Лицо Шаповалова помрачнело еще сильнее. Он не любил, когда ему напоминали о его провалах, а случай Шевченко, переданный его протеже, был именно таким.
— Я знаю, — коротко бросил он. — Как раз иду на экстренный консилиум в неврологию. Сердюков уже паникует.
Бинго! Алина поняла, что попала в яблочко. Надежды, которые он возлагал на Разумовского, не оправдались. Почва была подготовлена.
— Вот именно поэтому я и здесь, — она понизила голос, делая его доверительным. — Я всю ночь не спала, думала, перечитывала учебники… Мне кажется, Разумовский… он, конечно, талантливый, но он зациклился на своих инфекционных теориях. А мы все слишком рано отказались от аутоиммунной гипотезы.
Шаповалов скептически хмыкнул.
— Борисова, анализы были чистыми. Ты это забыла?
— Я не забыла! — она подалась вперед, и в ее глазах горел фанатичный огонь. — Но что, если мы искали не те маркеры? Что, если это не классический дерматомиозит, а более редкая форма, например, криоглобулинемический васкулит? Он идеально вписывается в картину!
Она видела, как в глазах Шаповалова промелькнул интерес. Это была узкоспециализированная тема, и он оценил глубину ее подготовки.
— Подумайте сами! — продолжила Алина, чувствуя, что нашла слабое место в их рассуждениях. — Криоглобулины — это особые белки, которые выпадают в осадок на холоде. Они могут не определяться стандартными тестами на антитела, для них нужна специальная методика забора крови в теплую пробирку! А кто у нас об этом подумал? Никто! Этот васкулит поражает кожу, нервы и внутренние органы, вызывая именно те симптомы, что мы видим. А последний криз с шоком — это классическое проявление массивного выброса этих самых криоглобулинов!
Ее теория была блестящим ходом. Она не отрицала предыдущие результаты анализов, а элегантно обходила их, предлагая новое, более глубокое объяснение. Она не спорила с фактами, она их по-новому интерпретировала.
Шаповалов молча смотрел на нее.
— А что, — сказал он наконец, и в его голосе прозвучало нечто похожее на азарт. — А пойдем. Послушаем, что ты скажешь Сердюкову. Криоглобулинемический васкулит… Черт побери, Борисова, а ведь это может быть оно.
Через двадцать минут в небольшом кабинете заведующего неврологией Алина чувствовала себя генералом перед решающей битвой. Она знала, что ее теория безупречна. Она звучала логично, научно и, что самое главное, возвращала растерянным Мастерам-целителям почву под ногами.
— Коллеги, — начала она свое выступление, чувствуя на себе взгляды Сердюкова, Шаповалова и еще пары мэтров, — я прошу прощения за свою настойчивость, но я уверена, что мы упускаем главное. Давайте отбросим редкие инфекции и вернемся к основам. Системный васкулит…
Она говорила блестяще. Ее слова были как точные удары скальпеля, отсекающие все лишнее и обнажающие суть проблемы.
Когда она закончила, в кабинете повисла тишина. Шаповалов посмотрел на Сердюкова.
— Твой пациент, Аркадий Львович. Тебе и решать. Но, по-моему, звучит убедительно. Гораздо убедительнее, чем другие теории.
Сердюков не ответил сразу
Он сидел, сцепив пальцы, и смотрел в одну точку. С одной стороны, теория Борисовой имела смысл.
Но с другой стороны, он еще слишком хорошо помнил горящие уверенностью глаза адепта Разумовского. Его теория про аквариум и редкую микобактерию тоже была блестящей и все объясняла.
И она с треском провалилась, ударившись о стену лабораторных анализов. Где гарантия, что и эта, не менее красивая, теория Борисовой не окажется таким же пшиком?
А лечение васкулита — это агрессивная иммуносупрессия, которая сама по себе может убить ослабленного пациента.
Но что им оставалось? Смотреть, как Шевченко угасает?
Он поднял свой уставший взгляд.
— Назначать лечение на основании одной лишь гипотезы… это рискованно.
— А не делать ничего — это не риск? — резонно возразил Шаповалов. — Это гарантированный летальный исход.
Сердюков тяжело вздохнул. Шаповалов был прав. Это был отчаянный шаг. Прыжок в темноту. Но это был единственный шаг, который они могли сделать.
— Начинайте лечение по протоколу системного васкулита, — наконец произнес он, и в его голосе не было ни капли энтузиазма, только глухая усталость. — Терять нам уже нечего.
Алина Борисова едва сдерживала торжествующую улыбку. Она победила.
Она не просто унизила Разумовского. Она сделала это на его же поле — в диагностике. И сделала это блестяще. По крайней мере, так ей казалось.
Она не поняла, что Сердюков согласился не потому, что поверил в ее гениальность, а потому, что у него просто не осталось других вариантов.
Я шел в ординаторскую с чувством выполненного долга. Первый этап был пройден. Настоящий образец был в лаборатории, и теперь оставалось только дождаться официального заключения, которое подтвердит мою правоту.
В ординаторской находился только Семен. Он сидел за столом и с тревогой смотрел на дверь. Увидев меня, он тут же вскочил.
— Илья! — его голос был взволнованным. — Тут такое произошло!
— Спокойно, Семен. Рассказывай, — я сел за свой стол.
