– Мне все известно! Так что – давайте.
Вот и твердите после этого, что доктора ничего не понимают. Может, оно и так, не понимают; но иногда умеют.
Третий тянет неохотно, кривя звук с мужицкой скаредностью:
– Да че давать… сколько и было-то…
– Сколько было – столько и выкладывайте, – веселится доктор, продолжая играть втемную. И от его напористого веселья проникаются они праведной враждебностью трудяг, которые как-то обмануты кем-то сильно образованным, за кого они сделали всю грязную и опасную работу, а теперь их элементарно грабят, пользуясь преимуществом в интеллекте и положении.
И первый говорит:
– Да за что ж давать-то, доктор. Всем давать – не успеешь штаны скидавать.
Второй говорит:
– Вы что ж – вообще все хотите? Конечно… если совести хватит…
А третий говорит:
– Это с вашей стороны… еще в сто раз хуже, чем с нашей…
Проситель-спиртонос под докторским нахальным взором отслюнивает доллар и подвигает по столу. И поскольку доктор хранит невозмутимость, добавляет еще пять франков и тысячу лир. И голосом праведника, воздавшего жестокосердому кредитору семь мер за одну, извещает:
– Вот…
Доктор, не углубляясь умом в детали какой-то ихней сомнительной аферы, деньги брать не спешит, а светским тоном жалуется:
– Невысокий гонорар дипломированному врачу от богатеньких матросиков. Откуда дровишки… Н-нус, а где же труп невинно убиенной вами тещи?
И морячки убеждаются, что хитрозадому доктору доподлинно все известно! и его циничное хладнокровие их ломает: на их волю наложена воля более сильного духом противника. И колются:
– Где-где… В рундуке.
– Предъявите тело для опознания! – командует доктор, от души развлекаясь этой маленькой игрой.
Хозяин каюты выдвигает рундук и отмахивает показывающий жест: мол, прошу. Доктор смотрит в рундук и совершенно охреневает.
– Бля… – сипит он и выпучивается. – Это че?..
– Че-че… Невинно убиенной тещи…
Доктор икает, утирает пот и спрашивает:
– Это кто?
Тут до них доходит, что купились на дешевый понт… тьфу! Отвечают с ненавистью:
– Да так… зашел тоже один в гости.
– И что?..
– И ничего. Умер.
– Отчего?!
Пожимают плечами: черт их знает, эти африканские болезни, да и стар уже был…
Какая болезнь. «Типичная асфиксия».
– Как он сюда попал-то?
– В ящик? Сыграл. Игра такая, знаете? Так и называется – сыграть в ящик.
– Отдохнуть решил культурно. Жарко, говорит, в этой Африке, хочу отдохнуть с комфортом.
Мрачно так острят: отрешились.
А доктор все врубиться не может, головой трясет: заело:
– Да откуда он взялся-то?!
– Из Африки, трах-тибидох. Да что вы переживаете, там еще полно.
– Да я серьезно спрашиваю! – взмолился доктор. – Ведь вдруг эпидемия начнется!..
– Да ла-адно – эпидемия… Что уж мы… Хорошего понемножку.
– Со всяким может случиться.
– Надо же протокол составить! покойник же на борту! – Господи, вот морока-то, что за напасть такая.
– Ага. Протокол – обязательно. Как же без протокола. – Выгребают из карманов опять все деньги на стол и начинают делить на четыре части. – Ладно, Анатолий Иванович. Получите заработанную четверть.
– Мы не жулики.
Доктор утирает пот: мысли разбегающиеся ловит. Ох да ни хрена себе. Что делать. Стучать? – шуму не оберешься… вот ввязался в историю! Не знал, не слышал, не видел; какое его дело.
Ему честно вручают долю: тебя здесь не было, ступай себе с Богом, родимый: медицина тут бессильна. Умный и предусмотрительный доктор заявляет: нет, мне, пожалуйста, только гульденами и канадскими долларами (в те страны заходили). Поцыкали недовольно:
– Только, Анатолий Иванович, железно, без "б": молчок.
– А то вместе на вас покажем, что нас сорганизовали и подпоили.
Доктор оскорбляется:
– За кого вы меня принимаете! – Деньги упрятывает поглубже: – И не нужны мне эти несчастные копейки.
– А не выпить ли уж нам еще по грамульке по этому поводу?
– За успех, так сказать?
Доктор поспешно открещивается:
– У вас не был, спирта не давал, ничего не знаю. Все-все-все, хватит. Я-то, конечно, понимаю: пять бабок – и рубль, но кто вас знает, ребята, что вам со следующей дозы в голову взбредет.
Медики – они вообще циничные. Профессия такая. И, берясь за ручку двери, говорит научно и наставительно:
– Учтите, что при такой температуре воздуха органическая материя весьма быстро деструктурализуется.
– Чего?
– «Чего-чего»: завоняет быстро! – переводит он свои речи на разговорный русский.
– Ну, – успокаивают, – мы его ночью уберем, мы понимаем.
– Уборщики. Морские санитары. Вы закон Архимеда проходили?
– А?
– Вы знаете, что тело плавает?
– Все мы плаваем, – откликаются философски. – Мы тяжелое привяжем, не беспокойтесь.
Доктор открывает дверь, и в дверь с разгону влетает боцман.
6. КОНЦЫ В ВОДУ
– Почему покинул вахту!!! – вопит боцман.
