разговаривал с садовником, исполнявшим в то же время должность привратника:
— Я говорю вам, Жермен, что письмо заказное и его нужно передать господину во что бы то ни стало. Так требовал человек, чуть не оборвавший звонок.
— Подайте сюда почту, Жермен, подайте! — сказал Грандье, уже предчувствуя катастрофу. Ледяной холод проник в грудь; он заметил красную звезду, напечатанную на толстом конверте из желтой бумаги. Лихорадочно разорвав пакет, несчастный прочел следующие строки, ходившие ходуном перед глазами:
«Вы обманули меня! Чтобы побудить вас к повиновению, я совершил этой ночью убийство, как и предупреждал. Отправляйтесь на улицу Сен-Николя — увидите там мертвеца с моею печатью на левом виске. Завтра в полдень доставите мои пятьдесят тысяч франков, или ваш сын погибнет будущей ночью.
Знайте — я держу свое слово!»
Поспешно, сам не сознавая, что делает, господин Грандье оделся и бросился по указанному адресу… Улица Сен-Николя… Взволнованные прохожие суетились. Растрепанная женщина что-то душераздирающе кричала. Во дворе — беспорядок и отчаянье.
Жандарм прибежал в момент, когда Грандье, не понимая, что желает и говорит, вошел в дом и произнес задыхающимся голосом:
— Я хочу видеть… труп!
Толпа расступилась, и он вбежал в комнату, где рыдали какие-то люди. На постели, обагренной кровью, лежал зарезанный, с широко открытыми остекленевшими глазами. Страшная рана пересекала его горло от одного уха до другого.
Похолодев от ужаса, но словно влекомый неведомой силой, Грандье наклонился над этим застывшим лицом…
Левый висок исполосован ножом… Линии разрезов изображали пятилучевую звезду…
— Красная звезда… — пролепетал через силу Грандье. — Я также… должен умереть!
Он оставил комнату, толкая встречных, и спешно возвратился на виллу Кармен; вошел, задыхаясь, в кабинет и заперся там, потом, без всяких размышлений и выжиданий, взял лист бумаги и трепещущей рукою написал:
«Разоренный, доведенный до отчаянья, не имея возможности удовлетворить требования бандитов, умираю, завещая детям мщение.
Перечитав эти строки, он склонил голову, открыл ящик бюро и вынул револьвер. Затем приставил его к виску и решительно, без тени колебания, спустил курок.
ГЛАВА 2
Два друга. — Ученый и репортер. — Поль Редон и Леон Фортен. — Как теперь убивают. — Кое-что о морских свинках. — Чудесное открытие. — Тайна золота. — Новый металл. — Леон Фортен хочет во что бы то ни стало иметь пятьдесят тысяч франков, чтобы стать царем золота. — Арест.
— Редон, дружище! Тебя ли я вижу? Вот приятный сюрприз! — вскричал Леон Фортен, увидя входившего к нему в лабораторию приятеля. Тот в свою очередь радостно приветствовал его.
Поль Редон был журналистом или, вернее, репортером, но репортером высшего класса. Он обладал даром разведчика и писателя, ловкостью и чутьем, вызывавшим зависть самых опытных полицейских. Имея небольшое состояние, Поль работал, когда хотел, и получал большие деньги от самых известных парижских журналов, ценивших его работы на вес золота.
Это был красавец лет двадцати пяти с темными волосами и бородой, с матовым, как у креола, цветом кожи и голубыми глазами, острыми и проницательными.
Натренированный, склонный к иронии, донельзя отважный, Редон имел две оригинальные слабости: он всегда зяб, кутался целый год в меха, приходя в ужас от сквозняков, и не пропускал ни одного объявления о новооткрытом средстве, исцеляющем какой-либо недуг, поскольку вбил себе в голову, что страдает сразу всеми хроническими болезнями.
С Фортеном они подружились еще детьми в заведении св. Барбары. Будучи одних лет со своим другом-репортером, Леон Фортен совершенно не походил на него.
Этот здоровяк с широкими плечами и могучей грудью состоял как бы из одних мускулов. Прекрасная и гордая голова его напоминала маски старых галлов. От предков достались ему в наследство большие, цвета морской волны, глаза, изящно обрисованный нос, выразительные губы. Сильный и смелый, не потерявший бы, казалось, хладнокровия даже при ниспровержении небес, он обладал почти детской мягкостью и добротой, привлекавшей к нему все сердца. Говорили, что Леон Фортен замечательный, может быть, даже гениальный ученый. Открытия его наделали много шума. Вся жизнь молодого исследователя была сосредоточена на работе.
— Скажи же, что привело тебя в сию обитель пробирок и реактивов? — шутя спросил он приятеля.
— Помилуй, неужели не знаешь, что в двух шагах от тебя совершено преступление?
— Преступление?! Здесь?!
— Представь! Я видал за время своей репортерской карьеры много убийств, но там были мотивы…
— А тебе известно, кто жертва?
— Да, погиб невинный человек, не имевший даже врагов; убит по каким-то необъяснимым побуждениям… я сказал бы даже — из любви к искусству.
— Странно, — произнес Фортен задумчиво и печально, — как нынче мало ценят человеческую жизнь! Убивают, кромсают людей ни за что… не зная их… Для некоторых пролить кровь им подобного значит то же, что для меня — кровь бедных морских свинок!
