Влюбленных выдает, так говорят,
Невольный вздох, улыбка, полувзгляд.
Но холодом полны черты твои,
Ты равнодушна, нет примет любви.
Презрев любви священный договор,
Ты счастлива с другим с недавних пор.
Обманщица, тобою он любим,
А я осмеян, предан и гоним.
Где наши вздохи, клятвы в тишине,
Где счастье то, что ты сулила мне?
Коль преступила верности обет,
То нет любви и преданности нет.
Тебе не жаль меня, — едва живой
С разбитым сердцем я навеки твой.
А я — все тот же: дух мой изнемог,
Но головой припал на твой порог.
Я жду, как чуда, чтобы вдруг возник
Твой светозарный, твой лучистый лик.
Кто лицезрит — блаженство познает,
Несчастлив тот, кто безнадежно ждет.
Счастливец он и баловень удач —
Жемчужиной владеющий богач.
Сад соловья весною звал на пир,
Но ворон, налетев, склевал инжир.
Гранат в саду взлелеял садовод,
Но прокаженный пожирает плод.
Несправедливым мир был с давних пор,
Сокровище скрывая в недрах гор.
О, неужели розовый рубин
Не вырвется из каменных теснин?
Когда луну, что свет дает очам,
Дракон терзать не будет по ночам?
И шершень улетит, не тронув мед,
И вновь луна свободу обретет?
Ключ от казны мне в руки попадет,
И казначей докучный прочь уйдет?
Умрет дракон, не тронув тайный клад,
И зеркала, как прежде, заблестят.
И разбегутся в страхе сторожа,
И выйдет из темницы госпожа.
О светоч мой, супруг твой — мотылек,
Не мудрено, что свет его привлек.
Хоть от твоих упреков гибну сам,
Пусть здравствует достойный Ибн-Салам.
Добро и зло исходят от тебя,
О лекарь мой, зачем лечить, губя?
Железные у крепости врата?
Жемчужина в ракушке заперта.
Хоть локоны твои сплелись в силок —
Страшусь, чтоб змей тебя не подстерег.
И подозренье, медленно и зло,
Мне в любящее сердце заползло.
Ведь я ревную в гибельной тоске.
К ничтожной мошке на твоей щеке.
И мнит влюбленный в ревности слепой,
Что это коршун кружит над тобой.
Метаться буду смыслу вопреки,
Покуда мошку не сгоню с щеки.
Меня, как в притче, с тем купцом сравнишь,
Кто, не продав товара, ждет барыш.
Я горевал, что розу не сорвал,
Жемчужину чужую сберегал.
О мой жасмин, бреду тропой невзгод,
От слез ослеп, от жажды сохнет рот.
Когда б ты знала: разум мой погас,
Еще безумней я во много раз.
Я без тебя давно уже не „я“ —
Бесплотный призрак, отсвет бытия.
Любовь — коль ей не отдана душа,
Безделица, не стоит ни гроша.
Твоя любовь явила мне чело,
И даже без тебя мне жить светло.
Со мной всегда твой тайный свет живой,
Я счастлив тем, что ранен был тобой.
Бальзама нет от смертных ран любви.
Любимая, будь счастлива, живи!»
Лейли призывает Меджнуна
Лейли — игрушка в чьей-то злой игре
Была рабыней в собственном шатре.
Единственного друга лишена,
Неведеньем измучена, она,
Став пленницей судьбы, в ночи и днем
Грустила о возлюбленном своем.
Как дальше жить? Все нестерпимей ей
Тяжелый груз невидимых цепей.
Супруг в ночи бессонной до утра
Глаз не спускал с заветного шатра.
Страшился одного, что вдруг жена
Сбежит в кумирню, от любви пьяна.
Весь день он ей старался услужить,
Подарками и лаской ублажить.
Напрасно он старался, каждый раз —
В глазах Лейли презрительный отказ.
Однажды ночь темней других была,
И возле меда не вилась пчела.
В полночном мраке видеть не могли,
Как ускользнула из шатра Лейли.
