— Скажи Таю, пусть сам придет помахает лопатой, раз у него такая спешка!
Остальные работали до тех пор, пока Мерфи не скрылся за вязами у самого городка, уныло раскинувшегося по другую сторону долины. Городок выглядел мрачным, словно и его придавил кризис, принесший столько горя его жителям.
— Посмотрел бы я на Тая, как бы он здесь гравий кидал! — сказал Дарки, когда его товарищи уселись рядом и принялись за еду. — Бьюсь об заклад, мы бы его заставили попотеть.
Все засмеялись, а Дарки, опершись на локоть, продолжал:
— Встретил я его на днях возле лавки; он меня спрашивает: «Как живешь, Дарки?» А я ему: «От ваших вопросов лучше не заживу!» Потом еще говорю; «Послушайте, — говорю — если я не ошибаюсь, у нас в городе только два мерзавца». — «Кто такие?» — спрашивает. А я ему: «Тай — городской секретарь и Тай — городской инженер». Видать, не понравилось!
— А ты что думаешь — может человеку понравиться, коли его мерзавцем называют? — утирая нос тыльной стороной ладони, проговорил Коннорс, по прозвищу Гундосый.
— Защищаешь Тая, да? — зло огрызнулся Дарки.
— Вовсе не защищаю. Просто так сказал. Ты ведь и сам не хотел ему потрафить.
Дарки глотнул чаю, лег навзничь и с аппетитом принялся за кусок хлеба, намазанный джемом.
— Знаешь, — сказал он немного погодя, уставившись в небо, — если рабочий человек голосует за националистов, выходит, он ничем не лучше скэба. А?
Гундосый явно нервничал:
— Никогда я за националистов не голосовал.
— Я и не говорю, что ты голосовал, — взглянул на него Дарки. — Я только сказал: если рабочий голосует за националистов, значит, он паршивый скэб. Вот и все.
Наступила неловкая тишина. Все молча жевали, пока Эрни Лайл, молодой парень, недавно ставший отцом, не переменил тему разговора:
— Ну и холодно же было сегодня ночью, черт побери! Я прямо закоченел.
— Восьмые сутки как мороз держится, — вставил один из возчиков, — а в доме ни полена. Топлива-то, что выдают, надолго ли его хватает? Мы стали было жечь забор, да хозяин пригрозил выкинуть нас из квартиры, если не поставим новый.
— А мы с Лиз как поужинаем, сразу спать, — сказал Гундосый. — Бережем дрова на стряпню. Они уже на исходе.
— Я сегодня ночью к речке ходил, думал, хоть сучьев наберу, да там все мокрое после паводка, — сказал еще кто-то.
— Хочешь не хочешь, а надо доставать дрова, иначе замерзнем! — заговорил Эрни. — У маленького кашель. Домишко наш совсем развалился, его не натопишь; а тут еще и топить нечем. Того и гляди воспаление легких схватишь!..
Второй возчик, самый старый из всех, поднялся, разминая ноги.
— Собачья жизнь! Мы топим половицами из уборной, — сказал он.
Дарки вскочил и со злостью швырнул в траву корку хлеба.
— А мне вас и не жалко. Я ведь тоже едва свожу концы с концами. Но уж дров-то у меня — завались! Полный сарай!
— Со складов за последнее время дров утекло порядком, — сказал Гундосый, с усмешкой глядя на Дарки. — Небось и тебе перепало?
— А я тебе не стану докладывать, где я взял. Даже если и со склада. Захотел бы я взять, так знал бы, у кого надо брать. У тех бы не убыло! А вы, ребята, просто бесите меня. Скулите — топить нечем, — а кругом вон сколько леса! Акры! Сложились бы, наняли на ночь грузовик да нарубили, сколько надо.
— Но это же воровство, — сказал Гундосый. — Разве ты не знаешь, что сделали с Бино Джексоном, когда его поймали? Нет уж, спасибо, в тюрьму меня не тянет.
— Думаешь, в тюрьме тебе хуже будет? По мне так лучше рискнуть, чем морозить детей.
— Дарки прав, — сказал Эрни Лайл. — Надо что-то делать!
— Вот и не прав, — возразил Гундосый. — Никогда я в жизни не воровал и теперь не стану. Сдается мне, лучше бы нам поговорить с Каулсоном, — добавил он.
Каулсон был депутатом парламента от местной организации национальной партии.
— А что толку с Каулсона? Помог он когда-нибудь нашему брату, рабочему? Да я лучше закоченею до смерти, чем стану его просить, — ответил Дарки поднимаясь. — В прошлые выборы он меня выпить звал. Стою я возле будки для голосования и раздаю лейбористские бюллетени. А он выходит из будки — сам за себя проголосовал — «Пошли, — зовет, — Дарки, выпьем». — «Стану я пить с тобой, как же!» — говорю. А он прицепился: «Брось, Дарки, пойдем! Что до меня, я не хочу с тобой ссориться». — «Ну а что до меня, — отвечаю ему, — то как раз наоборот!» — Дарки сплюнул на траву, словно хотел выплюнуть самое имя Каулсона. — Просить у него? Черта с два!
Он достал жестянку с табаком из кармана брюк и принялся со злостью крутить сигаретку.
— Коли у вас недостает смелости взять вязанку дров, мое дело сторона! У меня-то дров хватает.
— Пожалуй, стоит это обмозговать, — сказал Эрни Лайл. — Надо же чем-нибудь топить! Рискованное это дело, да надо же топить чем-то.
— Не хочу я в это ввязываться! — отвернулся Гундосый.
— Мне дрова нужны, — сказал возчик, тот, что жег половицы из уборной. — Да больно опасно это, Дарки…
— А мне тесть обещал немного подкинуть, — соврал другой возчик.
