Эрни нехотя сбросил пальто. Освоившись в темноте, они начали пилить. «В тюрьму, в тюрьму», — казалось, твердила пила. Эрни дрожал от страха и пилил плохо.
— Хочешь верхом на пиле прокатиться? Валяй! Только ноги держи повыше! — сострил Дарки и опять громко расхохотался.
Эрни не ответил. Они снова принялись пилить.
Услышат на ферме, думал Эрни, и старый Флеминг приведет полицию. Слишком Дарки храбрится, вот что плохо! А жена была права: нечего было мне лезть в это дело. Но раз уж влез, теперь надо поторопиться. Он налег на пилу, стараясь не отставать от Дарки. Дерево было почти перепилено.
— По-моему, в самый раз, — сказал Дарки, наваливаясь плечом на ствол.
С трудом запустив мотор, он зажег фары и направил свет на дерево.
— Еще разок провести — и готово, — прибавил он.
Скоро дерево рухнуло на покрытую инеем землю, разорвав тишину ночи.
— Боже мой, — пробормотал Эрни. — Небось даже в городе слышно!
За холмом, в стороне фермы Флеминга, глухо залаяла собака.
— Живо, бери второй топор! — прошептал Дарки. — Обрубим ветки, распилим ствол — и скорее на машину… Да брось ты трястись!
— Не беспокойся, Дарки, я не трясусь… Просто хочу домой. Вот помяни мое слово — нас схватят!
— Тебя не поймешь, отчего ты дрожишь — от страха или от холода. Накличешь беду — сам будешь виноват. Перестань скулить!
Около часа они работали без передышки. Со злости и отчаяния Эрни не отставал от Дарки. Наконец тот выпрямился и отер ладонью лоб.
— Из этой вывески неплохая растопка получится, — сказал он, отдирая от распиленного ствола грозное предупреждение и швыряя дощечку в грузовик. Но Эрни даже не отозвался.
Несмотря на мороз, оба вспотели. Еще час — и машина была нагружена выше бортов. Дарки обвязал бревна толстой веревкой. Эрни облегченно вздохнул — можно было ехать назад.
Дарки принялся заводить машину, но, как он ни бился, мотор молчал. Дарки крутил заводную рукоятку, поднимал капот, проверял, есть ли искра, вытягивал подсос, ругался и богохульствовал. Он швырял на землю рукоятку, чертыхался, потом снова крутил ее, но все безрезультатно. Мучимый страшными предчувствиями, Эрни вглядывался в ночную темень.
— Застыл, как червяк. Аккумулятор сел… — буркнул Дарки. — Придется развернуть машину и толкать вниз с холма.
Они принялись толкать. Дарки одной рукой поворачивал руль. Когда грузовик двинулся, Дарки прыгнул в кабину и включил передачу. Кренясь то на одну, то на другую сторону, громыхая по корням и пням, старая колымага покатилась между деревьями. И вдруг мотор заработал — вначале он неохотно заворчал, потом взревел оглушительно. Дарки круто развернул машину и выехал за ворота.
Протирая время от времени запотевшее стекло, они добрались до окраины темного, затихшего городка. Внезапно Дарки расхохотался неудержимым хриплым смехом.
— Над чем ты смеешься, черт побери? — спросил Эрни.
— Хотелось бы мне поглядеть на рожу старого сквоттера, когда он утром увидит, что осталось от дерева, — ответил Дарки и, перестав смеяться, добавил: — Отвезем сначала этому Мэтчесу Андерсону. И запомни: половина дров мне на продажу! Я пилил их не для поддержания здоровья.
Дарки свернул в пустынную улочку и остановил грузовик у дома Андерсона.
— Как бы нас не увидели, — прошептал Эрни.
— Никто не увидит, не волнуйся, — сказал Дарки. — Тут ложатся вместе с курами. А сейчас больше двух часов…
Дарки только выключил фары, мотор продолжал работать. Осторожно вытащив закоченевшими руками несколько чурбаков из кузова, они перебросили их через ограду. Вдруг в окне сбоку вспыхнул свет и из-за занавески выглянуло чье-то лицо. Через мгновение свет погас.
— Довольно! — шепнул Эрни. — Нас ведь пятеро на эти дрова.
— Еще парочку на прощанье, — ответил Дарки, перекидывая во двор Андерсона два больших чурбака. — Теперь старик Мэтч может оставить в покое свою уборную.
Никем не замеченные, они доставили дрова еще в три дома, и везде Дарки подбрасывал «лишнюю парочку на прощанье».
Он по-прежнему казался беззаботным, а Эрни нервничал, его одолевало желание поскорее все кончить. Вдруг он заметил, что по темной улице кто-то идет.
— Кто это? — воскликнул он. — Неужто полицейский?
— Да нет, — сказал Дарки, глядя на прохожего через заднее стекло кабины. — Это всего-навсего Клэри Симпсон топает домой из пекарни. Он ничего не поймет. Ума не хватит.
— Но он мог нас увидеть1
— Думаешь, он что-нибудь видит в темноте? Да ты труслив, как щенок!
— Скорей бы отвезти тебе и мне и лечь спать. Да и тогда нас могут накрыть!
В ответ Дарки снова начал насвистывать, сменив прежнюю песенку на «Матушку Макри». Он, видимо, погрузился в мечты — едва не пропустил поворот в узкую улочку позади дома Эрни. Борт грузовика заскрежетал об ограду.
— Тише ты, Дарки! Разбудишь соседей!
