в бок Мануэля, стоявшего рядом.
— Видел? — кивнул он в сторону Нудьги и Нины. — Вас ист дас? Что сказал бы твой капитан Доминго?
— Доминго сказал бы, что мадридцы все знают!
— Даже Пират и тот с завистью поглядывает на них! — Колокольцев наклонился к собаке, которая терлась возле ног Мануэля. — Пошел вон, Пират! Бузлуки на твои лапы не наденешь, и если ты побежишь за нами, то назад не вернешься.
Бельда засмеялся и стал гладить пса.
Наконец лошади, запряженные в сани, тронулись. Ледовый десант быстро удалялся. Вскоре его уже не было видно с берега.
Цокали конские копыта, отбивая кусочки прозрачного льда. Впивались в лед шипы бузлуков, надетые на сапоги. Посвистывали надрезы на санях, полосуя лед, будто остро заточенные коньки. Фыркали лошади, выдыхая клубы сизого воздуха.
Вечером группы разделились, как и было предусмотрено. До вражеского берега оставалось километров восемь — десять.
Михалюта посмотрел на часы. Без двадцати минут пять.
Смерклось. Небо стало тяжелым, покрылось тучами. Неожиданно подул ветер, пошел густой снег. Северный, бьющий в лицо. Лошади остановились — глаза залепливало снегом. Как ни уговаривали их ездовые, как ни кричали на них — они ни с места. Пришлось вести под уздцы.
Преодолели еще километров пять. По подсчетам Михалюты, уже должны были быть торосы, а от них до вражеского берега не больше двух-трех километров. Но торосов не было видно.
— А не сбились ли мы с пути? — встревожился Воскобойников. — Определенно.
— Вас ист дас? Имея компас, разве можно заблудиться? — возразил Колокольцев.
В эту минуту внезапный шквал сбросил с саней вязанку сена, и она покатилась по льду. Колокольцев тут же побежал за ней. Несколько раз упал, но все же догнал ее, принес и положил обратно на сани.
Прошел еще час. Лошади ступали тяжело. Груз был нелегким. На санях не только мины, но и много взрывчатки. Ее решили перенести на вражеский берег с первого же выхода и где-нибудь спрятать, чтобы в следующий раз добираться «налегке», лишь с одними минами.
— Может, все-таки сбил нас с курса ветер? — снова забеспокоился Степан.
— Еще, не дай бог, в Турцию занесет через Керченский пролив! — воскликнул Колокольцев.
— Определенно, мелешь такое! Все же не зря крутило в коленях.
— В правую или в левую сторону? — засмеялся Колокольцев. — Попроси Нудьгу, он раскрутит.
Сержант Нудьга никак не среагировал на эти слова. У него одно в голове — Нина. Молодец-таки Гнат, замолвил словечко. Нина стала теплее относиться к нему. А что? Разве он хуже других? Разве она не знает, что в пограничники всегда отбирают самых достойных людей?.. А достоин тот, кто предал Родине, честен, смел и не без царя в голове. Об этом говорили еще на границе и Шаблий и Веденский. Разве не он, Дмитрий, догадался применить против захватчиков мины-«ведра»?..
На сердце у Дмитрия тепло. Когда покидали берег, к нему подошла Нина, подала свою маленькую руку, улыбнулась. Эта улыбка и греет сейчас его душу.
Что нужно человеку для счастья? Точно так же Нина прощалась с Михалютой, Колокольцевым, Цимбалюком, со всеми минерами. Ну и что? К Нудьге-то она подошла первой. Он это хорошо знает. И счастлив этим.
Вскоре минеры наткнулись на глыбы льда с острыми вершинами. Это и были долгожданные торосы, где бойцы должны оставить лошадей и ездовых и дальше, к берегу, добираться уже пешком.
— Ну что, товарищ командир? — потер руки Нудьга. — Будем готовиться к вылазке.
— Будем, — кивнул Михалюта. — Не забывайте о разведке. Запоминайте хорошо дорогу. Подмечайте каждый бугорок, тропку, овраг, каждый сугроб снега. Я пойду в сторону поселка, а ты, Нудьга, прямо по стрелке компаса.
— Хорошо. Мусафиров, Бабаян! Забирайте с саней пакеты. А вы, — обратился Нудьга еще к трем бойцам, — берите лопаты, кайла и все остальные причиндалы.
— Есть взять «заказные бандероли»! — прогудел в ответ Мусафиров и начал складывать в вещмешок замотанные в материю, не пропускавшую воду, плитки тротила.
— Определенно, я и Цимбалюк с лошадьми будем ждать вас в торосах, — ни к кому не обращаясь, вздохнул Воскобойников.
— Да, вы будете ждать нас здесь, — сказал Михалюта и добавил сочувственно. — Кому-то же надо… Со мной пойдут двое.
— Я, товарищ командир! — шагнул к Гнату Мануэль Бельда.
— И я! — поднял руку, словно школьник на уроке, Сергей Колокольцев. — И никаких там «Вас ист дас?»!
— Согласен. Со мной пойдут Бельда и Колокольцев!
Торосы остались позади. Михалюта, Бельда и Колокольцев шли теперь по ровному льду. Иногда встречались небольшие сугробы — верная примета, что берег близко.
Здесь был финиш восточных ветров. Но сегодня дул северный. Сейчас он притих, обессилел, будто сказочный дракон, которому отрубили все головы. На небе ни луны, ни звезд. Вокруг — белая тьма.
3
Дмитрий Нудьга знал, что не только в группе, но и во всем батальоне его считают опытным минером, бесстрашным солдатом, закаленным еще в мирное время на границе. Знает об этом и младший лейтенант медслужбы Нина. А какая девушка может быть равнодушной к воину, которого другие солдаты называют отчаянным, смелым? С далекого Урала, из Кирова, Ярославля девчата, даже не видя в глаза красноармейцев, пишут им искренние, ласковые слова. Нину, конечно, храбростью не удивишь: она сама находится на фронте. И все-таки… К нему первому подошла, когда провожали их в этот рейд. Да и не такой уж он и храбрый, отчаянный. Обычный солдат, как все. Можно подумать, что он не боится смерти, что ему на все наплевать. Так уж и не боится! Конечно, боится. Кто же не боится этой смерти?..
Ему вспомнилась служба на границе. Приходилось задерживать и лазутчиков, диверсантов. Но сейчас он сам для немцев и диверсант, и лазутчик. И они, ясное дело, примут все меры, чтобы обезвредить его. С ним будет лишь пятеро своих, а рядом — целые фашистские дивизии. Поэтому каждый шаг, каждое движение должны быть хорошо продуманы, всесторонне взвешены.