— А ты все еще мучишь морских свинок?
— Увы, да, мой старый филантроп!
— Но покажи, что ты прячешь на этом столе!
— Изволь! Видишь эти опилки? Я произвожу теперь опыты над новым металлом, открытым мною благодаря периодическому закону элементов великого русского химика Менделеева. Этот металл обладает способностью притягивать к себе золото, как магнит железо. Понимаешь, что будет, если из него сделать компас? Неоткрытые сокровища Клондайка, Юкона, Аляски — все золото мира будет принадлежать мне! Я назвал свой металл «леоний». Ну, что скажешь?
— Я восхищен твоим открытием!
— Теперь мне очень нужны пятьдесят тысяч франков. Необходимо начать широкомасштабные исследования леония, получить в достаточном количестве чистый металл и потом организовать под большим секретом экспедицию в Клондайк.
— Вот что мне особенно по душе!
— Но под эти работы я не могу найти ни единого су. При словах пятьдесят тысяч франков французские магнаты падают в обморок.
— о глупость!.. Непроходимая глупость нашей буржуазии!
— В Америке, где обращаются с деньгами не так идиотски, я имел бы уже тысячи долларов!
— Да, наша французская бережливость придерживается еще старого шерстяного чулка!
— В отчаянье я отправился на виллу Кармен к богатому промышленнику Грандье, которого считал другом прогресса. Он рассеянно выслушал, а когда я попросил пятьдесят тысяч франков, попросту указал мне на дверь, назвав меня сумасшедшим. Правда, я изложил дело несколько запальчиво, даже резко и только впоследствии вспомнил, что богач имеет права на мое уважение.
— Как это?! Какие права?
— Маленькая тайна, которую узнаешь потом!
— Ну, если Грандье имел глупость отказать, от кого-нибудь другого, ручаюсь, ты получишь нужную сумму. И в скором времени!
Тяжелые шаги, сопровождаемые бряцаньем шпор, прервали беседу.
— Здесь! — донеслось у самого порога маленькой лаборатории.
— Он страшно силен, — предупредил кто-то.
Два раза громко постучали.
— Войдите! — разрешил молодой ученый.
Дверь отворилась, и показался жандармский унтер-офицер. Он, не кланяясь, приблизился к Фортену и строгим голосом спросил:
— Вы — Леон Фортен?
— Да!
— Именем закона вы арестованы!
— Я? Но это бессмыслица!.. В чем же меня обвиняют?
— В том, что вы убили человека по имени Мартин Лефер, проживавшего по улице Сен-Николя!
При этом чудовищном обвинении из груди Леона Фортена вырвался крик:
— Я?!. Убийца?!.
— Молчите и повинуйтесь, в противном случае…
Поль Редон сделал было попытку вмешаться, но жандарм скользнул взглядом по закутанному в меха человеку, которого видел утром вблизи места преступления, и отчеканил:
— С вами я никаких дел ни имею! Фортен Леон, следуйте за мной!
— Я не оставлю друга! — сжимая кулаки, заявил Редон.
Вышли все вместе.
ГЛАВА 3
Тягостный путь. — Истинный друг. — Перед судом. — Вопросы. — Цветы обвиненного. — Дама в голубом. — Донесение агента. — «Это вы — убийца!»
На улице полиция с трудом сдерживала шумную толпу. При виде Поля и Леона раздался дикий рев.
— Убийцы!.. Вот они, негодяи!.. Бандиты! Смерть им!.. Смерть убийцам!
Вопли проклятия долго преследовали молодых людей.
Наконец, они прибыли в мэрию. Там уже находились следователь и товарищ прокурора Республики, приехавшие из Версаля, а также мировой судья из Сен-Жермена.
Редон нежно обнял своего друга и прошептал несколько слов утешения.
— Ну, довольно! — положил конец их беседе жандарм.
Редон был знаком с ними со всеми, а с магистром находился в наилучших отношениях. Он живо отвел в сторону своего знакомого и шепнул на ухо:
— Поверьте, вы страшно заблуждаетесь; даю честное слово, что Фортен невиновен!
— Я очень бы желал этому верить, но мы арестовали его, имея важную улику!
— Какую же?
— Этого я не могу сообщить.
— Хорошо, но дадите мне возможность расследовать дело?
— Охотно.
— И разрешите свободный доступ в дом, где совершено преступление?
— Это можно.
— Благодарю. Я не останусь в долгу!
— Советую вам не горячиться, чтобы не впасть в ошибку и не повредить делу.
— Еще раз благодарю.
— Через два часа, после завтрака, мы будем допрашивать обвиняемого. Вы придете?
— Да, до свидания.
В зале остались только трое судей, писарь, жандармский унтер-офицер и Леон Фортен.
Следователь приказал жандарму удалиться в коридор и не впускать никого, потом учтиво предложил задержанному сесть и приступил к одному из тех ужасных допросов, которые числом вопросов, неожиданностью и странностью их постановки приводят в замешательство и людей совершенно невиновных.
— Фортен, Леон-Жан, 26 лет, доктор наук, препаратор парижского университета Сорбонны, получает содержания сто пятьдесят франков в месяц, живет у родителей в Мезон-Лафит, ездит по делам своей профессии три, четыре, иногда пять раз в неделю в Париж, имеет абонементный билет третьего класса Западной железной дороги.