Скавр откинулся на переборку, отделяющую их комнату от комнаты соседа; две римские казармы из четырех были разделены для семейных пар перегородками.
Хелвис хмыкнула и нахмурилась, почувствовав его колебания. Но прежде чем она успела задать еще один вопрос, ее пятилетний сынишка Мальрик бросил деревянную тележку, с которой играл, и начал во все горло распевать грубую солдатскую песню: «Маленькая птичка с желтеньким крылом». Хелвис закатила глаза – голубые, как у многих намдалени.
– Так, а теперь – хватит, молодой человек. Пора в постель.
Мальрик не обратил на мать внимания и продолжал голосить, пока она не схватила его под коленки и не подняла вниз головой. Мальчишка весело засмеялся. Туника упала на пол, соскользнув с плеч. Хелвис уловила взгляд Марка.
– Видишь, половина битвы уже выиграна.
Трибун улыбнулся, наблюдая за тем, как она стаскивает с сына штанишки. Она была красива. Ему нравилось смотреть на нее. Кожа Хелвис была бледнее, а черты лица – менее острыми, чем у видессианок. Выступающие скулы и пышный рот придавали ее лицу особую красоту. Она была немного полновата, и под льняной блузой выступала ее высокая грудь. Фигура Хелвис привлекала взоры многих мужчин. Марк немного ревновал ее. Ранняя беременность еще не успела округлить ее живот.
Хелвис легонько шлепнула Мальрика по попке.
– Иди, поцелуй Марка перед сном, сбегай кое-куда – и спать.
Марк любил ее голос – мягкое контральто.
Мальрик жаловался и вздыхал, пытаясь выяснить, насколько серьезна сейчас мама, но следующий шлепок и грозный взгляд убедили его в том, что она не шутит.
– Хорошо, мама, я уже иду, – сказал Мальрик и подбежал к Скавру. – Qпокойной ночи, папа.
Ребенок разговаривал с Хелвис на диалекте намдалени, а с Марком – по-латыни. Мальчик выучил этот язык с радостью ребенка, получившего новую игрушку. Впрочем, это было не удивительно: прошло уже почти два года с тех пор, как Марк и Хелвис начали жить вместе.
– Спокойной ночи, сынок. Спи хорошо. – Скавр взъерошил светлые волосы мальчика, так похожие на волосы его покойного отца Хемонда. Мальрик обнял его и, юркнув под одеяло, закрыл глаза.
Родной сын Марка, Дости, десятимесячный малыш, уже сопел в своей колыбельке. Он что-то забормотал во сне, но успокоился, когда мать закутала его теплым одеялом. Случается, подумал трибун с надеждой, он спит всю ночь напролет, не шелохнувшись.
Когда Хелвис убедилась, что Мальрик тоже заснул, она повернулась к Скавру:
– Так что же плохого в этом твоем жреце-целителе?
Услышав прямой вопрос, Марк отбросил колебания.
– Ничего, – сказал он, но прежде чем она успела удивленно поднять брови, добавил: – За исключением того, что он самоуверенный, наглый, жадный и вспыльчивый тип. Сейчас он рухнул, потеряв сознание от избытка вина, и храпит, как бык, к которому подвели корову. Я сомневаюсь в том, что он может исцелить укус блохи, не говоря уж о настоящей ране.
Хелвис нервно засмеялась. Вспышка Скавра и позабавила ее, и рассердила. Хелвис была до фанатизма ярой последовательницей религии Фоса. Она чувствовала себя не в своей тарелке, слыша, как жрец подвергается оскорблениям и насмешкам. С другой стороны, урожденная намдалени, она считала видессиан еретиками. Двусмысленность ситуации привела ее в замешательство.
Марк занозил себе плечо и, пока вытаскивал ногтем занозу, думал о том, что с тех пор, как они с Хелвис встретились, двусмысленность слишком часто сопутствовала их отношениям. Они были слишком разными, чтобы чувствовать себя совершенно свободно друг с другом. Каждый обладал чересчур сильной волей, чтобы уступать другому без спора и сопротивления. Религия, политика, даже любовь… Иногда казалось, что осталось слишком мало вещей, о которых они не спорят. Но когда у них все шло хорошо, сказал Марк самому себе, внутренне улыбнувшись, оно действительно шло хорошо.
Все еще почесывая плечо, он наклонился и поцеловал жену. Она испытующе посмотрела на него:
– Для чего это?
– Так, без особой причины.
Ее лицо осветилось.
– Это и есть самая лучшая причина.
Хелвис тесно прижалась к Марку. Подбородок жены, как влитой, помещался в ямке у него на плече. Хелвис была высокой для женщины – выше многих мужчин-видессиан. Марк снова поцеловал ее, на этот раз более долгим поцелуем. После этого он даже не понял, кто из них потушил лампу.
Марк завтракал перловой кашей, сдобренной кусочками мяса и лука, когда к нему подошел Юний Блез. Младший центурион был чем-то встревожен.
Наскоро проглотив кашу, трибун спросил:
– Что случилось?
Длинное лицо Блеза вытянулось еще больше. Младший офицер, Блез недавно был произведен в звание центуриона и не любил признавать, что в его манипуле возникают проблемы, с которыми он не может справиться самостоятельно. Марк скосил на него глаза и стал ждать. Давить на младшего центуриона было бы сейчас неразумно, поскольку ситуация возникла неприятная. Наконец Блез выпалил:
– Это Пулион и Ворен.