— Будьте осторожными, — шепотом предупредил минеров Нудьга, когда подошли к берегу. — Со мной — Мусафиров и Бабаян. Остальные ждут здесь.
Берег был крутой, обрывистый. Промерзшая земля — словно камень. Кое-где росли кусты терна, глода. Руки натыкались на высохший бурьян. Мусафиров тихо ойкнул, наткнувшись на чертополох, — колючки достали до пальцев даже сквозь рукавицы.
Наконец вскарабкались наверх. Им повезло. На круче огневой точки не было.
Несколько минут лежали, отдыхали.
— Запоминайте каждую былинку, — сказал Нудьга, вглядываясь прищуренными глазами в белую равнину, раскинувшуюся перед ними.
В нескольких десятках метров едва различимо поблескивало шоссе Таганрог — Мариуполь. Это и есть их объект. За шоссе — степь. Там виднелись, словно маленькие копешки сена, кусты терна и боярышника, вдали, слева, сквозь негустой снегопад мерцали огни. Там населенный пункт. И конечно же гарнизон немцев — рыбаки в своих хатах не станут жечь глубокой ночью ни ламп, ни каганцов. Справа шоссе, убегая от моря, круто изгибалось. Это как раз то место, где надо ставить мины.
Нудьга встал.
— Добираемся вон до тех кустов, что на той стороне дороги.
Пригибаясь, побежали к шоссе. Но вскоре пришлось залечь — появился патруль.
Через несколько минут два солдата поравнялись с минерами. Воротники шинелей подняты, поверх шапок повязаны то ли женские платки, то ли башлыки.
Когда патруль растаял в снежной пелене, Нудьга поднял руку.
— Пошли дальше.
— А может, давайте ползком? — предложил Мусафиров.
— Правильно. Так будет безопасней, — согласился Нудьга.
Переползли шоссе, забрались в кусты.
— Копайте, долбите яму, — приказал Нудьга. — Здесь будет наш склад. Посматривайте на шоссе. А я снова — на лед.
Когда он спустился с кручи в залив, к нему подбежали трое минеров.
— Ну как там?
— Пока все в порядке. Идите влево, в направлении населенного пункта, и ставьте мины. Один наблюдает, двое устанавливают. Постарайтесь без стрельбы. Сделайте свое дело, возвращайтесь сюда же! Возьмите тротила на три мины. Я заберу остаток.
И снова сержант Нудьга с тяжелым вещмешком за плечами стал карабкаться по обрывистому берегу наверх. За ним — трое десантников.
На круче минеры немного передохнули и поползли к дороге. Нудьга — прямо, остальные — влево.
По шоссе проходили патрульные солдаты. Время от времени светили по сторонам карманными фонариками.
Нудьга слышал негромкий разговор, смех гитлеровцев. Переговаривались они как-то устало. Видимо, патрулирование их подходило к концу и с минуты на минуту должна была прийти смена.
Снег уже еле сыпался, но ветер не утихал. Подул, казалось, еще сильнее. Нудьга вытащил из рукавиц руки, стал растирать исцелованное лютым декабрьским ветром лицо. «Как там Михалюта, Бельда и тот «ночник» — Колокольцев? А может, они напоролись на немцев и… Война есть война…»
Чтобы как-то отвлечься от этих тревожных мыслей, Дмитрий начал вспоминать свое детство.
Еще в шестом классе он решил, что станет пограничником, как Карацупа, — о нем писали в пионерских газетах. Отец работал тогда бригадиром поезда и два лета брал его с собой. Где только не побывал он: в Москве, Севастополе, Мурманске, Одессе, Ленинграде… А однажды даже ездил во Владивосток. С вокзала пошли к памятнику борцам революции на Дальнем Востоке. На высоком пьедестале — фигура красноармейца со знаменем. Ниже — с одной стороны группа бойцов первой русской революции, а с другой — отлитые из бронзы партизаны Приморья. Он смотрел на огромный памятник, и ему слышалась песня, которую часто пели в школе. Последние ее слова: «И на Тихом океане свой закончили поход» — звучали всегда как-то особенно, казалось, отзывались в самом сердце. Об этой поездке во Владивосток, о памятнике он написал заметку в школьную газету. И все мальчишки завидовали ему. А учительница Клавдия Васильевна похвалила его в классе при всех учениках…
Добравшись до кустов, Нудьга сбросил с плеч вещмешок.
— Принимайте еще одну «заказную бандероль»!
— Ого, целую гору приволок! — удивился Бабаян.
— Зато на льду теперь ничего не осталось.
Вдруг в небе над заливом вспыхнули ракеты, где-то вдали затрещали крупнокалиберные пулеметы.
Минеры замерли, будто каждого оглушили эти выстрелы, ослепили вспышки ракет.
— Чего они всполошились? — задумчиво произнес Нудьга. — Может, просто от страха? Подбадривают себя? Ладно, — махнул он рукой. — Бабаян, ты прикрывай нас, а мы с Мусафировым начнем ставить мину.
— Есть прикрывать! — ответил Бабаян.
Они уже не раз ставили мины «на шомпол», «на палочку», мины с упрощенным подрывателем «на шнур», а Нудьга даже мины-«ведра». Но это все нижний этап в минной войне. Сейчас у них — новинка, мины замедленного действия, обращению с которыми учил сам полковник Веденский и капитан Доминго.
«Неужели не успеем поставить до возвращения патруля? — тревожился Нудьга. — Должны! Обязаны успеть!»
Это была его первая мина замедленного действия. Взорвется она не под первой машиной, что проедет по ней, а под четвертой. Вторую мину он настроит на пятую машину. Третью — на седьмую… И так каждая группа! О, если все пройдет удачно, будет такой эффект!
Ямка готова. Теперь надо быть особенно осторожным. Ведь взрыватель — химический электролит. «Настройка» его на заданный срок — очень тонкая и опасная работа.
Наконец первая мина поставлена.
Бабаян никаких сигналов тревоги не подает, значит, можно спокойно заниматься своим делом.
Нудьга с Мусафировым отошли шагов на десять и стали копать новую ямку.
Когда поставили третью мину, подбежал Бабаян.
— Сюда едет машина, вдалеке мигнули фары.
— Вот и хорошо, — улыбнулся Нудьга. — Сейчас поищем поблизости выбоину и поставим мину натяжного действия. Осталось еще пять килограммов тротила и взрывателей.
Выбоину нашли быстро. Немного углубили ее, положили заряд со взрывателем.
Нудьга вставил во взрыватель тонкую палочку, к ней привязали нитку от парашютной стропы, выкрашенную в серый цвет. (Даже на такую мелочь было обращено внимание во время подготовки к вылазке на вражеский берег.) Мусафиров осторожно вынул предохранительную чеку из взрывателя, а Бабаян засыпал выбоину и заложил ее камнями.
