Вот, сельсовет тогда вызывает в Куганаволок, — тогда в Куганаволоке было правление, а рагнозеры были нашего сельсовета, Куганаволокского. Ну, значит, Рах Рагнозерский изъявил желание съездить в Ленинград, побывать. Вот, тогда сообщают, конечно, царю, что изъявил желание. Царь тогда посылает сюда генерала за ним, чтобы увезти его. Вот, генерал приехал, значит, на подводы в Рагнозеро, на лошади. Снег уже выпал. Парой приехал, чтобы увезти этого Раха в Ленинград (тогда ведь дорог железных не было).
Вот приезжает генерал в деревню Рагнозеро и спрашивает:
— Где здесь, — говорит, — Рах Рагнозерский?
— Да есть, — говорят, — такой, здесь стоит, а самого нет дома.
Ну, деревенская баба увидала генерала, немного острашилася, что приехал в таких погонах золотистых.
— Дак скажите, — говорит, — гражданин, на что он вам нужен? — жена спрашивает.
— Да в общем, приедет сам, я поговорю. Нужно, — говорит, — царю.
— Так его, — говорит, — не знаю, как титло ваше, его, — говорит, — дома нету, ушел в лес. Ну, наверно, скоро будет из лесу.
— А чего он ушел в лес?
— Он, — говорит, — занимается мастерством, дровни вяжет. Есть-то как-то надо. У нас, — говорит, — здесь заготовки, дровни нужны.
Вот жена наливает самовар.
— Уже время-то. Должен, — говорит, — скоро прийти.
Посмотрела в окно и говорит:
— Вот и идет.
Г енерал:
— Где, — говорит, — покажите.
…А вот, мол, там, видишь?
Лес, как остров, поднялся.
— Так там, — говорит, — не человек.
— Нет, — говорит, — человек катится на лыжах, везет материла на дровни, на сорок штук: полозья, копылья, вязье, нащепы, одним словом, на сорок штук дровен.
Он посидел у окошка и головой пошатал: как остров, столько у него навалено на плечи.
Прикатил к дому, дак ажно дом задрожал! Это с плеч бросил на землю. Лыжи сынок сдернул, захватил за угол хату и сунул туда. Значит, никто не унесет. Заходил Рах Рагнозерский в помещение, поздоровался с этим:
— Здравствуй, гражданин.
(Ну, мужик деревенский, не знает тут ни титула, ничего.)
Жена подняла самовар на стол и принесла три буханки хлеба. Пока Рах пил три стакана чаю, и три буханки хлеба съел. Генерал смотрит. (Вот аппетит был у старика!)
Посматривал генерал, глядит долго на него, любуется, а он еще два выпил, без хлеба хотя, а выпил. Когда вышел из-за чаю, генерал и говорит:
— Ну вот, Рах Рагнозерский, я приехал на пары лошадей за вами. Вам было извещено у царя, и сельсовет известил. Приехал заграничный силач, ищет поединков, померяться силой, выйти на поединок. Ну, как вы изъявили желание, так я и за вами приехал.
— Я, — говорит, — согласен, да только вам меня не увезти. Пары лошадей делать нечего.
— Ну, я могу, — говорит, — нанять и тройку.
— Все равно не уехать; и на тройке не уехать.
(Вот силач-то какой.)
— Ну, вот что, — говорит генералу. — Вы поезжайте, я за сутки буду там, на лыжах приеду.
Он говорит;
— Семь дней ехать!
— О, — говорит, — так я вперед вас попаду.
— Ну, дак вы, — говорит, — торопитесь, я на свое число буду.
Ну, и прожил он пять дней — пусть генерал съедет, семь дней пройдет.
Ну, и вышел Рах Рагнозерский, смазал свои лыжи. Пришел тот день, когда ему нужно отходить, ну и пошел.
Когда он уже прибыл в Ленинград на лыжах, обращается — к дворцу прикатил. Там, значит, часовой стоит.
— Кто вы, — говорит, — такой?
— Я есть Рах Рагнозерский, прибыл по приказу царскому. Какой, — говорит, — здесь иностранный хват приехал, ищет выйти на дуэль, так вот я изъявил желание посмотреть этого иностранца, что он за человек.
Ему, конечно, отвели помещение. Ну, там доложили.
— А вот мне, — говорит, — лыжи надо убрать.
— Так вот лыжи ваши мы уберем куда-нибудь.
— Нет, этого мало.
Пятиэтажный дом стоит рядом. Он подходит, берет за фундамент, взял и сунул лыжи туда, под дом. Этот часовой стоит и думает: «Пятиэтажный дом одной рукой поднял».
Вот на второй день, значит, приехал иностранец. Значит, требует;
— Давайте, я приехал измерить силы. Найдется, — говорит, — в России такой человек, который бы мог со мной справиться.
Вот, когда уже приводят Раха на дуэль, где уже нужно им бороться-сходиться, то этот молодец-бахвалец стоит, хвастает:
— Ох, мол, знаешь, ха-ха-ха, я ему сейчас покажу. Я, — говорит, — все государство объехал, а тут деревенского какого-то мужика поставили. Ну, не знаю, что русский мужик со мной справится.
Рах Рагнозерский посмотрел на него немножко так:
— Рано, — говорит, — молодой человек, бахвалишь! Попосле, — говорит, — будем рассуждать.
Ну, стали сходиться два молодца. Рах Рагнозерский раздевает себя, а одна рубаха домотканая, крепкая (раньше, знаешь, в деревнях ткали, дак своей работы). Вот, значит, захватил Рах Рагнозерский его в свои руки и говорит:
— Ну что, — говорит, — если подниму да на этой панели тебя хлопну, то один пепел от тебя останется.
