— Что вы! Что вы! — испуганно отбивался юноша. — Спасибо. Только я и не пью вовсе. Да к тому же и занят крайне. И вообще…
— Соседушка, мил человек, вы уж не обижайте компанию. Зайдите, посидите с нами. Мы, извините, конечно, люди простые, но что и к чему понимаем. И вы нам, уважьте, дорогуша вы мой, ох, и люблю же я вас, извините, конечно, — так горячо уговаривал молодого соседа Прохиндеев при дружной поддержке своего мощного окружения.
— Я вам очень благодарен за приглашение, только лучше останусь дома, извините, конечно, — юноша в волнении и не заметил как употребил дурацкое соседово присловье. — Понимаете, я сегодня занят.
Однако действия хмельной ватаги были столь решительны, организованы и дружны, что юноша не успел и опомниться, как ему опрокинули в рот стакан какой-то мерзкой жидкости, потом подхватили под руки и уволокли в соседнюю квартиру, откуда неслись звуки визгливой гармошки и разухабистые частушки.
Юношу усадили во главе стола рядом с хозяином. Гости бодро прокричали: «Штрафную ему! Шраф-ну-ю!». Хозяйка налила молодому человеку стаканчик водки и не отошла, пока он не выпил и не закусил огурчиком домашнего посола. После завершения штрафником этой неизбежной процедуры Прохиндеев завязал со своим гостем легкий, непринужденный разговор.
— Извините, конечно, не знаю, как вас звать-величать?..
— Петр Иванович Комаров.
— Петр Иванович, значит. Ишь ты, Петр Иванович. Это хорошо. А меня Максимом Осиповичем кличут. Прохиндеевы мы, значит, извини, конечно. Давай, Петро, дернем за приятное знакомство еще по стакашку.
— Максим Осипович! — взмолился юноша. — Извините, конечно, только я непьющий. Совершенно не употребляю. Желудок у меня нездоровый и, кроме того, я принципиально против употребления алкоголя. Я только из уважения к вам выпил и больше не могу.
— Брось трепаться, Петька. Комар и тот пьет. Наплюй ты на принцип с пятого этажа, выпей. Я же от всей души к тебе, пес ты этакий.
Страдальчески морщась, Петя хлебнул из стакана желтоватой бурды и попытался было отставить стакан подальше. Но хозяин был начеку:
— Нет ты уж пей до дна, сосед. По-мужчински, значит. По рабоче-крестьянски. Не обижай, Петька, ох, и люблю же я тебя, подлеца. Пей без остатка — жить будет сладко.
Петя, не смея долго спорить в чужой, незнакомой обстановке, исполнил настойчивую просьбу. Хозяин продолжил беседу.
— А кем ты, значит, будешь. Петька? Профессию какую имеешь или, скажем, специальность? То ли еще чем промышляешь?
— Я-то? — заплетающимся языком переспросил Петя. — Я есть рработник н-науки. Вот я кто.
— Ишь ты, — подивился собеседник, обгладывая баранью кость, — значит, науку движешь. Деньжищ-то, поди, огребаешь?
— Деньги! Что мне деньги? Не в деньгах дело. А в чем, спроси? В ппознании. Вот ты кто есть из себя, из-извини, конечно?
— Известное дело — ччеловек, извини, конечно.
— Хи-хи-хи. А вот и не уг-гадал! Ты есть об… объективная ррреальность, данная ммне в още… в оща… в о-щущение, извини, конечно. А еще ты есть, Мм-аксим Прохиндеевич, субъект.
— Кто субъ-ект? Эт-то я-то ссубъект?!
— Именно! — подтвердил торжествующе ученый гость. — Ты есть ссубъект, что о-оззначает — ппоз-нающее и действу-ующее ссущество, прр-прротивостоящее внешнему ммиру, ккак об… объекту ппоз-нания…
— Ты это брось, Петька. Ты мменя не обзывай, подлая твоя душа. Ккакой я тебе ссубъект.
— А вот и ссубъект. И ддокажу, — горячился Петя. — Нет, эт-то я ттебе сейчас ддокажу, — поднялся из-за стола Прохиндеев.
…После непродолжительной схватки изрядно помятого деятеля науки выбросили на лестничную клетку. Он долго еще ломился в двери своих новых соседей, плакал пьяными слезами и потом, так и не понятый человечеством, заснул — как раз на полпути между своей и соседскою квартирами. А у Прохиндеевых меж тем все шло своим чередом. Потчуя гостей брагой, Прохиндеиха успевала делиться с ними собственными соображениями:
— Вот ведь нонче молодежь-то пошла. Антихристы, одно слово. Ты ей уважение оказываешь, а она тебе чем отвечает? Форменным беспардонством, скажу я вам. Не можешь — не пей. Рази мы кого насильно заставляем? А то вот ведь налакался, чуть усю кампанию не испортил. Тарелку вона разбил, пуговицу у Максима Осиповича со штанов выдрал. А еще хвастался — ученай! Знаем мы этих антилигентов-стилягов. Нет, вы уж пейте, Иван Кузьмич, пейте до дна, не обессудьте нас…
Гулянка катилась дальше по наезженной колее. Камыш уже шумел.
СИЛА ЖИВОГО ПРИМЕРА
Часовой мастер Антипий Бородавкин был тощ и сух, как залежавшаяся горторговская селедка. Но, вопреки своему худосочному экстерьеру, Антипий, применяя скромное выражение, потреблял фуража не меньше, чем чистопородный бугай. В данном случае известная житейская формула «не в коня корм» нашла себе блестящее подтверждение.