Нитку протянули через дорогу, вбили на обочине в мерзлую землю колышек и привязали к нему.
— Машина уже близко. Бежим к заливу! — приказал Нудьга.
— Вот и получат сейчас фрицы от нас подарочек, — потер озябшие руки Бабаян.
— Заказную бандероль с нашей печатью, — добавил Мусафиров.
— Бежим, бежим быстрее! — поторопил их Нудьга.
4
Осторожно, будто по битому стеклу, пробирались Михалюта, Колокольцев и Бельда к вражескому берегу.
Вдруг огненной змеей взлетела в небо ракета.
— Ложись! — крикнул Колокольцев, шедший немного впереди.
В сполохе ракеты Гнат увидел вмерзшие в лед судна. «Наверное, баржи!» — подумал он и упал на лед.
Застрочили пулеметы.
«Все ясно: на суднах живут в кубриках солдаты. Услышав сигнал тревоги, выскочили на палубу и начали стрелять, — догадался Михалюта. — Вот тебе, Гнат, и первое боевое задание».
Он закрыл голову руками, будто они могли защитить от вражеских пуль.
«Не может быть, чтобы фашисты нас заметили! — сверлила мозг беспокойная мысль. — Стреляют наугад. Для того чтобы спокойней потом спалось в позднюю ночь. А может, немецкие агенты предупредили командование, что на южном берегу дислоцируется батальон, готовящий к рейдам диверсионные группы?.. Если так, то… А я ведь еще хотел побывать в хате над обрывом, возле мосточка. Тот мосток надо взорвать…»
— Командир! — крикнул Колокольцев. — Мануэль убит!
— Убит? — вздрогнул Михалюта. — Да ты что…
— Наверно, слепая пуля, — Колокольцев приложил голову к груди испанца. — Сердце молчит.
Гнат подполз к Бельде.
— Мануэль?!
Увидел на льду кровь.
«Вот так. Сколько он воевал на своей земле, пришел помогать нам, и… погиб сын оливковой страны на льду Азовского моря. А вчера говорил про свое родное Средиземноморье, в котором четыре года назад чуть не утонул. И там море, и здесь море… И еще говорил с Цимбалюком о «Заповіте» Шевченко, что звучал над Пиренеями. Песню, обращенную к людям Украины, пели на границе Франции и Испании. Почему он так часто вспоминал эту песню? Боялся умереть в море? Боялся, что не будет на земле могилы? И все же погиб в море, хотя и скованном льдом…»
В небо взвилась еще одна ракета. С палуб судов снова застрочили пулеметы. Ракета погасла, и пулеметы смолкли.
«Что я скажу полковнику, испанцам? Что войны без жертв не бывает? Еще ни одной мины не поставил, а уже потеряли бойца. — Гнату вспомнился Пират, который терся возле ног Мануэля на берегу. — Возможно, собака предчувствовала беду? Бессмысленная смерть. Так мизерна цена жизни!»
Михалюта с Колокольцевым завернули неподвижное тело Мануэля в плащ-палатку, как заворачивают маленьких детей в одеяло, когда выносят их на улицу.
Что они знали о нем? Почти ничего. Ни Гнат, ни Сергей не были с Мануэлем в Испании. И вместе с тем знали много. Ведь Бельда воевал под командованием Ильи Гавриловича, ходил в тыл фалангистов, взрывал итальянские и немецкие машины и поезда. Мануэль с Сергеем часто играли по вечерам: один на мандолине, другой на гитаре. Теперь мандолина осиротела.
Положив тело Мануэля на спину, Михалюта тихо сказал:
— Пошли назад.
«И зачем я его взял с собой? — упрекал он себя. — Проклятые баржи! Надо обозначить их на карте».
— Командир! Баржи мы должны уничтожить! Этого требует смерть Мануэля, — сказал Колокольцев, будто догадавшись о мыслях Гната.
Путь к торосам был нелегким. Михалюта и Колокольцев то и дело обращались друг к другу: «Давай я понесу Мануэля! Ты устал!» Они не говорили «мертвого», «труп». Для них Бельда оставался живым.
Времени не замечали: хотелось скорее встретить своих. И в то же время побаивались этой встречи, ведь в торосах — Цимбалюк, боевой друг Мануэля. Это же он просил Гната взять Бельду в свою группу.
«Что теперь скажешь Павлу, испанцам?» — уже в который раз задавал себе этот мучительный вопрос Михалюта.
Впереди поблескивал чистый лед, по нему курился снег. Гнат достал спички. Огонек вспыхнул и тут же погас. Колокольцев поднял полы маскхалата, прикрыл руки Михалюты от ветра. Гнату удалось зажечь три спички. Когда они сгорели до конца, Сергей сказал сердито:
— Вас ист дас? Никакого ответа! Спят они, что ли?
— Нудьга со своими уже на берегу. А Цимбалюк и Воскобойников просто не заметили нашего сигнала, — спокойно произнес Михалюта. — А может, ты плохо смотрел?
— Я ночью хорошо вижу, — буркнул недовольно Колокольцев. — Нигде никакого огонька-ответа.
— Неужели мы свернули в сторону и прошли мимо нашего лагеря в торосах?
— Ни огонька! Только белые мухи перед глазами. Вот тебе и «Вас ист дас?»! — вздохнул Колокольцев.
Он стал испуганно смотреть по сторонам. Это не понравилось Михалюте. «Не зря Нудьга предупреждал, — подумал он. — Да, такой, наверно, может оставить товарища в беде. До вражеского берега рукой подать и не заблудишься».
Гнат посмотрел на съежившегося Колокольцева, утомленного тяжелой ношей, — тело Мануэля частенько лежало и на его неокрепших плечах.
«Вот и верь таким… Но я и Наташе верил… А разве сейчас не верю? Как же жить и воевать без веры?..»
— Мануэля понесу я! — решительно сказал Гнат. — И нести буду, пока не встретим своих!
— Свои могут быть километров за двадцать пять на том берегу залива.
— Ничего, донесу.
— А я? Так не годится! — рассердился Колокольцев.
— Ты слабее меня. Да еще такой ветер и мороз. Шагай и помалкивай. Так будет лучше.
Гнат старался ступать мелкими шагами, чтобы три шипа на бузлуках глубже входили в лед.
Вдруг ему послышался чей-то голос и как будто смех. Но разве сейчас до смеха? Он повернул голову, с тревогой спросил Колокольцева:
— Сергей, ты что-то сказал?
— Вас ист дас? Я молчу. Выполняю приказ.
