Да Игнатовых казаков.
Ой да, хорошо гребцы гребут,
Да гребцы песенку поют.
Гребцы песенку поют
Да разговоры говорят.
Разговоры говорят,
Ох, мать Расеюшку бранят:
— Ох да, мать-Расея, мать-Расея,
Да мать расейская земля!
Да мать расейская земля,
Ой, много горя, горя принесла.
Ой да, Катяринушку бранят:
Много крови пролила.
Как не бранить?! Гонение Катярина делала. Наших предков земли лишила, с Кубани выгнала, всей Расеей завладела, народу притеснение делала. Не от хорошего Игнат с людьми ушел! Предки наши так-то и играли про свое горе.
Сперва они на Одессу побегли, с Одессы на Теркус путь держали, а потом на Царь-Град. Как с Теркуса поплыли на Царь-Град, тут-то застигла шторма. Миру погибло множество. Видит Игнат, как народ потопает, а живые убиваются по родным, близким, он и гутарит:
— Смотрите, ребятушки, не отставайте! В море родня, братья не считаются. Живые берегите живых. Мертвым — мертвое. Будете спасать потопших да добро по синю морю — погибнете! Кто живой, тот и мой (…).
Вся Подиль-коса на Черном море мертвыми и добром была усеяна. Кораблей, лодок, байд штормой разбило множество.
Народу больше погибло бы, как стали б в шторму спасать других. Нельзя того делать. Кораблям в такое время надо уходить друг от дружки.
Кто вживе остался, побегли с Игнатом на кораблях до Царь-Града. Они поселились на Енозе и Майнозе (…).
Рассказывала бабушка Караелева, да и дед Исак Петрович говорил, как арабы хотели взять с Мады одного казака да отвезти его в город Игната.
Арабы говорили мадьевским:
— Есть люди, похожие на вас, живут они за Пещаным морем. У них свой город. Обнесен он стеной, охраняют его оружейные казаки. Есть у них церква. Женщины, девки того города носят сарафаны, балахоны, кокошники. У девок золотые мохры заплетены в косах. Рядом со стеной у них кузня поставлена, столовая. Кто едет, они того накормят, напоят. Кому надо подковать коня, колесо исправить — все сделают, а в город свой никого не пускают.
Побоялись мадьевские отдать арабам казака. Потом они жалели. Искали тех людей, да не нашли.
Прошло время, казаки с Мады пошли искать город. Бабушка Караелева говорила, что казаки доходили до одного озера, слыхали, как кочеты кричали, звоны звонили, собаки лаяли, люди говорили. Слыхали, как песни играли, а найти — не нашли города. Туманом закрыт он. С какой стороны ни подходили, а увидать так и не увидали.
Походили округ озера казаки да ушли. Вскоре из того города в Царь-Град прибег корабь. Сошли с того корабля люди на берег. Видят они мадьевских, спрашивают:
— Вы некрасовцы?
— Некрасовцы, — отвечают казаки с Мады.
— А откуда вы?
— С Мады.
— Вы прибегали на озеро?
— Прибегали.
— Чего прибегали?
— Своих людей ищем, город Игната.
Переглянулись люди с корабля, усмехаются:
— Не найти вам того города!
— Как — не найти?!
— Да так и не найдете.
Ну, поговорили так-то да пригласили мадьевских до себя на корабь, напоили их. Вот один мадьевский напился, стал пытать у тех людей:
— Как найти город Игната, люди добрые?
— Не найдете вы города!
— Отчего так?
— Спросите своих стариков.
— А чего спрашивать?
— Они вам скажут про Игната, что он им говорил.
— А что Игнат говорил? — пытает мадьевский.
— А Игнат говорил: «Кто пошел со мной, тот мой». А ваши старики не пошли за Некрасой. Чего ж искать потерянное? Не найдете!
Ну, гуляют на корабле да посмеиваются над мадьевскими. А тот, что перепил, возьми да скажи с пьяных глаз:
— Найдем, мать вашу!..
Начал он ругаться, корабь-то и пропал. Стоят мадьевские на берегу пьяные, а корабля нет. Казаки чуть не убили того, кто ругался.
Бабушка сказала:
— Глупой тот казак, зло для всех сотворил. Как у него язык не отсох за такие слова?! Может, те люди на корабле за нами прибегали? А он все дело испортил. Круг после учил неразумного, да что пользы!
Задумали мы, некрасовцы, переселяться на родину в 1908 году.
А как идти в Расею, когда мы ее не знаем? Вот старики приговорили на кругу: «Послать ходоков».
Поехали наши ходоки в Расею. Мой родитель Тимофей Михайлович Мантаев был тоже ходоком. Когда вернулись из Расеи, родитель гутарил:
— Приехали мы в самую Москву, а потом — в Питенбург. Принял нас царь.
— Кто вы? Что за люди?
— Мы казаки-некрасовцы.
— Где живете? — спрашивает царь.
— Живем в Турции. Предки наши ушли с Дона от царя с царицей. Долго мы пробыли у турка, а теперича не хотим у него жить, желаем в Расею.
Царь спрашивает:
— А есть у вас предметы — документы, что вы, некрасовцы, русские люди?
— Есть, — отвечаем царю.
— Ну, покажите.
— Не могем того сделать, у нас с собою нет.
— А где же предметы?
— Мы бы показали вам, царское величество, да все предметы на Майнозе остались.