Трибун кивнул, отнюдь не удивившись:
– Опять?
Марк нарочно хлебнул большой глоток вина и поморщился: почти все "($%aa( -a*(% вина были, на его вкус, слишком терпкими и сладкими.
– У Глабрио с ними то и дело возникали трудности, – сказал трибун. – Из-за чего они переругались на этот раз?
– Из-за ерунды. Кто вчера бросил копье дальше. Пулион бросился с кулаками на Ворена, но их разняли прежде, чем они начали тузить друг друга.
На лице младшего центуриона появилось облегчение. Квинт Глабрио был одним из лучших офицеров легиона. Если уж Глабрио не сумел держать в повиновении спорщиков, то Блеза вряд ли можно винить в этом.
– Драка, говоришь? Это нужно пресечь в зародыше. Скавр доел кашу, насухо вытер свою костяную ложку и сунул ее за пояс.
– Так, пора мне сказать пару слов этим драчунам. Не беспокойся ни о чем, Юний. Не впервой.
Блез отсалютовал трибуну и поспешил по своим делам, обрадованный тем, что избежал взыскания. Марк смотрел ему вслед, не слишком довольный. Квинт Глабрио пошел бы к солдатам вместе с Марком вместо того, чтобы полностью перекладывать свои проблемы на командира. Очень похоже на уклонение от ответственности – громадный минус, если судить Блеза согласно стоическим идеалам. Что ж, подумал трибун, ничего удивительного, если Блез так долго оставался в звании оптио.
Тит Пулион замер по стойке «смирно» – верный признак того, что признает вину за собой. Любопытно, но то же сделал и Луций Ворен. Если не считать их вечных ссор, оба были отличными солдатами. Вероятно, лучшими в манипуле. Обоим лет по тридцать. Пулион был чуть более плотным; Ворен – более ловким и подвижным.
Скавр уставился на них гневно, изо всех сил стараясь не уронить своей репутации сурового, но справедливого командира.
– У нас уже случались разговоры на эту тему, – сказал он. – Как я погляжу, вычеты из жалованья вас не вразумили.
– Командир… – начал Пулион.
– Он… – в один голос с ним заговорил Ворен.
– Заткнитесь! – оборвал трибун. – Вы оба! Вы останетесь в казарме, и две недели – ни шагу отсюда! Раз вы так часто ссоритесь во время полевых учений, то никуда не пойдете. Может быть, в казарме вы не найдете причин для споров.
– Но без практики мы потеряем опыт, – запротестовал Ворен.
Пулион горячо кивнул. По крайней мере, в этом оба легионера были единодушны. Они гордились своей репутацией отличных бойцов.
– Раньше надо было думать, прежде чем затевать драку, – заметил Марк. – Не беспокойтесь: за эти две недели разнежиться вы не успеете. Будете чистить и убирать комнаты и кухню. Свободны! – резко заключил он. Они повернулись, пристыженные, но тут Скавр добавил: – Да, кстати. Не вздумайте продолжать склоки. Если я еще раз узнаю, что вы затеяли свару, тот, кто окажется виновным, будет прислуживать второму. Ясно? Имейте в виду.
Судя по лицам легионеров, эта идея не показалась им сколько-нибудь привлекательной. Довольный своей изобретательностью, трибун ушел.
Утро было жарким и обещало к полудню настоящее пекло.
– Ну как, справился со своими поссорившимися солдатами? – спросил Сенпат Свиодо. В тоне васпураканина скользнула веселая нотка.
– Ты же слышал, – ответил Марк, но тут же сообразил: хоть Сенпат и слышал весь разговор, понять он не мог. Римляне разговаривали друг с другом, как правило, по-латыни – одно из напоминаний об утерянной родине. Товарищи легионеров, уроженцы Империи, понимали латынь с трудом. В отличие от малыша Хелвис, взрослые люди воспринимали чужой язык без радостной легкости, которой обладают дети.
Трибун рассказал Сенпату о наказании, которому подверг драчунов. Улыбка озарила красивое лицо юного васпураканина – широкая, добрая. Белые зубы сверкнули на оливковом лице, окаймленном аккуратно подстриженной бородкой.
– Странные люди вы, римляне, – проговорил Сенпат. В его видессианской речи чувствовался легкий васпураканский акцент. – Кто еще придумает наказать солдат, лишая их тяжелой работы?
Марк фыркнул. Сенпат с превеликим удовольствием подшучивал над легионерами с того самого дня, как встретился с ними – странно подумать, как давно: два года назад. Если и есть на свете лучший конный разведчик, чем Сенпат, так это его жена Неврат. Поэтому пусть Сенпат потешается, сколько ему влезет, решил Марк.
– Твоя Неврат поняла бы их, – сказал трибун.
– Да, пожалуй, – усмехнулся Сенпат. – С другой стороны, она наслаждается тяжкими трудами, в то время как я лишь терплю мучения. – Он скорчил театральную гримасу, желая выразить отвращение к любого рода работе. – Полагаю, сегодня мне предстоит жариться на раскаленном солнце вместе с твоими солдатами – и все ради того, чтобы поразить мишень на волосок ближе к центру?
– А как еще покарать тебя за бесконечные вопросы?
– О, мы, перворожденные, должны страдать во имя правды!
Согласно вере васпуракан, они вели происхождение от легендарного героя Васпура, первого человека, сотворенного Фосом. Ничего удивительного, если видессиане не разделяли их точки зрения на этот вопрос.