Значит, все это померещилось. Ему просто вспомнилась ироническая, пренебрежительная ухмылка Анатолия Петровича на харьковском вокзале, когда провожал Наташу. Вспомнился ее голос. Эти воспоминания и породили галлюцинацию.
Уже более двух часов находятся они в пути, а торосов, где их ожидают Воскобойников и Цимбалюк, нигде не видно. У Гната онемела спина под тяжестью тела Мануэля. Ноги подкашиваются. Кажется, еще шаг, два — и все, дальше он не сможет идти.
— Слышишь, командир? — дернул его за рукав маскхалата Колокольцев.
Гнат остановился, присел, опустил на лед тело Бельды.
— Откуда у тебя силы берутся вот так идти без передышки? Думаешь, если мы у немецкого берега, так я оставлю тебя? Побегу к ним, и концы в воду?
— Если бы я в тебя не верил, не взял бы с собой. Было из кого выбирать, — ответил сердито Михалюта. — Случилось нежданное-негаданное. К тому же мы еще и заблудились.
— А может, дать короткую очередь из автомата? Или гранату бросить? Вдруг наши услышат?
— Давай.
Прозвучала короткая очередь. Прислушались. В ответ — тишина.
— Нам не донести Мануэля, — вздохнул Колокольцев.
— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился Михалюта.
— До нашего берега километров двадцать, не меньше. Своих мы уже не застанем. Они уехали, чтобы их утром в торосах не накрыли немцы из минометов и орудий… У меня есть бечевка. Давай привяжем ее к плащ-палатке с телом Мануэля и потащим. Где перекат, сугроб, там перенесем. Иначе выбьемся из сил и замерзнем где-нибудь посредине моря.
— Ты молодец, — улыбнулся Михалюта. — Хорошая мысль. Давай так и сделаем.
Сколько они еще прошли? Километр, два? Остановились. Начали бить друг друга по коленям рукавицами, натирать друг другу снегом щеки.
Гнат упал. С его головы слетела шапка и покатилась по льду. Колокольцев кинулся за ней.
Когда вернулся, Михалюта лежал, уткнувшись лицом в снег.
Колокольцев склонился над ним.
— Вот шайка… В волосы набилось снегу. И он уже смерзся.
Где-то на севере прозвучали один за другим три взрыва.
— Это наши, — прошептал Михалюта.
— Какая-то машина уже подорвалась на мине. Или хлопцы саданули по мосту. За наши муки, командир… А шапку надо подвязать, а то еще раз слетит, не догонишь.
Взрывы на шоссе придали Михалюте и Колокольцеву сил. Они встали, побрели дальше.
Каждый шаг давался нелегко. Падали, вставали и снова падали. Снег забивался в валенки, в рукава, под шапку.
«Нет, неправду говорил Нудьга о Колокольцеве. Без Сергея я, наверное, давно бы замерз. Не надо было мне одному без передышки столько нести Мануэля… — Михалюта остановился и тут же упал. От его дыхания лед под щекою стал влажным. Гнат ощутил на языке привкус соли. Полежать бы минут десять, пять, даже минуту… Наверно, вот так же солоно и горько было Мануэлю, когда он тонул к своим родном море…»
И ушах Гната зазвучал «Заповіт» Шевченко: «Як умру, то поховайте мене на могилі…»
5
Ветер внизу, в торосах, дул не очень сильно, но все равно и здесь было не теплее, чем на берегу. Лошади стояли со взъерошенной шерстью, понурив головы, переступали с ноги на ногу. Воскобойников и Цимбалюк время от времени поднимались с саней, подходили к лошадям, поправляли на них «рыцарские балахоны», давали овса. Но животные не ели — ветер рассыпал зерно по ледяному полю.
— Ну и погодка! Да еще эти выстрелы и вспышки ракет! Уже пора бы вернуться Нудьге с хлопцами. Определенно! А о Михалюте нечего и говорить! Как ты думаешь, Павло? — обратился Воскобойников к Цимбалюку.
— Тревожно на сердце, батьку! Из головы не выходит американец Мунь, — ответил Цимбалюк.
— Кто он, этот Мунь?
— Наверно, коммунист. В Испании это было. Послало нас командование помочь республиканцам, попавшим в западню. Наша группа во главе с Мунем остановилась возле дороги. Я с тремя интернационалистами заминировал ее. Вскоре появилась колонна машин с фашистскими солдатами. На наших минах подорвалось и загорелось три машины. Но нам тут же пришлось вступить в бой. Из других машин повыпрыгивали солдаты и развернулись цепью. Группа наша оказалась в железных клещах. Мы стали прорывать вражеское кольцо. Муня тяжело ранило. Я и еще один боец понесли его на руках. Уже стемнело, небо заволокло тучами, и мы не знали, куда, в каком направлении надо идти. «Дайте мне несколько гранат, а сами идите дальше! — сказал Мунь. — Иначе мы все погибнем!» Мы не послушались и приготовили для него носилки. Тогда Мунь взял гранату и сказал: «Если вы меня понесете, я подорву себя и вас». Что нам оставалось делать? Спасти бы его мы все равно не смогли. Он уже умирал. Когда Мунь повторил свой приказ, подняв над головой гранату, мы со слезами на глазах оставили его. А вскоре позади раздались крики фалангистов. И тут же прогремел взрыв.
— Вон как… Мужественным человеком был Мунь. Определенно, — вздохнул Воскобойников.
Неподалеку послышались голоса. Цимбалюк и Воскобойников насторожились. Взяли в руки автоматы. Но тревога их была напрасной. Это вернулась группа минеров Нудьги.
— Что? Все бублики и пряники оставили немцам на завтрак? — радостным голосом спросил Цимбалюк.
— Девять замедленного действия поставили. И одну нажимную, — ответил Нудьга. — А где Михалюта?
— Нет его. Не вернулся еще.
— Как нету? — ужаснулся Дмитро. — Уже скоро рассвет!
«Почему я с ним не пошел? — в отчаянии подумал Нудьга. — Какой из него разведчик! Да и можно ли было посылать троих? Неужели?.. Немцы вот-вот могут начать обстрел прибрежной полосы. До них нет и трех километров. Что же делать?..»
— Возвращаемся на свой берег. Михалюта, видимо, обошел нас и, наверное, уже далеко. — Нудьга помолчал, вглядываясь в полумрак. — Да, надо идти. Оставаться здесь больше нельзя.
Вдруг сбоку замаячила чья-то фигура. Первым ее заметил Цимбалюк.
— Наши! Наши идут! — радостно закричал он.
— Не стреляйте! — послышался в ответ женский голос. — Не стреляйте!