На него смотрят меланхолично и спрашивают:
– Кстати, у тебя шкертика не найдется в хозяйстве?
– Пороть тебя шкертиком! за яйца на нем повесить! трос в глотку!!!
Пусть орет; а чем груз-то к ногам привязывать? Где на судне веревку возьмешь? А и сам груз? только у боцмана ключ от кокпита со всяким такелажным и палубным барахлом.
Боцман с хрюком втягивает воздух:
– Пили?! На вахте жрал, сука! а мне старпом фитиля за тебя? Я т-тебя аттестую, я т-тебе устрою, ты у меня нюхнешь визу, крабья падаль!!
Вахтенный бурчит рассудительно:
– Ну и что тебе толку? Сам же выйдешь плохим, разложив коллектив.
Боцман: на самолет! за свой счет! поганой метлой!
Ему – доллар: да успокойся ты, дай лучше шкертик.
Доктор: ну, я пошел. Постойте, говорят, Анатолий Иванович, вы считать умеете, ведь с высшим образованием? нас ведь прибавилось; что уж теперь.
Короче, плюнули, махнули: взяли боцмана в долю. Боцман был мужик крепкий, но присел на стул и попросил водички: что-то худо ему стало. Сильно огорчился увиденному.
Ему такое ЧП на судне меньше всего нужно. И от денег отказываться жалко. И он, согласно въевшейся привычке и Уставу корабельной службы, начинает руководить этими раздолбаями: как быстро и по-деловому произвести необходимые работы. Одного гонит в машину взять какую-нибудь железяку – к ногам привязать. Другому дает ключ от кладовой и нож, с инструкцией: снасть зря не портить и лишнего от бухты линя не отрезать. Третьего – к уборщику за ветошью для упаковки груза. Потом: в иллюминатор его тот надо будет спускать, который по борту к воде, притом пониже. Замотать поплотней… да не так, дубина! Давай-давай, а то как гадить – так пожалуйста, а как порядок наводить – так руки дрожат?! Кто с ноля ночью вахту стоит? Смотри у меня, акульи дети, чтоб все было сделано как надо!
Такая у боцмана должность, что он плохо переносит самодеятельность подчиненных.
В результате всей этой организационной деятельности, когда запеленутого беднягу-ченчилу с болванкой на ногах влекли в последний путь по коридорам и трапам и выпихивали осмотрительно из машины в иллюминатор успешное окончание работ приветствовала уже чуть не половина команды. Пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись досыпать до завтрака.
Тем и закончилась эпопея: бултых в темноту. С концами. Господи, да кто его там хватится, в этой Африке.
Деньги в результате поделили человек на восемь, чтоб никого, не дай Бог, не обидеть. Да и оказалось-то тех денег на каждого – ерунда какая-то. Сошли на завтра на берег – пивка попить: любое дело обмывки требует; вроде как бы и поминки, и душе приятнее, что не зажали гроши из жадности и корысти, а – за хозяина пропустили. Пивка, банка – доллар, потом рому для кайфа, а, да все равно на что тех денег хватит. Пропили, и даже не забалдели толком.
И вернулись с таким ощущением, что – ну все, завершили: нет человека, нет денег – нет проблемы. Чего за рейс не случается.
Тем более что перевели их к другому пирсу, и начали наконец разгружать, а там выяснилось, что здесь они грузятся кофе и идут домой. И настроение сделалось вдвойне предпраздничное: мало того, что – домой, так ведь еще каждый мореман знает, как загнать мимо таможни налево мешок кофе, это тебе и бабки, и домой кофе на год привезешь; хороший рейс.
7. НЕ ВСЕ ТО ЛЕБЕДЬ, ЧТО ТОРЧИТ ИЗ ВОДЫ
Через недельку вылезает из порта в грузу здоровеннейший американец под либерийским флагом – тысяч на восемьдесят. Под килем у него остается буквально фута полтора, и гигантский винт там под кормой вращается, на малых оборотах всю дрянь и мусор с портового дна перебалтывает, как помойка в кильватере. Праздник чайкам. И все население африканского порта глазеет с судов и с берега: на движущийся корабль всегда глазеют. Ждут: а вдруг сядет брюхом – развлечение будет…
И полиция портовая тоже глазеет, пуза глянцевые почесывает. Черные любят развлечения никак не меньше белых. Глазеет она, значит: а что это там, кстати, за хреновина такая плавает? среди прочего мусора? Смотрит чернокожий сержант-полисмен в бинокль, и вроде эта хреновина что-то напоминает… Сплевывает он небрежно в воду окурок: лень, конечно… – а с другой стороны – скука, делать нечего.
Поколебавшись, дает он команду, и, оживляясь от разнообразия в их скучной жизни, шлепаются полицейские в катер. И теперь уже весь порт начинает глазеть на них тоже. Катер ревет мотором, косо встает над водой и по красивой белопенной дуге – только помои в стороны разлетаются – летит к цели. Полицейские сидят небрежно, неподвижно: гордятся своей ролью и властью – исполнение важных служебных обязанностей. Эффектно сбрасывают скорость прямо у этой плавающей штуки: смотрят. Подцепляют бугром. И вытаскивают утопленника.
Утопленника укладывают на баке и мчат сей плод своей бдительной и бурной работы к берегу. Там его разматывают от тряпья, рассматривают обрывки веревки, и с головы снимают наволочку. И на наволочке этой стоит вот такой штамп: