Вероника, не обращая внимания на вопли хозяйки квартиры, закончила осмотр.
— Классическая алкогольная интоксикация, — констатировала она, доставая из укладки систему для капельницы. — Сейчас поставим ему детокс, промоем организм, и через пару часов будет как огурчик. Ну, или как очень помятый огурчик, но хотя бы на ногах стоять сможет.
Я молча наблюдал.
С одной стороны, все логично. Картина действительно напоминала тяжелое похмелье. Но что-то в этом похмелье меня настораживало. Какая-то излишняя заторможенность, почти отсутствующая реакция на болевые раздражители, когда Вероника довольно сильно надавила ему на грудину. И этот землистый оттенок кожи…
— Фырк, — мысленно обратился я к своему пушистому компаньону, стараясь, чтобы мой тон был как можно более вкрадчивым. — А не мог бы ты, мой многоуважаемый и остроглазый друг, быстренько глянуть, что там у этого страдальца внутри происходит? А то что-то мне его вид не очень нравится.
— Я⁈ — тут же взвился Фырк. — Я на побегушки не устраивался! Принеси-подай не входит в мои профессиональные компетенции! Мне, может, противно в этих ваших человеческих останках ковыряться! Они же все такие… неаппетитные!
— Вдруг там что-то действительно интересное? — я решил надавить на его любопытство, которое, как я уже успел заметить, было у него развито не меньше, чем чувство собственной важности. — Редкий случай, аномалия какая-нибудь? Ты же любишь все необычное. А я потом, если ты мне поможешь, смогу всех удивить, поставив правильный диагноз. Тебе же будет приятно, что твой выбор избранника такой умный, благодаря тебе, конечно.
Фырк на мгновение задумался, почесав за ухом задней лапкой. Его маленькие блестящие глазки хитро сверкнули.
— Ладно, уговорил, языкастый, — проскрипел он. — Но только из чисто научного интереса! И если там ничего занимательного не окажется, пеняй на себя! Будешь мне потом две недели самые вкусные сплетни из вашей больнички поставлять!
С этими словами он легко вспорхнул с моего плеча, превратился в полупрозрачное серебристое облачко и буквально ввинтился в лежащего на диване мужчину. Жена и Вероника, занятые своими препирательствами и подготовкой капельницы, естественно, ничего не заметили.
Прошла, наверное, минута, прежде чем Фырк с таким же свистом вылетел обратно и снова уселся мне на плечо, отряхиваясь так, будто только что искупался в чем-то очень неприятном.
— Тьфу, гадость какая! — проворчал он. — Ну и вонища там у него в башке! Но ты был прав, двуногий, случай действительно не банальный. У этого твоего «похмельного» клиента в черепушке такая здоровенная… э-э-э… кровавая лужа образовалась! Как будто ему кто-то молотком по кумполу заехал, а потом еще и потоптался для верности. Сдавливает там все, что можно, скоро совсем мозги набекрень съедут, если уже не съехали.
Субдуральная гематома! Вот оно что! Мои подозрения оправдались. Ну, Фырк, ну, молодец! Не зря я его уговаривал. Теперь главное — правильно подать эту информацию.
— Знаешь, Вероника, — осторожно начал я, когда она уже собиралась вводить иглу в вену пациенту. — Я бы не был так категоричен насчет простого похмелья.
Она оторвалась от своего занятия и бросила на меня такой взгляд, что если бы взгляды могли замораживать, я бы уже превратился в ледяную статую. Жена тоже прекратила свои причитания и уставилась на меня с немым вопросом.
— Что вы имеете в виду, адепт? — ледяным тоном поинтересовалась Вероника. — У вас есть другие предположения? Основанные на чем, позвольте спросить? На вашем богатом опыте работы на скорой помощи, который исчисляется несколькими днями?
Я проигнорировал ее сарказм. Не до того сейчас было.
— Мне кажется, дело может быть в чем-то более серьезном, — я подошел к дивану и очень осторожно, но настойчиво помог мужчине сесть. Тот подчинился почти безвольно, голова его безжизненно свесилась на грудь.
— Да что вы с ним возитесь⁈ — снова взорвалась жена. — Говорю же, перепил он, как всегда! Сейчас отоспится и снова за бутылку!
— Скажите, — я повернулся к ней, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно и авторитетно. — Он вчера не падал? Может, ударялся головой?
Женщина на мгновение задумалась, потом махнула рукой.
— Да кто ж его знает! Вечно он где-то шатается, вечно падает! Приполз вчера на карачках, еле до кровати добрался. Может, и падал. Мне-то что, я за ним не слежу!
— А вы? — я обратился к мужчине, слегка приподняв его голову. — Помните, падали вчера? Головой бились?
Он с трудом сфокусировал на мне мутный взгляд и еле слышно прохрипел:
— Па… дал… Би… л… ся…
Этого было достаточно. Я аккуратно ощупал его голову. Под спутанными волосами, на затылке, нащупалась приличных размеров гематома — та самая «разбитая голова», о которой упоминал Фырк.
Затем я осторожно приподнял ему веки. Зрачки! Один был заметно шире другого. Анизокория — классический признак внутричерепной гематомы и сдавления мозга.
Я выпрямился. Картина была ясна.
— Субдуральная гематома, — уверенно произнес я, глядя на Веронику. — У него разбита голова, выраженная анизокория. Это не похмелье и не просто алкогольная интоксикация. Ему нужна срочная госпитализация в нейрохирургию и, возможно, операция. Иначе… иначе все может закончиться очень печально.