К минерам подошла молодая женщина, одетая в теплое пальто, обутая в валенки, с узелком, висевшим на руке.
— Кто ты такая? — строго спросил Нудьга.
— Я на тот берег. Ваши бабахнули на шоссе, я и подумала: «Значит, можно перейти залив. А вдруг и их встречу». Одной боязно в такую даль.
Незнакомка бессильно присела на свободное место на санях и разрыдалась, вздрагивая всем телом.
— Вчера в коленях крутило, сегодня бабу встретили. Разве можно ждать в таком случае какой-нибудь удачи? Определенно, нет, — произнес недовольным голосом Воскобойников и уже более приветливо обратился к женщине. — Поплачьте. Быстрее согреетесь.
— Шла на тот берег? — переспросил Нудьга. — А что ты там забыла?
— Село мое под немцами. А на той стороне наши. У меня там знакомые живут.
Нудьга заботливо укрыл ноги женщины рядном, а сверху положил еще и сена.
— Тронулись.
— Н-но, Серый! — крикнул Воскобойников.
Санные упряжки двинулись по направлению к берегу.
Нудьга сел возле женщины.
— Кто же ходит по льду без бузлуков?
— Я ведь в валенках. Я свою стежку знаю с детства. От хаты балкой до моря, мимо зарослей боярышника и терна. Даже пальто не порвала. А потом — мимо двух самоходных барж, что вмерзли в лед под кручей, и сюда.
— Что за баржи?
— На них склад всяких боеприпасов. И немцы там живут.
— Вон откуда стреляли по нашим! — в сердцах воскликнул Нудьга. — Проголодалась, наверно, пока шла сюда? У нас есть сухари, таранька. Похрупай, пожуй, если… если ты не шпионка. Уж больно складно ты говоришь, как по-заученному.
— Сами жуйте свою тараньку, — сердито ответила незнакомка, перестав всхлипывать.
— Как твое имя?
— Натали, Наташа.
— Значит, на нашем берегу у тебя есть знакомые?
— Да. Я уже сказала.
Над санями засвистели мины, прогремели взрывы. Вспышек с берега не видно, поэтому трудно было определить, как далеко находятся немцы.
— Я видела ракеты и слышала стрельбу, — после долгого молчания произнесла Наташа. — Кто-то из ваших наткнулся на эти баржи?
— Возможно, наш командир. Наверное, где-то заблудился. Мы его догоним. Эй, Мусафиров, дай автоматную очередь! И через каждые четверть часа стреляй!
Тишину вспорола автоматная очередь. Где-то вдали справа в ответ прозвучала тоже очередь из автомата.
— Это старший сержант со своими подает знак!
— Точно. Это Михалюта!
— Стреляй, Мусафиров, еще! — закричали обрадованные минеры.
У Наташи перехватило дыхание. Послышалось или в самом деле кто-то назвал фамилию Гната?
— А командир ваш не из студентов? — дрогнувшим голосом спросила Нудьгу.
— Да, из Харькова, Гнат Михалюта. А что?
— Так и есть! — воскликнул кто-то. — Наши стреляют. Три очереди подряд!
— Хорошо, что мы едем к своему берегу! — Нудьга повернулся к Наташе. — Ты его знаешь?
— Знаю. Познакомились перед войной.
Наташа тяжело вздохнула. Скоро увидит Гната. И что же она скажет ему? Ей вспомнились встречи с ним. Их было не так уж и много, но все они врезались в память. О своей любви Гнат говорил открыто, искренне. Она же немного побаивалась его любви. От многих старших по возрасту девчат и замужних женщин не раз слышала, что с мужьями, похожими на Гната, у которых на первом месте наука, творчество, работа, трудно живется на свете. Жена рядом с таким мужем оказывается как бы в тени. Ну куда ей, простой девушке, равняться с ним?..
— Ты не замерзла? — прервал раздумья Наташи Нудьга.
— Нет! Гната больше не слышно?
— Пока что молчит. Знаешь, он славный хлопец. Даже за меня словечко замолвил одной недоступной девушке!
— Почему же она такая недоступная?
— Я только сержант, а она — младший лейтенант.
— А я под Лохвицей встретила никчемного лейтенанта и хорошего сержанта Пепинку. Настоящий боец! Так что дело, наверное, не в званиях, а в самих нас, людях.
Нудьга в ответ промолчал.
«Какой заботливый этот сержант, — подумала Наташа. — Беспокоится, не холодно ли мне. А сперва принял за шпионку… И о Гнате добрые слова сказал. Как жестоко я поступила с ним! Что скажу: Гнату при встрече? Он же клялся мне в любви, верности. А я?..»
Наташе снова вспомнились последние минуты прощания на харьковском вокзале. А потом печальная одиссея под Лохвицей, ее поспешное замужество и трудная дорога к родному селу.
Пришли они в село, когда морозы уже сковывали землю, а залив покрылся льдом. Жили дома, вместе с матерью. Казалось, ей было безразлично, кто и какой у дочери муж: так она была поражена отступлением Красной Армии.
Вскоре одна бомба упала возле самого моста. Взрывом контузило мать. Она стала чахнуть на глазах, словно дерево с подрезанными корнями.
Через месяц немцы предложили Анатолию должность старосты. Он сначала отказывался. Но вскоре подружился с Назаровым, бывшим старшиной, который сдался в плен и стал в селе начальником полиции.
«Что мы, пан Анатолий, теряем? Мои родные где-то на Брянщине, твои тоже где-то за Днепром. Мы тут люди временные. Почему бы нам не пожить по-людски?» — так не раз говорил Назаров шепотом, а когда хорошенько выпьет — во весь голос и в присутствии даже матери.
«И люди вы временные, и совесть у вас временная!» — отвечала ему сердито мать.
Прошло несколько дней, и Анатолий стал старостой. К нему зачастили гости — немецкие офицеры, начальник полиции. Пили, крутили патефон.
«Пусть бы уж этот полицай… Но ведь ты же, Анатолий, моей единственной дочери муж! — вздыхала горестно мать. — Вижу, ума у тебя совсем нет…»
«Это у вас весь ум бомбой выбило из головы!» — кричал в ответ Анатолий.
Так мать и умерла, не дождавшись своих сыновей…
Сани опять остановились. Кто-то из бойцов дал три короткие автоматные очереди. Прислушались. В ответ также прозвучали выстрелы.
6
Уже совсем стемнело. Метель стала утихать.
Вскоре минеры, ехавшие на санях, увидели впереди две неподвижные фигуры. Почему двое? А где третий? Кого нет? Колокольцева? Бельды? Михалюты? Все молчали. Как оглушенная, сидела и Наташа.
