это бороться. А этот Разумовский… он теперь мой конкурент. Такой же, как и вы двое. И я не буду восхищаться им и заглядывать ему в рот! Понятно⁈
Фролов и Величко только молча кивнули, испуганно глядя на свою обычно тихую и скромную коллегу, в глазах которой сейчас горел недобрый огонь.
Ночное дежурство в хирургическом отделении началось на удивление спокойно. Никаких экстренных операций, никаких внезапных ухудшений. И помимо горячих фото Вероники, которые она без устали мне отправляла, меня ничего не будоражило. Так она «заполняла пустоту», как она сама выразилась.
Я сделал плановый обход по палатам, проверил назначения, посмотрел на свежепрооперированных.
Из тяжелых был только тот самый Петренко Степан Захарович, которому мы с Фырком так удачно поменяли диагноз с «опухоли надпочечника» на «болезнь Кастлемана». Он, кстати, чувствовал себя значительно лучше, температура спала, и он даже пытался шутить с дежурной медсестрой, когда пришел в себя.
Остальные пациенты мирно спали или тихонько постанывали во сне, их раны заживали по плану, без особых эксцессов. В общем, тишь да гладь, да божья благодать. Если не считать Фырка, конечно.
Этот пушистый комментатор, кажется, решил наверстать упущенное за время своего отсутствия и теперь трещал без умолку, отпуская ехидные замечания по поводу каждого пациента, каждой медсестры и даже каждой капельницы, уныло висящей на штативе.
— Ну что, двуногий, нравится тебе такая хирургия? — не унимался он, пока я шел по полутемному коридору отделения, знакомясь с его планом и расположением палат. — Тоска зеленая! Ни тебе кровищи, ни тебе кишок наружу, ни тебе предсмертных хрипов! Скукота смертная! Я уж думал, тут у вас каждую ночь триллеры разыгрываются, а тут — тихий час, как в детском саду!
— Не каркай, Фырк, — мысленно остановил я его. — В медицине, знаешь ли, затишье — это хорошо. Значит, все идет по плану, и пациенты выздоравливают. А экшена мне и на скорой хватило.
— Ну да, ну да, пациенты выздоравливают! — передразнил он. — Как будто тебе это интересно! Тебе же подавай загадки, интриги, расследования! Чтобы мозг кипел, а «Искра» из ушей валила! А тут что? Померил давление, поменял повязку, пожелал спокойной ночи… Тьфу! Да в любом захолустном морге и то веселее!
Я только вздохнул. Этот Фырк был неисправим. Но, если честно, в чем-то он был прав. Такая вот рутинная работа, хоть и необходимая, не приносила мне того профессионального удовлетворения, к которому я привык. Мне нужны были вызовы, сложные случаи, где я мог бы применить свои знания и опыт в полной мере.
— Знаешь, Фырк, — сказал я, останавливаясь у окна и глядя на ночной город. — А ведь подход к медицине везде примерно одинаковый. Что в моем мире, что в этом. Только вот приоритеты у некоторых коллег иногда бывают немного смещены. Для меня, например, пациент всегда был и будет на первом месте. Его здоровье, его жизнь. А для некоторых важнее карьера, деньги, собственное эго…
— О, да ты у нас философ, двуногий! — Фырк удивленно посмотрел на меня. — «В моем мире», говоришь? А ты что, из другого мира, что ли?
— Мне казалось ты знал, что я не из этих мест, — я усмехнулся. — Расслабься Фырк. Я инопланетянин, замаскировавшийся под адепта. Или путешественник во времени.
— Да не может быть! — Фырк уставился на меня своими огромными синими глазищами, в которых плескалось наигранное изумление. Этот лохматый паразит притворялся! Похоже он прекрасно знал, что я из другого мира. — Ты серьезно⁈ Ты действительно из другого мира⁈ А какой он, тот твой мир? Там тоже есть такие же… э-э-э… больницы? И такие же… пациенты? А магия там есть? А бурундуки говорящие?
— Хватит увиливать, Фырк, — я скрестил руки на груди. — Давай начистоту. Ты что-то знаешь о других мирах, не так ли? Иначе откуда у тебя такие познания в человеческой натуре и такая осведомленность о том, что происходит в этой больнице еще до того, как я сюда попал? Я уж не говорю о твоем знании вещей которые в этом мире отсутствуют.
— А тебе-то какое дело, любопытный ты наш Варвара, которому на базаре нос оторвало? — Фырк нахохлился. — Мои знания — это мои знания! И я не обязан ими делиться с каждым встречным-поперечным адептом!
— Я не каждый встречный, Фырк. Я тот, к кому ты привязался, как ты сам выразился. И я действительно бывал в другом мире. И я знаю, что ты об этом знаешь. Так что, как видишь, ничего сверхъестественного в этом нет. Теперь твоя очередь колоться. Из какого ты измерения или, может, с какой планеты? Альфа Центавра? Туманность Андромеды? Или ты вообще местный, просто очень начитанный и обладаешь даром телепортации?
Фырк уставился на меня своими огромными синими глазищами, в которых плескалось такое неподдельное изумление, что я едва сдержал улыбку.
— Да не может быть! — пискнул он притворно. — Ты всё-таки был в другом мире?
— Не ломай комедию, Фырк! Я абсолютно серьезно, — кивнул я. — И, поверь, это гораздо интереснее, чем твои «совещания с главным бурундуком всея Империи». Так что, давай, выкладывай. Кто ты такой на самом деле?