— Борисова! — выпалил он. — Она только что была здесь! Она подошла к Шаповалову, они о чем-то долго говорили, а потом… потом он забрал ее на какой-то консилиум в неврологию! Я слышал, как она убеждала его, что у пациента Шевченко какой-то там… васкулит!
Я нахмурился.
Васкулит? Хитро. Очень хитро. Борисова была не просто злобной стервой, она была еще и умной стервой. Она нашла единственную лазейку, которая позволяла обойти все наши предыдущие отрицательные анализы. Блестящий ход. Вот только абсолютно неверный.
— Она убедила его, Илья! — Семен был в панике. — Он ей поверил! Сказал, что ее теория звучит убедительно!
Я молча повернулся к компьютеру. Руки сами забегали по клавиатуре.
— Фырк, срочно в реанимацию, к Шевченко! — мысленно скомандовал я. — Узнай, не начали ли они ему капать какую-нибудь дрянь! Если Борисова убедила их в васкулите, они сейчас начнут лечение. И это его убьет!
— Уже лечу, двуногий! — раздался в голове деловитый голос Фырка.
Я вошел в электронную историю болезни Шевченко. Сердце ухнуло в пятки.
— Илья, скажи мне, что ты уже поставил диагноз! — голос Семена дрожал. — Скажи, что ты их опередил!
Я смотрел на экран. В графе «клинический диагноз» красовалась запись, сделанная рукой Сердюкова всего десять минут назад: «Системный криоглобулинемический васкулит». А ниже, в назначениях, уже стояли протоколы лечения. Цитостатики. Мощнейшие препараты, убивающие иммунную систему.
Если их введут Шевченко, чей организм и так отравлен токсинами, это будет концом. Его ослабленный иммунитет просто не справится, и он умрет не от своей болезни, а от лечения. От нашего лечения.
— Поставил, — тихо сказал я, не отрывая взгляда от экрана. — И уже начал лечение. Настоящее.
Я повернулся к Семену. В его глазах был страх и надежда.
— А то лечение, которое назначила Борисова… оно его убьет.
Глава 4
Светочка с глухим, почти страдальческим вздохом посмотрела на свежий, еще теплый лист назначений. Его только что, с видом чрезвычайной важности, принес ординатор Сердюкова — Филиппов, сразу же сбежав обратно. Тот еще тип…
Подпись внизу, сделанная уверенным, каллиграфическим почерком, не оставляла места для сомнений: «Зав. отд. Аркадий Львович Сердюков. Мастер-Целитель». А диагноз над ней — «Системный васкулит» — звучал как приговор.
Медсестра поморщилась. Какая ирония. Всего несколько часов назад, уже почти ночью, адепт Разумовский, чье имя гудело по больнице как потревоженный улей, оставил ей наспех исписанный временный листок.
В его быстрых, нервных, но при это ровных буквах, едва можно было разобрать названия, но комбинация из трех разных антибиотиков была предписана четко. И он тогда сказал — «немедленно, это вопрос жизни и смерти».
В его глазах тогда горел такой огонь, что она, молодая медсестра реанимации, поверила ему безоговорочно. И сделала все, как он сказал.
А теперь — полная и безоговорочная капитуляция.
Отмена вчерашних назначений и совершенно новый курс. «Цикломаг», «Солу-Преднизол»… Да еще и в таких дозировках, от которых печень схватилась бы за голову, если бы у нее были руки.
Светочка слишком хорошо знала эти названия. Таким «коктейлем» обычно выжигали дотла взбесившуюся до состояния берсерка иммунную систему. Столь резкая смена тактики лечения ее, конечно, удивила, но задавать вопросы она и не думала.
Тот был всего лишь адепт, пусть и гениальный, как шептались по углам. А это — сам заведующий отделением. И заведующие, как известно, любят, когда их распоряжения выполняют молча.
Она подошла к процедурному столику из нержавеющей стали, который холодно блестел в свете ламп, и с привычным движением натянула латексные перчатки. Затем, на мгновение задумавшись, натянула поверх них вторую пару. Работа с цитостатиками требовала особой осторожности — эта химия не щадила ни болезнь, ни того, кто ее вводит.
Руки, которые уже слегка подрагивали от многочасовой усталости, привычно и ловко вскрыли флакон с сухим порошком «Цикломага». Игла шприца с физраствором бесшумно вошла внутрь, и мутно-белая взвесь послушно растворилась.
Затем, один за другим, со щелчками ломающихся стеклянных ампул, она набрала в другой, большой шприц, целую батарею «Солу-Преднизола». Все это она ввела в объемный пакет, создавая смертельно опасный для иммунитета, но, как считали Мастера, спасительный для пациента коктейль.
С готовой системой в руках, похожей на причудливую медузу с прозрачными щупальцами, она подошла к кровати Шевченко. Пациент дышал ровно через интубационную трубку, его грудь мерно вздымалась под тонким одеялом. Аппараты вокруг него жили своей жизнью, тихо попискивая и мигая зелеными огоньками.
Она безэмоционально протерла порт центрального венозного катетера салфеткой, пропитанной спиртом, и уверенным движением подсоединила иглу от системы. Ее палец уже привычно лег на белое колесико регулятора капельницы, чтобы одним движением пустить лекарство в его вену, прямо в сердце.