Когда подъехали ближе, узнали Михалюту и Колокольцева. А третий… Мануэль Бельда, укутанный в плащ-палатку, лежал возле их ног.
— Как же это? — вскрикнул Павло Цимбалюк.
— Пуля попала прямо в сердце, — тихо произнес Колокольцев.
— Мануэля Нельду на сани Цимбалюка! Сергей, и ты иди туда! А мы с командиром — на сани Воскобойникова. Там есть санитарка! — распорядился Нудьга. Он подставил свое плечо Гнату. — Держись. У тебя сегодня тяжелая ночь.
— Самое трудное теперь позади. Я уже подумал было, зачем замерзать в этой пустыне, лучше уж все кончить гранатой, — произнес Михалюта хриплым голосом.
— Зачем же так? Сейчас ты оживешь. Руки у санитарки теплые, ласковые, — подморгнул хитровато Нудьга и крикнул: — Наталка, спасай своего харьковского студента!
Михалюта не успел опомниться, как к нему бросилась какая-то женщина.
— Гнат?! — вскрикнула она.
— Так это ты? Санитарка? — Михалюта обнял Наташу и посмотрел на минеров растерянными глазами.
— А мир не такой уж и большой. Определенно, — печально улыбнулся Воскобойников.
Гнат сел на сани. Наташа — рядом с ним. Она избегала его взгляда, говорила о гарнизоне в их селе, о сержанте Нудьге, который сперва принял ее за шпионку, а потом, узнав, кто она, подобрел и даже рассказал, как он, Гнат, замолвил за него словечко какой-то девушке.
Михалюта взял ее руки в свои, прижал к щеке. Наташа резко вырвала руки, будто их прислонили к раскаленной плите.
— Что с тобой? — удивился Гнат, а сердце сжалось от недоброго предчувствия. — Как твоя мама?
— Умерла.
— Кто же дома остался?
— Квартиранты.
— Немцы знают, что ты отправилась на наш берег?
— Никто не знает. У меня родственники есть везде, а в Мариуполе отцова сестра, тетка моя.
— Наверно, у тебя дома остался какой-нибудь защитничек?
Это был самый мучительный вопрос, на который рано или поздно она должна была ответить. Гнат заметил растерянность Наташи.
— Я думал прийти в твою хату, что возле моста, на краю обрыва, и попросить у тебя и у твоей матери убежища для себя и своей подруги.
— Какой еще подруги? — насторожилась Наташа.
— Рация ее имя. Коротковолновая радиостанция… Я еще в тот день на вокзале почувствовал, что нам может кто-нибудь перейти дорогу.
Наташа прикусила губу. Тогда, на вокзале, во время проводов харьковских студентов на рытье окопов, Гнат, увидев Анатолия Петровича, сказал, что преподаватель техникума староват для нее. Сказал, конечно, шутя, будучи уверен, что она не изменит ему, не променяет ни на кого другого. А она… Почему она, дура, не пошла с сержантом Пепинкой? Почему поддалась, попалась, как рыба на крючок, на слова того лейтенанта и Анатолия Петровича?.. Как-нибудь добралась бы до своего села и без помощи Анатолия. А не дошла бы, где-нибудь приютили бы люди. Тогда и мать дома не умерла бы. Ее добил своей изменой, своим хамским поведением Анатолий, пан староста.
Наташа опустила голову, всхлипнула.
— Мама… Мама…
Гнат положил руку на ее плечо.
— Успокойся. Я ничего не буду расспрашивать. Мы уже не те, какими ходили по шпалам заброшенной колеи, ожидая поездов на Мариуполь и Золочев. Те поезда шли в разные стороны. Видимо, такова наша судьба.
— Справа, определенно, обоз Марьяно мчится! — вдруг воскликнул Воскобойников.
Вскоре обе группы встретились. Михалюта слез с саней, пошел навстречу Марьяно Чико. Тот брел прихрамывая, поддерживаемый Канелем. Гнат узнал на правой ноге Марьяно шарф, подаренный ему Зиной.
— Марьяно! Что за фиеста? А где твой второй валенок?
— Подарок немцам, — вместо Чико ответил Франциско Канель.
Минеры тут же рассказали о ЧП, которое приключилось с их командиром.
Вся группа приблизилась к берегу незамеченной. Чико шел первым. И вдруг провалился в снег. Нога запуталась в Какой-то проволоке. Он догадался, проволочное заграждение, а может, мина натяжного действия. Если мина, то стоит только дернуть ногу и… Нет, не для того он пришел на берег этого Азовского моря, чтобы погибнуть на первых метрах вражеской территории.
«Что застыл, будто аист над лисичкиным блюдцем?» — спросил кто-то из минеров.
Чико не совсем понял сравнение, но знал, что подрывники часто называют мины «блюдцами» и «сковородками».
«Мина!» — крикнул он.
Осторожно придержав валенок за голенище, Чико высвободил из него ногу.
«Снимай с моей шея шарф», — попросил Канеля.
«А валенок?»
«Но! Но!» — решительно предостерег Чико.
Франциско снял с шеи Марьяно длинный шарф и обвернул им его ногу. Потом перевязал бечевкой.
Чико осторожно опустил в валенок мину-сюрприз. И группа, обойдя минное поле, вышла на шоссе Таганрог — Мариуполь.
— Мы слышали сильный взрыв, — кивнул Михалюта. — Наверно, это сработал ваш «сюрприз». А у нас несчастье. Убит Мануэль Бельда. Он там… На санях… Взяли, чтобы похоронить на берегу… Наткнулись на вмерзшие баржи. Оттуда ударили из пулеметов.
Чико и Канель опустили головы. Долго стояли молча.
— Значит, это по вам стрелял с берега? — выдавил наконец из себя Чико.
— Не с берега, а с барж.
— Под эта стрельба мы выходил на берег, — вспомнил Чико. — Наши взрывы — это салуд камарадо Мануэлю!
— Салуд! — Гнат сжал руку в кулак. — Потерь больше нет?
— Нет.
— И у нас тоже. Только вот… — Чико показал на перевязанную шарфом ногу.
— Вижу, — сказал Михалюта. — Поехали. Надо спешить.
Ледовый десант старшего сержанта Михалюты и инструктора Чико снова двинулся в путь.
— Слышите? — поднял руку Нудьга. — На берегу взорвалась граната. Это нам сигналят. Илья Гаврилович, наверное, волнуется. Мусафиров, дай в ответ автоматную очередь!..
7
— Товарищ полковник! Я слышал выстрелы, — доложил красноармеец, подбежав к Веденскому, стоявшему на берегу залива. — Может, это группа старшего сержанта Михалюты возвращается. Или группа Марьяно.