— Ну… э-э-э… это совершенно секретная информация! — Фырк явно был в замешательстве, но все еще пытался сохранить хорошую мину при плохой игре. — Я дал подписку о неразглашении! Да-да! Самую страшную, магическую! Если я проболтаюсь, то превращусь в обычную, не говорящую белку! А это, знаешь ли, для такого гения, как я, хуже смерти!
— Ладно-ладно, верю, — я решил пока не давить на него. Все равно он сейчас ничего толком не скажет. Но то, что он так занервничал и начал выдумывать какие-то подписки, только укрепило меня в мысли, что я на правильном пути. — Можешь пока оставить свои тайны при себе. Но имей в виду, я все равно докопаюсь до правды. Рано или поздно.
Фырк что-то недовольно пробурчал себе под нос, но спорить больше не стал. Кажется, я его все-таки немного озадачил. Этот маленький хитрец явно что-то скрывал, и это «что-то» было очень интересным.
Тут я вспомнил про пациента, чья история болезни меня так заинтересовала еще днем. Ага, вот и его палата. Гераськин Семен Петрович, шестьдесят два года, послеоперационный период после резекции желудка по поводу язвы.
— Так, Фырк, хватит философствовать, — я прервал наш увлекательный диалог о множественности миров. — Давай-ка делом займемся. Вот этот пациент, Гераськин. Что-то мне его анализы не нравятся. Анемия нарастает, лейкоциты не снижаются, боли в животе непонятные… А ну-ка, слетай, посмотри, что там у него внутри происходит. Только очень внимательно.
Фырк недовольно фыркнул, но спорить не стал. Видимо, перспектива покопаться в чужих внутренностях его все-таки прельщала больше, чем абстрактные разговоры. Он метнулся в палату и уже через пару минут вернулся, на удивление, какой-то растерянный.
— Странно, двуногий, — пробормотал он, почесывая за ухом. — А я там ничего такого не увидел. Ну, то есть, конечно, послеоперационные изменения, отек небольшой, швы… Но ничего криминального. Кровотечения нет, гнойников тоже, анастомоз состоятельный. Все вроде бы в пределах нормы. Может, ты зря паникуешь?
Это было очень странно. Я был почти уверен, что у Гераськина что-то не так. Анализы намекали на это. Но Фырк… Фырк никогда раньше не ошибался. По крайней мере, в таких вот внутренних осмотрах.
Может, я действительно что-то не так понял в его анализах? Или Фырк что-то упустил? Такого не может быть… или все-таки может? Я задумчиво пошел дальше по коридору, а мысль о Гераськине никак не выходила у меня из головы. Оснований не доверять Фырку у меня пока не было. Но и своим врачебным чутьем я привык не пренебрегать.
Когда я проходил мимо сестринского поста, меня окликнула Кристина Волкова. Она, оказывается, тоже сегодня дежурила. Выглядела она, как всегда, сногсшибательно, даже в простом медицинском халате и без капли макияжа.
— О, Илья, а ты что здесь делаешь? — она удивленно посмотрела на меня. — Я думала, ты уже спишь без задних ног после своего триумфа.
— Какой уж тут сон, Кристина, — я улыбнулся. — Работа не ждет.
— Да уж, — она хихикнула. — О тебе сегодня вся больница говорит! Первый день в хирургии — и сразу такое! Шаповалов, говорят, до сих пор в себя прийти не может! Говорят, он даже в восторге от тебя, хоть и виду не подает! А это, знаешь ли, редкость! Он у нас обычно всех только критикует!
— Ну, не знаю, не знаю, — я пожал плечами. — По-моему, он просто решил меня немного повоспитывать, оставив на ночное дежурство.
— А может, он просто хочет, чтобы такой талантливый лекарь, как ты, был всегда под рукой? — Кристина кокетливо стрельнула в меня глазками. — Кстати, Илья… а у такого красавчика, умницы и, как выяснилось, героя… девушка-то есть? А то у нас тут на тебя уже очередь из желающих выстроилась!
Последний вопрос застал меня врасплох. Я даже немного растерялся. Приятно, конечно, такое внимание, но…
Я уже открыл было рот, чтобы что-то ответить, как вдруг на стене над сестринским постом ярко вспыхнул световой сигнал артефакта экстренного вызова, подсветив номер палаты и койко-место. И это была палата…
— Гераськин! — вскрикнула Кристина, мгновенно забыв про все свои заигрывания. — Да что ж такое⁈ Его же завтра выписывать собирались!
В небольшом, прокуренном баре на окраине города, за столиком в самом темном углу, сидели двое. Один, Григорий Сычев, фельдшер скорой помощи, уже изрядно налакался и теперь что-то громко и неразборчиво бубнил, размахивая руками.
Второй, Федор Максимович Волков, Старший врач смены той же скорой, пил медленно, с достоинством, но глаза его тоже подозрительно блестели.
Он умел пить и огромный опыт в этом деле позволял ему сохранять относительную трезвость даже после нескольких изрядных порций местного пойла.
— … И вот этот… этот хмырь… Разумовский, чтоб его! — Сычев стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули стаканы. — Выскочка! Салага! А гонору-то, гонору! Учит меня, старого волка, как работать! Да я на этой скорой… я еще до того, как он пешком под стол ходил… Я… ик… жизни спасал! А он… он меня перед бароном опозорил! Денег лишил! А теперь еще и в хирургию эту свою проклятую умотал! Из-за него мне теперь с этой… с этой соплюхой Яковлевой кататься приходится! Она же ни черта не умеет! Только глазами хлопает да хихикает!