На мониторе мелькали неясные тени, петли кишечника, сосуды… Борисова что-то бормотала себе под нос, меняла настройки. Но лимфоузел в брыжейке, который на КТ-снимках выглядел таким подозрительным и который нам позарез нужно было пунктировать, никак не хотел показываться.
Минут через десять безуспешных попыток Белочка начала заметно нервничать. Ее движения стали более резкими, а на лбу выступила испарина.
— Странно… — растерянно пробормотала она, бросив на меня умоляющий взгляд. — На КТ он был так четко виден… А здесь… я его просто не нахожу! Сплошные артефакты от кишечника… Может, его там и нет вовсе? Илья, а ты уверен, что мы ищем то, что нужно? Может, на КТ была какая-то ошибка интерпретации?
— Ошибка⁈ Да она издевается! — тут же возмущенно взвился Фырк у меня на плече. — Мои глаза — это тебе не какой-нибудь допотопный томограф! Я этот узел видел, как свои пять пальцев! Он там, говорю тебе, двуногий! Просто твоя косорукая Белочка датчик держит, как грабли! Ей бы не УЗИ делать, а грядки полоть!
Я Фырку доверял. Да и своему опыту тоже.
Лимфоузлы в брыжейке, особенно если они не огромные, — та еще задачка для УЗИ-диагностики, особенно если оператор не слишком опытен. Тут нужны не только знания, но и чутье, и умение видеть сквозь помехи.
— Позволь, я попробую, Алина, — я мягко взял у нее из рук датчик. — Иногда эти мелкие пакостники очень любят играть в прятки. Тут нужен особый подход.
Я встал на ее место и взял датчик.
Вспомнил томограммы, мысленно сопоставил их с той картинкой, которую мне нарисовал Фырк. Пациент дышал ровно и глубоко с помощью аппарата ИВЛ, и я внимательно следил за движениями его диафрагмы, пытаясь поймать момент, когда петли кишечника смещаются оптимальным образом.
Я немного изменил угол наклона датчика, чуть сильнее надавил, аккуратно смещая мешающие обзору ткани. Мои пальцы двигались уверенно, почти на ощупь, но опираясь на четкое внутреннее знание топографии. Еще пара выверенных движений, и… вот он!
Притаился, негодник, за одной из артериальных дуг брыжейки, становясь чуть лучше видимым на пике аппаратного вдоха. Небольшой, овальной формы, с неоднородной структурой — именно то, что нам было нужно.
— Вот он, смотри, — я кивнул Борисовой на экран. — Видишь эту гипоэхогенную зону с нечетким контуром, чуть латеральнее верхней брыжеечной артерии? Это наш клиент. Ты его искала немного ближе к центру, да и петли кишечника тебе мешали. Тут важно поймать правильный срез и угол.
Белочка с открытым ртом смотрела то на экран, то на меня. В ее глазах читалось такое удивление, будто я только что достал кролика из шляпы.
— Ого… — только и смогла выдохнуть она. — А я… я его и так, и эдак… и совсем ничего не видела… Ты просто волшебник, Илья! Спасибо!
— Всего лишь опыт и знание анатомии, — скромно ответил я, хотя про себя поблагодарил Фырка за его точную наводку.
Дальше все было, как говорится, делом техники. Убедившись, что пациент адекватно обезболен (спасибо реаниматологам), я под контролем УЗИ-датчика, который теперь держал как продолжение собственной руки, аккуратно ввел тонкую биопсийную иглу точно в центр лимфоузла.
Несколько быстрых, точных движений — и у меня в руках были драгоценные столбики ткани, которые я тут же поместил в специальные контейнеры с фиксирующим раствором. Борисова ассистировала мне, подавая пробирки и предметные стекла, и ее руки уже не дрожали.
Кажется, она была под впечатлением. Да и я, если честно, тоже был доволен своей работой. Все прошло чисто и без осложнений.
Мы вернулись в ординаторскую с драгоценными образцами. Суслик-Фролов и Пончик-Величко уже были там, с результатами анализов крови пациента Петренко.
Как я и предполагал, диагноз, поставленный мною (и Фырком, конечно, куда же без него), полностью подтвердился. Лейкоцитоз, запредельная СОЭ, специфические изменения в иммунограмме… В общем, все сходилось.
Когда мы доложили обо всем Шаповалову, тот долго молчал, хмуро разглядывая результаты анализов и стекла с биоптатом. Потом он поднял на меня свой тяжелый взгляд.
— Что ж, Разумовский, — его голос был на удивление спокоен. — Должен признать, ты оказался прав. Диагноз подтверждается. Это действительно не хирургическая патология.
Он тяжело вздохнул. Кажется, признавать свою ошибку ему было нелегко. Но он был профессионалом, и умел это делать. Гнев на его лице сменился… ну, не то чтобы милостью, но чем-то вроде мрачной задумчивости. Максимальной милостью, на которую он, видимо, был способен.
— Так, хомяки! — рявкнул он на своих интернов, которые тут же подскочили, как ошпаренные. — Отменяйте все приготовления к повторной операции! Срочно вызывайте на консультацию гематолога господина Заславского! Пусть он решает, что дальше делать с этим Петренко! А вы, — он повернулся ко мне, — а вы, Разумовский, пока останетесь здесь, в ординаторской. Посидите, подумайте над своим поведением. Один правильный диагноз, пусть даже такой блестящий, — это еще ничего не значит! Это могло быть просто случайное попадание пальцем в небо. И не факт, что в следующий раз вам так же повезет. Так что не расслабляйтесь.