Рядом с Ильей Гавриловичем стояли капитан Доминго, старший лейтенант Мотыльков и командир группы Осипов, вернувшийся со своими минерами несколько часов тому назад.
— Взорвите еще одну гранату! — приказал Веденский.
— Есть! — козырнул красноармеец.
Уже двадцать часов прошло с тех пор, как группы ушли на задание. Но вернулась только одна. Полковник Веденский нервничал. Утром на заливе разыгрался буран. Были посланы поисковые группы с сигнальными ракетами. Однако поиски ничего не дали. Ледяная пустыня молчала. Только ветер неистово кружил снежным вихрем. Было двенадцать часов дня, а от подрывников никаких вестей.
Веденский запрокинул голову. В серых низких тучах уже появились голубоватые озерца далекого и желанного неба. На мгновение выглянуло солнце, напомнив, что оно все-таки есть на белом свете.
Кучками на крутом берегу стояли красноармейцы, несколько женщин и ватага мальчишек. Возле утомленных долгим ожиданием людей вертелся черный Пират. Иногда он смотрел на залив и жалобно скулил.
— Идут!
— Наши!
— Ура! — закричали вдруг мальчишки.
Веденский взял за локоть Доминго, улыбнулся:
— А вы говорите: «Мадридцы все знают». Вон сколько людей пришло на берег! Кто из них знал о рейде? Никто!
— Не можно выслать группа конспиративно, — развел руками Доминго.
— Да, это наши! Но почему пешком? — удивился Мотыльков.
— Разве на санях пробьешься через такие сугробы?.. Наверно, оставили их где-то неподалеку, — ответил Веденский и стал спускаться по тропинке к заливу.
Следом за ним направились Доминго, Мотыльков, фельдшерица Нина Аркадьевна, придерживая санитарную сумку, и Зина.
— Кто? — спросил полковник, когда увидел на носилках чье-то укутанное в плащ-палатку тело.
— Мануэль Бельда, товарищ полковник! — доложил Михалюта.
— Бельда?! — воскликнул Веденский. — Какого товарища мы потеряли! — Он снял шапку, опустил голову. — Мануэль Бельда! Как же так?..
Все вокруг молчали. Все знали, что Илья Гаврилович вместе с Мануэлем и Доминго воевал в Испании. Сколько эшелонов с итальянскими фашистами пустили они под откос! И вот нет больше его боевого соратника, его старого друга.
Веденский тяжело вздохнул:
— Приготовьте гроб. Вечером похороним… А что с Чико?
— Попал в проволочную сетку, соединенную с минами. Пришлось оставить валенок. Вот и приморозил ногу, — ответил Нудьга.
К Чико подбежала Нина.
— Надо немедленно в госпиталь, — сказал она.
— Нина Аркадьевна, пусть Марьяно останется у нас, — попросила Зина. — Госпиталь в Ейске, а моя хата — рядом.
— Нет! Обязательно в госпиталь.
— Никакого госпиталя! — заслонила собой носилки Зина. — Сделаем все сами.
Нина повернулась к полковнику:
— Илья Гаврилович, в таком случае я не отвечаю за обмороженного.
— Не надо этих предостережений, Нина Аркадьевна! — махнул рукой Веденский.
Капитан Доминго со страхом прислушивался к этому разговору. На войне он привык видеть бойцов убитыми, ранеными, видел утонувших, повешенных, видел, как в лагере эвакуированных из Испании гибли сотни людей от жары и жажды. Но чтобы врагом солдата был еще и мороз — такое он видит впервые.
— Держись! — произнес Доминго, склонившись над земляком.
— Будем жить, Доминго. Группа поставила семь мин, еще и мой валенок, — улыбнулся Чико.
Зина приложила ладонь ко лбу Марьяно.
— У него жар. Несите скорее в хату.
Михалюта и три минера-испанца понесли Чико в хату Федора Семеновича Головатого.
Лишь теперь Зина увидела женщину, прибывшую с минерами.
— Наташа! Натали? Каким образом?
— С того берега, Зина, — припала Наташа к груди подруги.
К ним подошел Мотыльков, подозрительно посмотрел на Наташу.
— Как вы здесь очутились?
— Встретила ваших бойцов в торосах…
— Так точно, товарищ старший лейтенант! — подтвердил Нудьга. — Она с нами приехала.
— Вы так говорите, словно совершили какой-то героический поступок, — заметил Мотыльков.
— Вон как? — удивился полковник Веденский, слышавший этот разговор. — Вы, наверное, очень устали, — обратился он к Наташе. — Пойдемте в хату, погреетесь…
…Хозяйка хаты, бабка Варвара, поставила на стол чугунок с горячим, только что вынутым из печи узваром — компотом из сухофруктов.
— Пейте. Тут груши, яблоки, абрикосы, сливы — все, что родится в наших садах.
Выпив компота, Веденский, Мотыльков и Наташа склонились над картой Таганрогского залива.
— Вот здесь находятся две большие баржи с боеприпасами. С них фашисты и обстреляли Михалюту и его товарищей. А вот это глубокий овраг, возле которого стоит моя хата. Здесь вот мост на шоссейной дороге… — Наташа вдруг умолкла. Ей вспомнилось, как она давала свой адрес Гнату. У нее и в мыслях тогда не было, что скоро ее родная хата понадобится ему как ориентир.
— Что с вами? Мы слушаем, — поторопил ее Мотыльков.
— В селе два склада с оружием, гарнизон солдат и штаб. Начальник гарнизона майор. Вот здесь стоят артиллерийские батареи. Три, — показала Наташа три пальца.
— Значит, артдивизион.
— А вот здесь и здесь находятся… Немцы говорят: «Иван-долбай».
— Ясно, батарея минометов, — кивнул Мотыльков. — Нашим еще повезло, что на берег вышли без боя… Всё?
— Нет, не все, — скривилась Наташа, будто съела что-то кислое. — Я боялась, когда шла к вам. Все-таки с того берега. Начнете расспрашивать. «Как? Почему?» А разве люди виноваты, что остались в той проклятой оккупации?
Илья Гаврилович задержал взгляд на Наташином животе. Она заметила это. Смутилась.
— Да. Я жду ребенка. Мой муж староста нашего села.
Наташа быстро произнесла эти слова, что камнем лежали на ее сердце, угнетали душу.
— Бывает, — только и сказал Мотыльков, с недоумением взглянув на Веденского.
— Я уговаривала его идти вместе. Но он отказался. Боится, что его тут расстреляют. Он дружит с начальником полиции Назаровым. Тот сам с Брянщины.
— И муж не задержал вас? — с подозрением спросил Мотыльков.