Вероника буквально подскочила. Ее лицо мгновенно стало серьезным и озабоченным. Она быстро еще раз осмотрела зрачки пациента, его реакцию.
— Черт, адепт Разумовский, ты прав! — выдохнула она. — Анизокория явная! Как я сразу не заметила! Заторможенность, сопор… Все сходится!
Жена пациента, услышав наш разговор и страшные слова «операция», «нейрохирургия», «печально», резко побледнела и схватилась за сердце. Кажется, до нее наконец-то дошло, что дело серьезное.
— Как… какая гематома? — пролепетала она. — Он же… он же просто пьяный был…
— Похоже, ваше просто пьяный вчера очень неудачно упал, — сухо ответила Вероника. — Адепт Разумовский, быстро за носилками! Нужно его немедленно транспортировать!
Мужчину мы погрузили оперативно и слаженно. Вероника работала четко и профессионально, я старался не отставать. Похоже, мой неожиданный диагноз, хоть и поставил ее вначале в тупик, но не вызвал отторжения. Она умела признавать свои ошибки и быстро переключаться.
Это радовало.
Когда мы наконец доставили нашего «похмельного» пациента с сюрпризом в черепной коробке и передали его в руки коллег из нейрохирургического отделения, Вероника наконец-то смогла выдохнуть.
Мы возвращались к машине, и напряжение, витающее между нами, кажется, немного спало. По крайней мере, она больше не смотрела на меня как на пустое место или, что еще хуже, как на наглого адепта-выскочку.
— Адепт Разумовский, — она остановилась у самой «кареты» и посмотрела на меня в упор. Взгляд ее все еще был немного подозрительным, но в нем уже не было прежней враждебности. — Как ты это понял? Про гематому? Анизокория, конечно, да, но ты ведь заподозрил что-то еще до того, как увидел зрачки. Что тебя навело на мысль?
Я пожал плечами, изображая легкую задумчивость. Палить Фырка я, разумеется, не собирался. Мой маленький пушистый секрет должен был оставаться секретом.
— Да так, — протянул я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более обыденно. — Просто общая картина не очень вязалась с банальным похмельем. Слишком уж он был… никакой. А у меня, знаешь ли, нюх на неприятности. Иногда чутье подсказывает, что нужно копнуть глубже. Плюс, когда работаешь на скорой, насмотришься всякого. Начинаешь замечать мелочи, на которые другие, может, и внимания не обратят.
— Ага, мелочи! — тут же ехидно прокомментировал Фырк у меня в голове. — Чутье у него, видите ли! Если бы не мой гениальный внутренний осмотр, ты бы, двуногий, до сих пор бы гадал, отчего этот алкаш так скверно выглядит! Но отмазка неплохая, засчитано. Главное, чтобы твоя Орлова не слишком умной оказалась и не начала копать под тебя. А то придется ей память стирать. Шучу-шучу… Хотя, кто знает…
Вероника еще мгновение испытующе смотрела на меня, потом хмыкнула.
— Чутье, говоришь? Ну-ну. Ладно, адепт Разумовский, поехали. Посмотрим, что твое чутье скажет на следующих вызовах.
Пара следующих вызовов оказались до смешного банальными. Бабушка с давлением, которой просто нужно было с кем-то поговорить и пожаловаться на неблагодарных внуков.
Молодой парень, порезавший палец при открывании консервной банки и устроивший из-за этого трагедию вселенского масштаба. Вероника справлялась с ними легко и профессионально, я ассистировал.
Фырк откровенно скучал и развлекал себя тем, что комментировал интерьеры квартир и внешний вид пациентов, не забывая при этом подкалывать меня по поводу моей нерасторопности в амурных делах.
Я старался его игнорировать, что было довольно сложно, учитывая его назойливость.
А вот следующий вызов заставил нас снова напрячься. Женщина, сорок три года, «острое отравление». Адрес — снова рабочий квартал.
Дверь нам открыл перепуганный муж. Его жена, бледная как полотно, сидела на кухне, скрючившись на стуле, и стонала. Живот, по ее словам, крутило и резало, ее тошнило, но рвоты не было. Слабость такая, что встать не может.
Вероника тут же приступила к осмотру. Бледность кожных покровов, холодный, липкий пот, пульс частый, слабого наполнения. Давление понижено. Она тщательно расспросила о том, что женщина ела накануне, не было ли у кого-то в семье похожих симптомов.
— Похоже на острое пищевое отравление или обострение гастрита, может, панкреатит дал о себе знать, — предположила Вероника, убирая тонометр. — Нужно ЭКГ сделать на всякий случай, чтобы исключить кардиальную патологию, но, скорее всего, дело в желудочно-кишечном тракте.
Она говорила уверенно, но я видел, как в ее глазах мелькнула тень сомнения. Видимо, мой предыдущий подвиг с гематомой заставил ее быть более осторожной.
— Сердце, двуногий, сердце у нее барахлит! — тут же встрепенулся Фырк, который уже успел совершить свой фирменный «внутренний рейд». — Там такая каша-мала! Одна из артерий почти полностью заткнулась! Кровь еле-еле сочится! Ишемия, мать ее! Скоро совсем кранты будут, если вы тут будете сопли жевать и про гастрит рассуждать!