— Вот трусы проклятые! — с отвращением сказал Дарки. — Ладно, скажу вам, как я придумал. Я возьму у Берта Спарго грузовик и, если кто-нибудь из вас поедет со мной, привезу дров. У меня-то дров полно, но я возьму половину из тех, что привезу, на продажу. А другую половину можете делить меж собой.
Рабочие с надеждой посмотрели друг на друга, потом взгляды всех, за исключением Гундосого, обратились к Эрни Лайлу. Эрни помялся и нерешительно сказал:
— Что ж, Дарки, я помогу тебе. Помогу.
— Только знайте, ребята, я это не для вас делаю. Я о себе забочусь, — сказал Дарки, ударяя кулаком в свою широкую грудь. — Получу малость деньжонок за свою половину, понятно? А вы, ребята, держите язык за зубами. Сегодня вечером потолкую со Спарго насчет грузовика, а завтра ночью мы с Эрни привезем дров.
Вдруг он снова повернулся к Гундосому:
— Пойдешь с нами? Дровишек хочешь?
— Мне дрова позарез нужны, Дарки, но краденых я не хочу.
— Значит, ты бы эти дрова и в подарок не принял? — Огромными мозолистыми ручищами Дарки схватил Гундосого за шиворот и поставил его на ноги. — Ну, смотри у меня — молчок! Донесешь — дух из тебя вышибу!
— Н-н-не донесу я, Дарки, — испуганно проговорил Гундосый. — Ты же знаешь — не донесу…
— Не советую, — сказал Дарки, отпуская его. — Не советую!.. Вон уже старый черт Спад едет. Пошли работать. И смотрите — не болтать! Завтра условимся…
Ночью мороз словно белой простыней накрыл Бенсонс-Вэлли. Эрни Лайл быстро шагал к окраине городка, где должен был встретиться с Дарки.
Только бы Дарки не опоздал, думал Эрни, глубже засовывая руки в карманы пальто и с опаской оглядываясь. Облачко от его дыхания плыло перед ним.
Послышались чьи-то шаги, и Эрни поспешно перешел на другую сторону улицы.
Жена была права, думал он. Лучше бы я сидел дома. Поймают нас…
Не успел он дойти до условленного места, как его догнал старый грузовик.
— Прыгай сюда, — сказал Дарки, не заглушая мотора. — Никак не хотел заводиться. Видно, аккумулятор сел.
На нем была поношенная черная куртка и мятая шляпа; шея обмотана старым красным шарфом.
— Ух, дьявол, и холодно же! — прибавил он, когда Эрни влез в кабину.
— Куда ты собираешься ехать? — спросил Эрни.
Неопытный шофер, Дарки резко отпустил педаль сцепления, и старая развалюха рванулась вперед.
— На делянку старого сквоттера Флеминга. Это мили за две от речки. Там уйма хорошего леса.
— Ты что, Флеминга не знаешь? Он ведь там и живет. За холмом. Всего в какой-нибудь миле. Да он нас сгноит в тюрьме, если сцапает!
— Пусть сперва сцапает. Пусть только сунется — полетит у меня в речку!
Дарки оглушительно расхохотался, однако Эрни было не до веселья.
Фальшиво, но с чувством Дарки начал насвистывать «Пташечку-малиновку». Эрни наблюдал, как баранка прыгала в его руках, когда он старался направить дребезжащий грузовик между выбоинами дороги.
Конечно, Дарки тоже боится, только не показывает виду, размышлял Эрни. И какого черта я влез в это дело? Увидят нас — обоих посадят… Эрни стал думать о жене и ребенке, и кажущаяся беспечность Дарки вдруг задела его.
— Перестань ты свистеть, ради Христа! — раздраженно сказал он. — Можно подумать, мы на прогулку едем.
— Неужто боишься?
— Да. Боюсь, дьявол тебя возьми!
— А ты не бойся. Я ведь хитрый. Меня этим остолопам не поймать, — успокоительно заметил Дарки и снова принялся насвистывать.
Когда они были уже почти у цели, грузовик подъехал к небольшому мосту через речку. Загрохотали расшатанные доски. Для Эрни этот грохот был как раскат грома, и от страха он вдавился в сиденье. Ему чудилось, что и у ночи есть глаза и уши.
Они подъехали к забору. С поспешностью отчаяния Эрни распахнул ворота.
— Что это там за надпись на дереве? — прошептал он, влезая обратно в машину. — Вон там, с твоей стороны?
Дарки вылез из кабины, приподнял еле державшийся козырек над фарой и направил свет на табличку, висевшую на дереве.
— «Браконьеры будут преданы суду, — прочитал он вполголоса. — Всякий, кто посмеет взять лес из этого владения, понесет строгое наказание. Именем закона, Джон Флеминг».
Не говоря ни слова, Дарки достал из кузова топор, поплевал на него и начал делать зарубку для пилы на том самом дереве, где висела табличка. Это было огромное, сухое, смолистое дерево с толстыми сучьями — лучше топлива не сыщешь! Удары топора рассекли морозный воздух.
Эрни, чуть живой от страха, сидел в грузовике. Дарки вернулся к машине, положил на сиденье шляпу, шарф и куртку, потом достал из кузова поперечную пилу.
— Пошли! — сказал он, выключая фары. — Пока не свалим, поработаем в темноте.
— Дарки! Лучше поедем домой, право. Сцапают нас! Как пить дать, сцапают!
— Давай, давай! Никто нас не сцапает, если быстро управимся. И, ради Христа, перестань трястись, у меня из-за тебя прямо мурашки по спине бегают.