Я только пожал плечами. Меня его слова нисколько не задели. В опыте и профессионализме Шаповалова я не сомневался. Такую операцию, как у Петренко, если бы она действительно была нужна, он провел бы с блеском. Но сейчас главным было здоровье пациента, а не мои или его амбиции. И то, что удалось избежать ненужного и опасного вмешательства, — это уже была победа.
Хомяки умчались выполнять распоряжения, Шаповалов тоже удалился, бросив на меня мрачный взгляд, а я остался в ординаторской один. Ну, не совсем один, конечно. Фырк тут же материализовался на спинке кресла и принялся комментировать произошедшее.
— Ну, двуногий, ты просто звезда! Уничтожил их всех своим интеллектом! Шаповалов теперь будет тебя на руках носить! Или, наоборот, еще больше невзлюбит за то, что ты его так умыл!
Я не стал терять времени даром. Раз уж я теперь официально сотрудник хирургического отделения (пусть пока и в подвешенном состоянии), нужно было ознакомиться с контингентом отделения.
Я снова сел за компьютер и начал просматривать истории болезней тех, кто лежал сейчас в отделении. Их было немало, и большинство случаев были стандартными — аппендициты, грыжи, холециститы…
Но вот один пациент привлек мое внимание.
Мужчина шестидесяти лет, послеоперационный период после резекции желудка по поводу язвы. Вроде бы все шло гладко, но анализы у него мне категорически не нравились.
Нарастающая анемия, лейкоцитоз со сдвигом влево, непонятные боли в животе, которые списывали на послеоперационные… Лечение ему назначили стандартное, но, на мой взгляд, оно было не совсем адекватным.
Что-то там было не так.
Влезать в лечение, назначенное другим лекарем, было, конечно, неправильно и неэтично. Но и оставлять пациента без внимания я не мог. Нужно бы отправить Фырка посмотреть, что там с ним на самом деле. Но Фырк, как назло, куда-то запропастился. Опять, наверное, отправился по своим важным фамильярским делам.
Эх, надо бы наконец-то узнать, как его можно вызывать принудительно, а то вечно его нет, когда он так нужен.
Раз уж с пациентами пока все было неясно, я решил заняться другим важным делом — подсчитать, сколько же мне еще подвигов нужно совершить для официального получения ранга Подмастерья. Я снова залез в свой профиль в больничной системе.
Так, что у нас тут?
«Количество успешно завершенных случаев оказания помощи под наблюдением старшего целителя — не менее двухсот». У меня на данный момент было… семьдесят три. М-да, даже половины еще нет.
«Стаж работы в ранге Адепта — не менее шести месяцев». Тут еще хуже — я адептом без году неделя. Теоретический экзамен, практический экзамен… В общем, работы непочатый край.
Нужно было поднажать, во что бы то ни стало. Тем более, я заметил одну интересную особенность. Чем чаще я использовал свою «Искру», тем быстрее она восстанавливалась, и тем больше становился ее общий запас.
А после особенно сложных случаев, таких как реанимация Сеньки или вот этот диагностический штурм с Петренко, я чувствовал прямо-таки скачкообразный прирост силы.
Как будто мой внутренний аккумулятор не только заряжался, но и увеличивал свою емкость. Это было странно. По идее, чем больше тратишь, тем медленнее должно восстанавливаться. А у меня все наоборот.
Я подумал, что это, возможно, как-то связано с Фырком. Было такое ощущение, что его присутствие и его диагностика каким-то образом стимулируют рост моей собственной силы. Интересная теория, надо будет ее проверить. Пока я размышлял обо всем этом, мой телефон снова пискнул. Сообщение от Вероники.
Я открыл его и… моя челюсть натурально отвисла. На экране красовалась фотография Вероники. В униформе фельдшера, с расстегнутым на пару верхних пуговиц воротом так, что открывался весьма соблазнительный вид на ее грудь, и с такой озорной улыбкой на губах, что у меня сразу все напряглось в… ну, вы поняли.
Подпись гласила: «Скучаю по своему герою! Может, повторим вчерашний сеанс исцеления? Только на этот раз у меня дома. Обещаю быть очень послушной пациенткой!»
И снова подмигивающий смайлик.
Я усмехнулся. Ну, Вероника, ну, дает! Кажется, мои целительные способности произвели на нее неизгладимое впечатление. А где это она? Ого! Неужели прямо в карете скорой помощи. Надеюсь, Сергеич и ее новая напарница ничего не видят.
«Вероника, это очень заманчивое предложение, — быстро набрал я ответ, стараясь передать свой энтузиазм. — И я бы с огромным удовольствием. Но пока не знаю, во сколько сегодня освобожусь — первый день в хирургии, сам понимаешь, могут и задержать. Как только буду понимать по времени, сразу тебе напишу».
Ответ прилетел почти мгновенно. Еще одна фотография. На этот раз на ней было видно кружевное белье, и поза ее была еще более… откровенной.
«Буду ждать твоего сообщения, мой личный лекарь! И постарайся не слишком задерживаться, а то пациентка может начать скучать и придумывать себе новые болезни, требующие твоего неотложного вмешательства!»