— Его дома не было.
— Так почему же вы все-таки решили прийти к нам? Кто вас надоумил? Что толкнуло вас на этот шаг?
— Совесть… И братья, которые в Красной Армии… И сержант Пепинка…
— Какой еще сержант Пепинка? — насторожился Мотыльков.
— Встретила такого сержанта под Лохвицей. Он оставил в моей душе глубокий след, — Наташа встала, подошла к вешалке, где висело ее пальто, отвернула мех на рукавах и достала оттуда петличку с двумя кубиками. — И еще глубокий след в душе оставила вот эта петлица.
— Что за пароль? — удивился Мотыльков.
— Пепинка с бойцами пошел на восток, чтобы прорваться к своим. А его командир, лейтенант, ночью сорвал со своей гимнастерки петлицы…
— И вы одну из них подобрали? Зачем?
— На память о том трусливом лейтенанте, — ответила с иронией Наташа.
— Илья Гаврилович? У этой девушки с каждой фразой все новая и новая информация! — изумился Мотыльков. — Ее рассказ похож на какую-то легенду.
— Из счастья и горя соткана доля, — нарушила молчание бабка Варвара. — Так и у нее… Ты вроде бы хворая, доченька?
— Хорошо, — встал Веденский. — Вы отдыхайте, а мы со старшим лейтенантом обмозгуем кое-что.
— Только не убивайте Анатолия! Не убивайте! Может, он еще опомнится! — выкрикнула Наташа в отчаянии.
— Вы его любите? — спросил Веденский.
— Он мой муж. Но с фронта он не убегал! Он был преподавателем в техникуме. Из окопов я с ним и пошла домой. Это немцы принудили его стать старостой.
— Не убегал с фронта… Опомнится… — сердито повторил Мотыльков. — Принудили стать старостой… Не он, а обстоятельства виноваты… Здорово у вас выходит!..
В хату вошел красноармеец, тихо произнес:
— Товарищ полковник, батальон построен для похорон Мануэля Бельды.
— Не стало моего друга Мануэля… — покачал сокрушенно головой Веденский. — Он так рвался на первое задание! Если бы я знал… А сколько еще будет похоронено! И на родной земле, и там… Нам надо дойти до Германии, до Берлина, чтобы добить фашизм на веки вечные, чтобы кровь, пролитая Мануэлем на льду Таганрогского залива, была отомщена… Пошли, товарищ старший лейтенант, хоронить нашего боевого побратима.
Веденский и Мотыльков вышли.
В хате стало тихо. Слышалось только тяжелое дыхание Наташи.
— Ты полежи, дочка. А я тоже пойду, — бабка Варвара повернулась лицом к углу, где висели иконы, трижды перекрестилась, накинула на плечи старый, потертый тулуп и, шаркая валенками, засеменила к двери.
После прощального салюта Цимбалюк и Гнат начали: тихо петь песню, которая так запомнилась Мануэлю в Пиренеях: «Як умру, то поховайте…»
Ее подхватили остальные бойцы — русские, украинцы, татары, испанцы…
Михалюта отошел от могилы, закрыл лицо руками.
«Мануэль, ты очень боялся погибнуть в море. И все-таки в море и нашла тебя смерть. Но мы вынесли тебя на берегу и твоя могила в степи, на круче, с которой видно далеко-далеко, даже тот, вражеский берег. Прости меня, прости всех нас, Мануэль. Мы ни в чем не виноваты. Война есть война. Может, завтра такая же участь постигнет и меня…»
Гнат обернулся и увидел Пирата, глядевшего на него тоскливыми глазами.
8
Подойдя к крыльцу хаты под тростниковой крышей, Гнат в нерешительности остановился перед дверью. Постояв с минуту, все же переступил порог. Зашел в горницу. Наташа сидела на кушетке. Он присел рядом, приложил ладонь к ее горячему, потному лбу.
— Я вот таблетки прихватил, наша фельдшерица посоветовала, — сказал Гнат, не зная, с чего начать разговор.
Он догадался, что Наташа вышла замуж, еще в первые часы встречи. Но тогда было не до расспросов.
— Вышла замуж за Анатолия?
— Угадал.
— А чего тут угадывать, — помрачнел Гнат. — Еще на вокзале в Харькове я понял, что он не выпустит тебя из своих когтей.
— Он спас меня в ту страшную осень. А то, что вышла за него, я виновата! Только я!
— Почему же в таком случае ты его бросила? — пожал плечами Гнат.
— Хотела перейти на нашу сторону фронта. Тут мои братья. Тут жить моему ребенку.
— А он?
— Он боится войны, боится, когда стреляют…
— Боится?.. Вот из таких трусов немцы и вербуют себе помощников.
— Ты прости меня, — Наташа взяла руку Гната, прижала к своей щеке. — Я недостойна тебя… Но все равно я люблю тебя. Люблю… Я еще не сказала самого страшного: Анатолий служит у немцев старостой.
— Подлец! — вскрикнул Гнат. — Завтра же пойду на тот берег и притащу его сюда на веревке, если сам не захочет идти.
— Может, он образумится, — вздохнула Наташа. — Прошу, не убивай его.
— Нужен он мне, — махнул рукой Гнат.
«А что, если Наташе вернуться домой? Дескать, была в гостях у тетки. И ультиматум мужу: или на чердаке спрячется радист, или придут минеры и нацепят на шею «медальон» со взрывчаткой. Как он себя поведет?»
— Я, кажется, нашел выход для твоего Анатолия. Может, удастся вставить пару клепок в его голову.
Наташа заплакала. Гнат стал гладить ее золотистые волосы. Вдруг припал к ним губами. Обнял Наташу, начал целовать ее горячий лоб, щеки, губы. Она не отталкивала его, не сопротивлялась. Только вырвалось из груди как стон:
— Какие же мы несчастные с тобой, любимый!
Наташа легла на кушетку. Гнат заботливо укрыл ее клетчатым, сшитым из цветных треугольничков и квадратиков одеялом.
— Мне пора идти.
— Иди. Не сердись на меня, не осуждай. Умоляю. Я уже сама осудила себя. Иди, — прошептала Наташа.
Когда Гнат вышел на улицу, в небе над морем светило солнце. Ветер совсем утих.
Возле школы Гнат встретил в полной боевой экипировке три группы подрывников. Они шагали на подворье рыбколхоза, где их уже ждал обоз из нескольких саней: очередной ледовый десант отправлялся на вражеский берег.
Гнат в знак приветствия поднял руку.
Где-то неподалеку, как и два дня назад, завыл Пират. Но в этот раз он выл более жалобно. А может, это Гнату просто показалось.