— Привезите предметы, тогда гутарить станем.
Дед Шашкин, Егор Иванович Семутин, мой родитель возвернулись на Майноз. Собрался круг, все доложили о разговоре царя. Круг решил: «Дать ходокам знамя Игната Некрасова и грамоту от круга за Игнатовой печатью».
Взяли все это ходоки, побегли в Питенбург. Прибегли. Пришли до царя. Дали ему документы, предмет Игната.
Царь развернул знамя, поглядел через него на солнце, увидал на нем Игната оружейного. Тогда царь поверил, что мы некрасовцы, и сказал:
— Да, вы русские казаки! Вот теперича вижу, что вы некрасовцы. Нельзя вам у турков оставаться, надо переселяться в свои пределы. Нельзя, чтоб вы погибли на чужой земле. Вы много страдали в своей жизни…
Гутарит так царь, а сам глядит на Игнатов портрет и плачет. Дюже ему было удивительно: «Триста лет где-то наша русская кровь пропадала, терпела много зла, а вот все живая и возвертается в Расею!»
Тогда сказал царь:
— Дам я вам землю, живите на ней! Хватит скитаться.
Выписал нашим ходокам документ на землю. Приехали они на Майноз. Поднялись мы, рыбаки, и пошли в Расею. Пришли, а земли на Дону нам не дали. Поселили в Грузии. Старики, дед Шашка, Е. И. Семутин, мой родитель сказывали:
— Правду наш Игнат гутарил: нельзя до царя возвертаться, царь обманет.
Землю нам на Дону и Кубани не дали. Мы были беженцами, пока не пришла Советская власть.
Старики наши все знали, про все гутарили, а вот чего царь плакал, так и не узнали. Мы тоже не знаем, чего это царь плакал.
Пугачев-то был-то был, да под именем Петра III, Петр Федорович. Он только назывался Пугачевым. В конце-то концов он здесь женился из нашего поселка, здесь формировал казаков.
Он сошелся не то с итальянской барышней, не то с княгиней. Она заняла его престол, а его скинула и дала известие поймать его и доставить живым. Его поймали.
Взвод полковников, не полковников, а оборотней казаков устроили выпивку. А Пугачев и жену с собой взял. Ну, вот, обратился Пугачев к казаку и попросил чарку водки. А главный-то говорит:
— Ему и воды много.
А казак попросил:
— Я ему свой пай отдам.
Когда туда доставили Екатерине Пугачева, сказали, мол: «Привели». Вышла она, посмотрела и говорит:
— Ну, что, набегался?
— Ну да, — говорит.
Сошла она с престола и отдала ему престол. Этого казака, что водку ему давал, полковником сделала, а полковнику голову велела отрубить.
А у Петра уже ребенок народился. Жену он отправил в монастырь, а сам на престоле остался. Это все точно было.
Дотла выгорела станица Татищевская, когда на нее наступал Пугачев. Солдатам пришлось расположиться где попало. Они были грязны и оборваны. С утра многие принялись за дело: кто уцелевшую от пожара баню топил, кто мундир чинил. У всех было хлопот полон рот.
День был будничный. Татищевский народ тоже не сидел сложа руки. Мужики ладили погоревшие избы, бабы с ног сбивались по хозяйству. Ребятишкам — и тем работа нашлась. Кто побольше — старшим помогал, поменьше — на пожарищах рылся.
По улицам служивый казак расхаживает, черную бородушку разглаживает, кривой сабелькой позванивает. Пистолетики на поясе, а сам поясок — из турецкого тканья. На руке ременная плеточка. Казакин на нем донского покроя, как маков цвет горит, а шапочка с красной маковкой.
Увидала его вдова Игнатиха, рукой машет:
— Ой, служивый, все за делами, а ты праздно расхаживаешь да бородушку разглаживаешь. Шел бы ко мне да помог вдове: не по силам бабе с лесом возиться, избу подлаживая.
Подходит к ней служивый казак, видит, в самом деле, бревно бабе не под силу, а изба лишь только начата.
— Не по плечу, вдовушка, одной возиться с избой!
— Вестимо так, да некуда деться. Подшиблась я этим годом: хлебушка в поле не собрала, скотинушка какая была и ту размотала. Помочь хотела устроить, да кишка тонка. Вот и решила сама избу по бревнышку прикладывать.
— Дай-ка инструмент! — сказал тут казак и плюнул в ладонь.
Откуда ни возьмись, еще двое служивых подошли.
— Мы к вам, — говорят, — ваша милость, на подмогу явились.
— Дело хорошее, — говорит, — надумали, принимайтесь.
Те взялись: бревна зарубают, на место укладывают. Увидали служивых солдаты и повалили валом к Игнатихе. Кто за матицу берется, кто наличники размеряет. Два татарина козлы поставили, трое балку на них волокут, на пол доски хотят изготовить. Четверо стариков косяки тешут.
А служивый, что первый давеча подошел к Игнатихе, стал вроде за главного: на солдатиков покрикивает, служивых поторапливает, а кое-кому и указывает. Работа кипит, а Игнатиха сомневается. Собралось народу немало. К вечеру изладят сруб. Людей покормить надо, а на такую ораву где что взять. По куску обделить — возом не отделаешься, а по два дать — и сумы не хватит. Служивый услыхал и в бороду посмеивается.