— Если к ним въехать через переднюю дверь и выехать через заднюю, они и тогда не проснутся, — равнодушно отозвался Дарки, останавливая грузовик за домом Эрни. Лед, покрывший лужи, трещал под колесами.
— Дарки, ты ведь уже сбросил половину дров!
— Э, да говорил я тебе, у меня их полно. А вы замерзнете до смерти, коли я о вас не позабочусь. Тебе-то полагается больше, чем тем трепачам. Ты ведь ездил со мной, не так ли? — усмехнулся Дарки, легко швыряя за ограду громадные чурбаки. — Бери эту вывеску тоже, — добавил он, бросая во двор треснувшую деревянную табличку.
— Лучше сломай ее совсем, Дарки!
— Пригодится утром на растопку… Теперь выедем назад и сбросим остальное у меня. Надо успеть до рассвета… Потом я подвезу тебя домой и верну Спарго грузовик.
На Мэйн-стрит машина поравнялась с домом старой вдовы-пенсионерки.
— Держу пари, старуха давненько не видела дров, — сказал Дарки. — Надо бы и ей малость подбросить.
— Не много же у тебя останется на продажу!
— От пары чурбаков у меня не убудет. У меня же полный сарай! Да и в кузове еще порядком.
Дарки с размаху бросил три большущих чурбака прямо в середину старательно возделанного цветника. Тут отворилась дверь, и седая женщина в пижаме уставилась на них, держа перед собой керосиновую лампу.
— Кто это? — спросила она испуганным шепотом. Затем, видимо поняв, что происходит, задула лампу и прикрыла дверь.
— Держу пари, мы ее напугали, — сказал Дарки. — Э, да не беда! Если ей не с кем согреться в постели, так хоть у огня погреется.
И, как всегда, он радостно расхохотался собственной шутке.
— Ты меня замучил, Дарки. Помираю от страха. У меня прямо все нутро выворачивает. Ради бога, забирай свои дрова и отпусти меня.
Грузовик свернул в переулок, где жил Дарки. В тусклом предутреннем свете выплыл ветхий домишко, в котором ютился со своей женой и тремя детьми непреклонный Коннорс Гундосый.
— Бьюсь об заклад, эта сволочь храпела в постели, пока мы добывали дрова. Даже и в подарок не принял бы! Подумаешь!..
— Старина Коннорс — неплохой парень, — вступился Эрни.
— Я тебе говорю, в душе он паршивый скэб. Он за националистов голосовал.
— Ты ведь не знаешь наверняка, за кого он голосовал, Дарки. А много мы получили, хоть и голосовали за лейбористов?
— Говорю тебе, он проклятый скэб всей своей душонкой. Но сдается мне, его жена и дети здесь ни при чем.
Небось они там закоченели. Надо им подкинуть чурбанчик.
— Да у тебя осталось всего-то полдюжины.
— Сколько тебе твердить — у меня полон сарай дров! — огрызнулся Дарки, круто поворачивая грузовик. — И деньги у меня тоже есть. В прошлую субботу на скачках выиграл…
В домишке никто не шелохнулся, пока они выгружали бревна. Потом, выводя машину из узкого переулка, Дарки со злобой проворчал:
— Чтоб он сгорел вместе с этими дровами.
— Скоро рассветет, — сказал Эрни, когда они остановились у старого дома Дарки.
— Я в минуту, — Дарки торопливо спрыгнул на землю. — Тут всего два или три чурбака. Брошу их прямо в палисадник.
— Отнеси лучше во двор. В палисаднике кто-нибудь увидит, и нас схватят. Я тебе помогу.
— Сам управлюсь. Думаешь, все такие хилые, как ты?
— Но ведь тяжело. Я помогу тебе…
— Сказал тебе — справлюсь! — буркнул Дарки.
Несмотря на протесты Эрни, он откинул задний борт грузовика, взял, поднатужившись, увесистое бревно под одну руку, два поменьше под другую и, покачиваясь, двинулся по дорожке к дому.
Замерцал морозный рассвет. Эрни ждал.
Чудной парень этот Дарки, думал он. Хотел бы я знать, есть у него хоть полено в сарае?..
Финал бильярдного турнира
Под конец зимы 1931 года на Мэйн-стрит перед залом Австралийской национальной ассоциации появилась грифельная доска на подставке. На ней мелом было выведено:
Еще одно лишнее объявление — ну кто в Бенсонс-Вэлли не знал про финал турнира! В обычное время он вызывал интерес только среди любителей. Игра всегда носила строго спортивный характер, даже когда играли давние соперники — АНА и «Королевский дуб». Но в этом году сержант Флаэрти был неспокоен и потому вместе с констеблем Лоутоном Промежду-Прочим намеревался официально присутствовать на финале.
Бильярдный турнир не мог не отразить изменений, происшедших за последнее время в Бенсонс-Вэлли. До депрессии в городке имущественные различия проявлялись не так резко и богачи не очень-то задирали нос. Фермеры — крупные, средние и мелкие — сообща толковали про дождь (или про то, что его нет) и про цены на масло. В застойные периоды фермеры бок о бок с рабочими трудились на молочном заводе, в оранжереях или шахтах. Сыновья и дочери обитателей городка в ту пору переженились, и родители этому не препятствовали. Сын рабочего или мелкого фермера, если он был недурен собой и не растяпа, мог соблазнить дочь богатого фермера, управляющего банком или лавочника и даже жениться на ней. Только очень богатые семейства посылали своих отпрысков в изысканные мельбурнские школы, а все остальные дети посещали местную школу и, повзрослев, приходили к выводу, что дружба важнее денег и социальных предрассудков.