— Да, продолжай.
— Золото воздействует на стрелку с расстояния многих метров, даже если между ними расположить металлический экран.
— Неслыханно!
— Тем не менее это факт. Я утверждаю, что держу в руках тайну всех золотых шахт мира. Возьмем, к примеру, золотые шахты Клондайка на границе Аляски и Канады…
— Там, кажется, невероятно холодно?
— От сорока до пятидесяти градусов ниже нуля.
— Перестань, ты устроишь мне воспаление легких!
— Под вечной мерзлотой скрыты миллиарды тонн, неисчерпаемые запасы золота, то, что золотодобытчики называют «золотым морем». Скалы из золота, погребенные в вечном льде, которые, скорее всего, никогда не откроются человеку…
— Но как же? А леониум? Указатель золота? — возбужденно заговорил журналист. — Ведь если стрелка притягивается золотом даже на большом расстоянии, она выведет нас прямо на залежи, тщетно разыскиваемые золотоискателями Юкона.
— A-а, ты понял! Ну что, названия Аляска, Юкон, Клондайк больше не заставляют тебя дрожать от холода?
— Честное слово, нет! Эта сосулька, что гнездится под моей кожей, вроде начинает оттаивать.
— Ты веришь в мое открытие?
— Полностью!
— Отлично! Теперь понимаешь, почему мне нужны пятьдесят тысяч франков? Необходимо получить чистый леониум, затем в глубокой тайне организовать экспедицию на Клондайк.
— Обязательно!
— Ты не поверишь, но я не смог занять ни су под это открытие, которое тебе кажется таким бесспорным.
— Какая глупость! Мещанская глупость наших капиталистов!
— В Америке, где деньги не хранят в кубышке, как у нас, у меня уже было бы сто тысяч долларов. А ведь я обращался к самым образованным и умным людям, но они не захотели даже выслушать меня. Если бы ты видел их лица при словах «пятьдесят тысяч франков»!
— О, наш буржуа крепко держится за свой старый добрый чулок с монетами!
— В конце концов, отчаявшись, я обратился к одному богатому промышленнику, который живет на вилле «Кармен». Считая его человеком передовых взглядов, я думал, что ему доступны новые современные идеи. Он рассеянно меня выслушал, но, услышав о деньгах, решил, что я сумасшедший, и выставил вашего покорного слугу за дверь. Я упирался, высказал в довольно резких выражениях все, что о нем думаю, и ушел. Хотя, как потом мне стало ясно, у него были все основания сердиться.
— Какие основания?
— Об этом ты узнаешь немного позже.
— Не огорчайся! Пусть месье Грандье по глупости отказал тебе, я уверен, что рано или поздно пятьдесят тысяч франков найдутся.
В этот момент беседа друзей была прервана топотом тяжелых сапог, сопровождавшимся позвякиванием шпор, и грубый голос произнес перед самой дверью: «Имейте в виду, он не уступит силой троим, поэтому будьте поблизости».
В дверь дважды постучали.
— Войдите! — ответил удивленный Фортэн.
На пороге показался участковый жандармский инспектор. Не здороваясь, с мрачным видом он подошел к Леону:
— Вы Леон Фортэн?
— Да, это я. Но вы могли бы сказать «господин Леон Фортэн».
— Именем закона я вас арестую.
— Меня? Что за чушь! В чем меня обвиняют?
— В том, что этой ночью вы перерезали горло Лефебр-Мартену с улицы Сен-Николя.
Услышав это чудовищное обвинение, Леон Фортэн не удержал возмущенного возгласа:
— Я — убийца?! Но такое может сказать только последний негодяй!
— Молчите и повинуйтесь, иначе…
— Вы говорите невероятные вещи… Я честно трудился всю жизнь…
— Это меня не касается. Вот ордер на ваш арест.
Поль Редон попробовал вмешаться. Жандарм с подозрением посмотрел на незнакомца. Он видел его утром на месте преступления, где тот что-то разнюхивал.
— Я говорю не с вами, — пробурчал представитель власти, — а если будете вмешиваться, то я упрячу за решетку и вас. Так что прекратите разговоры. А вы, Леон Фортэн, следуйте за мной.
Бедный молодой ученый бросил тоскливый взгляд на свою маленькую, но столь дорогую ему лабораторию, и у него перехватило горло. Он хотел бы обнять отца и мать, сказать им, что ни в чем не виновен, но их не было рядом. Что же, возможно, это было к лучшему.
— Я все им объясню, не волнуйся, я поддержу их. — Поль горячо сжимал руки друга. — А ты наберись терпения, вот увидишь, все прояснится; ведь я здесь, я сумею узнать правду, несмотря на магистратуру и жандармов.
— Как вы смеете! — возмутился жандарм.
— Я утверждаю, — резко сказал репортер, — что расследование сегодня утром велось неквалифицированно и людьми, ничего в этом не понимающими. Теперь представители власти арестовывают ни в чем не повинных людей, да к тому же пытаются запугать свидетелей ареста. Но уверяю, со мной такой номер не пройдет, и вам скоро придется горько каяться в содеянном. А сейчас я иду с моим другом.