И встала на скрещенье тех дорог,
Где соглядатай подстеречь не мог.
«Прохожий попадется здесь, бог даст,
И о любимом вести передаст».
Так и случилось… Странник вдруг возник —
Услужливый и ласковый старик.
На Хызра старец походил во всем, —
Он для заблудших был проводником.
Игрушка рока, пленница невзгод
Его спросила: «Мудрый звездочет,
Ты много знаешь, всюду побывал,
Неужто ты Меджнуна не видал?»
Ответил добрый старец: «О луна,
Юсуф в колодце, где вода темна.
И в сердце у него бушует шквал —
Ведь лунный свет затмился и пропал.
Знай, по кочевьям он бредет в пыли…
„Лейли, — взывает он, и вновь: — Лейли!“
Тоскливый вопль сопровождает шаг:
„Лейли, Лейли!“ — звучит во всех ушах.
Он одичал, как зверь бредет во мгле,
Не помышляя о добре и зле».
И от рыданий стан Лейли прямой
Согнулся долу, как тростник речной.
С ее очей, мерцавших, как нарцисс,
Агаты слез на щеки полились.
Воскликнула она: «Вини меня,
Из-за меня затмилось солнце дня!
Я, как Меджнун, с бедой обручена,
Но между нами разница одна:
Он бродит там в нагорной вышине,
А я в колодце на глубинном дне».
И бусы сорвала, а жемчуга
Насыпала в ладони старика.
«Возьми, — сказала, — и пускайся в путь,
Найди страдальца, вместе с ним побудь.
Прийти хоть ненадолго умоли,
Чтоб светоч свой увидела Лейли.
Укрой его в укромном уголке
От любопытных взоров вдалеке.
Где будет он, — мне скажешь шепотком,
Чтоб я взглянула на него тайком.
И с полувзгляда сразу я пойму,
Любима ль я, нужна ль еще ему.
Быть может, он прочтет мне о любви
Газели вдохновенные свои.
Чтобы стихи распутать помогли
Узлы судьбы измученной Лейли».
И старец, жемчуга забрав без слов,
Покинул ту, что чище жемчугов.
С собой одежду взял, чтоб хоть слегка
Одеть полунагого бедняка.
Пустыню, горы из конца в конец —
Все обыскал рачительный гонец.
Нигде Меджнуна не найдя следов,
Отчаяться уже он был готов.
И наконец в ущелье, среди скал,
Простертого недвижно отыскал.
Вкруг хищники свирепые рычат.
Его оберегают, словно клад.
Меджнун вскочил, он рад был старику,
Как сосунок грудному молоку.
Прикрикнул на зверей, и звери вмиг
Уняли свой недружелюбный рык.
Тогда старик, одолевая страх,
К Меджнуну, торопясь, направил шаг.
Почтительный сперва отдав поклон,
С учтивой речью обратился он:
«О ты, подвижник истинной любви,
Пока любовь жива, и ты живи!
Лейли, чья совершенна красота,
Хранит любовь и в верности тверда.
Она, не видя блеск твоих очей,
Не внемля звуку ласковых речей,
Поверь, мечтает только об одном:
Наедине с тобой побыть вдвоем.
И ты, увидя светозарный лик,
С себя разлуки цепи сбросив вмиг,
Прочтешь газели дивные свои,
И вновь начнется празднество любви.
Растут там пальмы, и, вздымаясь ввысь,
Резные листья, как шатер, сплелись.
Под ними травы стелятся ковром,
Родник вскипает звонким серебром.
В уединенной заросли лесной
Ты встретишься с Лейли, с твоей весной!»
С поклоном старец, как волшебный джинн,
С одеждой новой развязал хурджин.
Меджнун, руководимый стариком,
Смиренья обвязался кушаком.
И, торопясь, последовал за ним…
Так, истомленный жаждой пилигрим
Стремится, нетерпением объят,
К тем берегам, где плещется Евфрат.
А вслед за ним, следя издалека,
Шли звери, словно верные войска.