Солнце показало полдень, и Бородавкин немедленно навесил на дверь своей будки рукописное заклинание: «Закрылся на обед. Клиентов просют не беспокоить». Затем он вытащил из-под стола торбу, застелил стол чистой скатертью и разложил на ней харч. Не будем искушать читателей описанием разнообразной по номенклатуре и калорийной по содержанию снеди. Остановимся лишь на одном, существенном для последовавших событий моменте трапезы.
В тот миг, когда Бородавкин отправлял в рот очередной ломоть буженины, его взгляд совершенно случайно остановился на одном из газетных заголовков. «Загробная история», — прочел он, — фельетон Р. Костоломова». Обычно общение Бородавкина с печатной продукцией носило ярко выраженный прикладной, утилитарный характер. Но обойти вниманием загробную историю не в состоянии был бы и мало-мальски грамотный снежный человек.
Антипий отодвинул снедь в сторону и погрузился в чтение. По мере продвижения по этому ухабистому для него пути лицо Бородавкина приобретало все более странное, удивленное выражение. Дочитав статью до конца, часовой мастер на мгновение застыл в немом удивлении, потом хлопнул себя по постным ляжкам и застенал:
— Вот подлецы! Вот мерзавцы! До чего додумались! А я-то…
Словно в угаре Бородавкин схватил клочок бумаги и погрузился в какие-то сложные расчеты. Закончив их, Бородавкин стремглав покинул производственное помещение, невзирая на энергичные протесты клиентуры. Через семь с половиной минут легкоатлетического кросса он уже был у своего постоянного компаньона по пивному залу Феди Хвостикова, плотника той же конторы бытового обслуживания.
— Федька, срочно варгань мне гроб, — заявил Бородавкин с порога.
— Да ты что, Антипчик, уж не белую ли горячку схватил? — забеспокоился сердобольный собутыльник.
Вместо ответа часовщик сунул Феде газету и ткнул пальцем в «Загробную историю». Еще не окончив чтение, Федя все понял. Он знал, что его пивной приятель принадлежал к многострадальному клану беглых отцов. Знал, что сердце Бородавкина каждый раз при виде исполнительного листа обливалось густой кровью. А «Загробная история» гневно обличала нескольких изобретательных алиментщиков, нашедших умопомрачительный выход из своего неприятного положения. Эти самые алиментщики почили в бозе за много лет вперед до всамделишной смерти. Так сказать — авансом. Удостоверив столь прискорбный факт фотографиями крупного плана отцы-подлецы освободились таким манером от обременявшей их обязанности выплачивать содержание покинутым чадам.
Антипий и Федор не могли не обратить внимание на то обстоятельство, что фельетонист, страстно призывавший окружить моральных уродов общественным презрением, не упоминал о существовании прокуроров и других деятелей правосудия. Это действовало окрыляюще и вселяло радужные надежды на успех творческого заимствования живого примера. Что касается финансовой стороны, то по подсчетам любителя буженины расходы на организацию собственных похорон и поминок оборачивались в конечном счете богатой прибылью…
После недолгого раздумья Федор сурово скомандовал:
— Ложись, Антипчик, будем сымать мерку. Матерьялу тебе на гробину пойдет, слава те господи, немного, опять же прямая экономия…
Итак, путь к разрешению драматического конфликта был открыт. Фельетон «Загробная история» сделал свое дело.
Черт побери, но ведь и мой рассказ может попасть на глаза иному алиментщику! Как я раньше об этом не подумал?!
ДАВАЙТЕ ОБСУДИМ
Есть ли на нашей земле такой сатирик, который бы не метал острых, ядовитых стрел против заседательской суеты? Нет такого сатирика! Начиная с Маяковского и кончая сатириками меньшего калибра, все они гневно обличали прозаседавшихся.
И продолжают обличать, так как проблема не потеряла актуальности и на сегодняшний день.
Вот и я тоже не смог остаться в стороне и попытался внести свой скромный вклад в ее решение. Я сел и написал. Очередной сатирический опус? Нет, на этот раз — авторскую заявку. В комиссию по изобретательству. Вот содержание заявки:
«Длительными научными наблюдениями установлено, что на различных совещаниях и заседаниях уже только из-за хронического несоблюдения ораторами установленных регламентов происходит безудержное растранжиривание рабочего времени, выражающееся в ежегодных потерях одного миллиарда человеко-часов. В целях пресечения зла сконструирован и предлагается для повсеместного применения автоматический принудительный регламентатор оратора (АПРО). Конструкция предусматривает устройство под ораторской трибуной люка, крышка которого имеет запор, соединенный с реле времени. По истечении срока регламента, реле срабатывает, и любой чрезмерно словоохотливый оратор неизбежно оказывается в люке, где он уже не страшен. АПРО действует безотказно и невзирая на лица. Затраты на его установку окупаются в первую же неделю. Чертежи прилагаю. К сему изобретатель-общественник Г. Кузьмич».
Отправив заявку, я терпеливо стал ждать ответ. И я его дождался. Через год было созвано заседание комиссии, на котором и должна была решиться судьба моего автоматического детища. Заседание собрало представительный круг участников — я бы ранее и предположить не смог, что столь нехитрое изобретение привлечет внимание такого большого числа авторитетных специалистов самых различных отраслей знаний.