ГЛАВА 3
Тяжкий путь. — Настоящий друг. — В магистратуре. — Предупреждение. — Допрос. — Цветы Леона Фортэна. — Дама в голубом. — Улики множатся. — Окровавленный блокнот. — Вы убийца!
Полицейский не нашелся, что ответить на резкий выпад журналиста, и молча сделал молодым людям знак следовать за собой. На улице второй жандарм с трудом удерживал разъяренную толпу, которая при появлении Поля и Леона разразилась криками: «Вот они, негодяи! Бандиты! Смерть, смерть убийцам!»[2] Особенно безумствовали женщины, стараясь дотянуться до молодых людей, ударить их или расцарапать лица.
Леон Фортэн, гордо выпрямившись, не сводил с беснующейся толпы возмущенного и презрительного взгляда. Поль Редон, которого не покидало его обычное хладнокровие, произнес с едкой усмешкой:
— Как говорится, глас народа — глас Божий. Не очень-то лестно для Всевышнего!
Поль не отставал от несчастного Леона ни на шаг. Продираться сквозь разъяренную толпу, потерявшую разум и охваченную жаждой мести, разделяя с другом чудовищные угрозы и оскорбления, — это ли не высшее доказательство любви и дружбы?.. Наконец пытка закончилась, и наши друзья оказались в мэрии, где уже находились следователь и помощник прокурора, приехавшие из Версаля, а также мировой судья из Сен-Жермена.
— Мужайся, Леон! — Редон по-братски расцеловал друга. — Здесь какая-то ловушка или ужасное недоразумение, а может, и то и другое вместе. Во всем этом я разберусь, не сомневайся.
— Спасибо, дорогой Поль, спасибо. Когда увидишь моих родителей, скажи им, что они могут смело смотреть людям в глаза, потому что их сын невиновен, он достоин их любви и уважения.
— Эй, довольно! — грубо крикнул полицейский.
Журналист понял, что больше ему здесь нечего делать, и собрался уходить. Но в этот момент он встретился взглядом с помощником прокурора, который, узнав Поля, сердечно протянул ему руку и любезно поинтересовался состоянием его здоровья. Воспользовавшись удобным случаем, молодой человек отвел своего собеседника в сторону.
— Дорогой мой, — тихо сказал он, — поверьте, вы совершаете ужаснейшую судебную ошибку. Клянусь, мой друг невиновен.
— Рад бы ошибиться, но факты не в пользу господина Фортэна. Против него выдвинуто тяжкое обвинение.
— Какие факты? Какое обвинение?
— Пока это судебная тайна.
— Хорошо! Но вы можете предоставить мне полную свободу действий для частного расследования?
— Охотно.
— В таком случае распорядитесь, в частности, о свободном доступе к месту происшествия.
— Договорились.
— Спасибо! В свою очередь, постараюсь когда-нибудь быть вам полезен. И еще раз, послушайте моего совета, не торопите это дело, предупреждаю, вы можете сильно погореть, если совершите судебную ошибку, а ее вероятность в данном случае более чем велика.
— Да-да, спасибо. — По тому, как говорил помощник прокурора, было видно, что предостережения Поля не возымели должного действия. — Через два часа после ленча мы пойдем с обыском к обвиняемому. Примете участие?
— Обязательно. До встречи.
Редон ушел. В зале остались только трое чиновников магистрата, протоколист, участковый жандарм и Леон Фортэн. Следователь отправил полицейского в коридор, строго наказав никого не пускать. Затем он вежливо предложил молодому ученому сесть и приготовился немедленно учинить ему допрос. Это был один из тех мучительных допросов, которые могут совершенно сбить с толку даже невиновного человека.
Сначала записали имя, фамилию и данные обвиняемого:
Фортэн, Леон-Жан, 26 лет, доктор наук, ассистент на факультете Сорбонны с жалованьем 250 франков в месяц, живет у родителей в Мезон-Лаффите, три или четыре раза в неделю ездит на работу в Париж, проездной билет третьего класса Западной железнодорожной компании.
В то время как протоколист быстро записывал сведения об обвиняемом, следователь, глядя Леону прямо в глаза, неожиданно спросил:
— Вы знакомы с господином Грандье?
При этом вопросе, который, казалось бы, не имел никакого отношения к совершенному убийству, Фортэн покраснел, явно смутился и пробормотал:
— Да, конечно, я знаю месье Грандье, но очень мало, мы с ним беседовали однажды при обстоятельствах довольно щекотливых, по крайней мере для меня.
— Уточните, пожалуйста, при каких именно обстоятельствах?
— Охотно, потому что наша единственная встреча, хотя она и была не из приятных, не оставила все же во мне ни досады, ни горечи. Видите ли, я изобретатель и, конечно, очень беден. Мне понадобилась крупная сумма денег, чтобы реализовать одно из своих открытий, которое может перевернуть всю мировую экономику. На прошлой неделе я ходил к господину Грандье попросить эту сумму.
— И как велика сумма? — небрежно спросил следователь.
— Пятьдесят тысяч франков.
При этом точном ответе следователь сузил глаза и усмехнулся.
— Значит, вы признаете, что хотели занять у господина Грандье пятьдесят тысяч франков?
— Мне нечего скрывать, хотя, признаюсь, эта попытка была с моей стороны самой последней глупостью.
— Где вы были вчера в полдень?