А царь уже стоит, вся свита — полно, раз на дуэль выходят.
Обращается Рах Рагнозерский, хоть деревенский мужик, к царю:
— Дак вот, — говорит, — ваше величество, вы дайте мне такую бумажку, что если я, в крайнем случае, его не сдержу и убью, дак мне не отвечать, если что получится, несчастный какой случай, если не выдержит моего, в общем, удара.
Но когда он получил этот документ, тогда подходит. Схватились.
— Как, — говорит, — желаешь бороться, на одну ручку или в обхватку?
— Я, — говорит, — всяко умею.
Обнял его, значит, Рах.
— Ну, бери, — говорит, — а то жди меня. Ну, давай, — говорит, — начинай!
Он было взял Раха Рагнозерского — ни поднять не может, ни пошевелить не может, — брызгун, который хвастал.
Ну, значит, что, все? Ну, — говорит, — все слушатели и зрители, смотрите, как русский Рах будет поднимать, деревенский мужик Рагнозерский.
Все глаза-то опили, смотрят на этого несчастного хвастуна.
Рах его как поднял, как не сдержал, бросил об землю — сразу насмерть. Тут все закричали. Значит, погиб, ну и отвоевался, богу душу отдал. Тут его прибрали и сообщили туда, за границу: на дуэли, значит, ваш боец погиб от сильного удару, потому что рано похвастал, Рах его поднял и не сдержал, так его тряхнул, что у него все легкие отскочили к черту.
Ну, царь его, конечно, поблагодарил и дал ему такое поощрение: Раху Рагнозерскому свободно, значит, земли брать; снял все налоги, наградил еще деньгами за то, что он погубил иностранного хвастуна.
Ну, вот теперь, в настоящее время, распростился Рах Рагнозерский с Ленинградом, стал опять на свои лыжи и за полсуток вернулся домой к жене с деньгами. И вот, в настоящее время живет. Только по просьбе, если государь затребует куда, приезжает. Вот, какую имел Рах Рагнозерский силу.
У нас Иван был, по отцу-то я его не знаю, а знаю, что Иван человек был порядочный, на крестьянстве все жил. От здумалось ему сходить попробовать силы своей, и пошел в Москву пешком. Пешком парень ходил, так было слышно, что по сто верст в сутки шел. От когда боролись в Москвы, он приходил на эту саму борьбу — и никто с ним справиться не мог. Который главный боец пошел с ним на выскочки, так он так его пихнул, что переломил ему ногу о больер. Ударил так, что у этих борцов взял у всех верх, никто стоять с им не мог.
Пошел он домой обратно и вот слышал, что два брата есть сильных в такой-то деревне, одного звали Василий, а другого — Алексей. Пришел в эту деревню, расспросил, что где-ты два брата сильных, там ему сказали, что в таком-то доме. Он заходит в этот дом и спрашивает:
— Здесь Василий есть?
— Есть.
— Алексей есть?
— Есть.
— Как бы мне их повидать?
Г оворят:
— Иди, они в кожевенной, кожи работают.
Он с дороги бросил свою сумку и побежал, не терпелось, что за таки молодцы. Приходит в эту кожанку:
— Здравствуйте, Василий и Алексей!
— Здравствуйте, здравствуйте, как ты нас не видел, а по имени-изотчеству величаешь.
— Та вот, просто так я расспросил.
— Ну вот, садись с нами беседовать.
Он к им поприсел на беседу ихню. Вот старший брат был тоже в Москве, но только не заметил это Донского, никак не мог опознать. И вот разговаривают эти два брата. Вот говорит:
— Васютка, я был в Москве, и приходил с деревни откуль-то мужик, что всех оборол.
Но, а этот Васютка, вот как я, сидел на месте, и была у него воловья кожа в руках, и он вгорячах всю порвал и говорит:
— Вот бы как я его поборол.
А Алексей говорит:
— Ну да, Васютка, тут было такого, что самому старшему борцу ногу сломал.
А этот Иван Донской не вытерпел:
— А давай поборемся!
Васютка говорит:
— Хоть здесь, а то пойдем в деревню, давай здесь.
— Нет, давай пойдем в деревню, — одно говорит Иван.
Когда они вышли в деревню, уже вечер стал, народ весь пособрался домой с работы. Вот они вышли бороться на улицу и так крепко обняли друг друга, что было даже глядеть страшно. Но все-таки Донской поборол Василия.
— Но когда ты меня поборол, Ваня, вот тебе на на дорогу хлеба.
И с тем разошлись. (…)
У Донских колодец чистили, под самым окном был и ныне есть у них на месте. Нарывали землю в ушат, он нарывал, а люди волокли. Когда веревка сорвалась над самым верхом, не успели за ушат взять, ушат оборвался обратно. Когда пал, ударил аккурат ему в голову, так что вылетело дно с ушата. Наверху стоявши думали: придавит его, а он кричит:
— Что вы вздумали, дно ушата сломали.
Стоявшие (наверху) и говорят:
— Стальная голова.
В молодости мне пришлось слышать рассказ от своего соседа, который был в Ленинграде на погрузке кораблей досками, грузили доски.
Ну, они работали втроем, три товарища их было. Значит, долгое время вместе работали. И о товарище, который у них был богатырем, они ничего не знали, потому что он всегда одинаковую ношу с ними брал. Если одна доска, и он одну берет; две — и он две; никогда свою силу не показывал.