ьные меры, в наш напряженный диалог неожиданно вмешалась Кристина.
Она подошла к Зубову, и ее голос, обычно такой мягкий и немного кокетливый, теперь звучал на удивление твердо и уверенно.
— Арсений Валерьевич, — начала она, глядя ему прямо в глаза, — я, конечно, всего лишь медсестра, и адепта Разумовского знаю только первый день, но… Поверьте, то, что он сделал сегодня утром с пациентом Петренко, — это было невероятно! Он, будучи адептом, поставил диагноз, который не смогли увидеть даже опытные целители, и этот диагноз подтвердился! А сейчас… сейчас, до вашего прихода, он один, практически на исходе своих магических сил, делал все возможное, чтобы стабилизировать Семена Петровича! Он действовал быстро, четко и очень грамотно, как настоящий, опытный лекарь! Пожалуйста, прислушайтесь к нему! Он точно знает, что говорит, даже если он всего лишь адепт! Нельзя терять время!
Зубов, тяжело дыша, наконец-то отнял руки от живота Гераськина. По его лицу градом катился пот.
— Черт! — выдохнул он, с отчаянием глядя на пациента, потом на меня, потом на Кристину. — Действительно. Не получается! Магия не берет. Как будто там… все очень плохо… Похоже, вы оба правы. Какая, к дьяволу, консервативная терапия! Срочно в операционную! Волкова, живо! Анестезиологов! Операционную сестру! Готовьте все для экстренной релапаротомии! А ты, Разумовский… — он с каким-то новым выражением посмотрел на меня, — молодец. Не испугался.
— Дошло наконец-то до этого барана в белом халате! — тут же ехидно прокомментировал Фырк у меня в голове. — А то так бы и колдовал над бедным мужиком, пока тот окончательно кони не двинул! Дурень!
Я мысленно с ним согласился и с облегчением выдохнул. Получилось! А Кристина просто умница!
Поднялась суета. Гераськина тут же экстренно повезли в операционную.
Я уже было собрался идти с ними — в конце концов, это я поставил диагноз, и я должен был присутствовать на операции, хотя бы в качестве ассистента. Но Зубов остановил меня у самого входа в операционный блок.
— Так, Разумовский, а вы остаетесь здесь, на отделении, — его голос был строгим, но в нем уже не было прежнего скепсиса. — Вы свою работу сделали, диагноз поставили, первую помощь оказали. Молодец. Но на эту операцию пойдет основная дежурная бригада. У вас, как у адепта, пока еще недостаточно официального опыта и допуска для таких серьезных вмешательств. Так что не обижайтесь. Оставайтесь здесь, присмотрите за остальными пациентами. Здесь тоже могут понадобиться ваши светлые мысли.
Я хотел было возразить, сказать, что мой опыт позволяет мне ассистировать на операциях любой сложности, но вовремя прикусил язык. Спорить сейчас было бесполезно.
Когда Гераськина экстренно укатили в операционную, я, проводив его сочувствующим взглядом, вернулся в ординаторскую. Кристина Волкова, все еще немного бледная после пережитого, но с блестящими от какого-то нового чувства глазами, смотрела на меня так, будто я только что воскресил ее любимого хомячка.
Она ничего не сказала, только как-то особенно тепло улыбнулась, и в этой улыбке было столько всего — и благодарность, и восхищение, и, кажется, еще что-то, чего я пока не мог до конца понять. Я кивнул ей в ответ и прошел к своему временному рабочему месту за компьютером.
Фырк тут же материализовался на спинке кресла, всем своим видом изображая крайнюю степень возмущения.
— Ну, двуногий, ну ты даешь! — проскрипел он у меня в голове. — Я тут, можно сказать, жизнь этому Гераськину спас, точный диагноз поставил, а ты меня даже не похвалил! Ни одного доброго слова! А ведь если бы не я, вы бы до сих пор гадали, отчего у него живот болит! Неблагодарные!
Я мысленно усмехнулся. Кажется, мой пушистый компаньон ревновал меня к Кристине и ее восхищенным взглядам.
— Фырк, ты же знаешь, что твоя помощь неоценима, — постарался я его успокоить. — Без тебя я бы, конечно, заподозрил неладное по анализам, но поставить такой точный диагноз так быстро… это было бы невозможно. Так что ты — настоящий герой. Просто я не люблю разбрасываться громкими словами.
— Ну, если так… — Фырк немного смягчился, но все еще дулся. — Тогда в следующий раз требую официального признания моих заслуг! С занесением в личное дело и премией в виде двойной порции орешков!
— Договорились, — кивнул я. — А сейчас у меня к тебе серьезный разговор. Почему ты тогда, когда я тебя просил посмотреть Гераськина в первый раз, ничего не увидел? Ведь проблема уже была, судя по его состоянию.
Фырк как-то сразу сник. Его пушистый хвост поник, а ушки виновато прижались к голове.
— Я не знаю, двуногий, — пробормотал он, и в его голосе прозвучали незнакомые мне до этого нотки растерянности и… стыда? — Я смотрел… честно смотрел! Но ничего такого не увидел. Только обычные послеоперационные изменения, небольшой отек. А вот эту дырку в анастомозе… ее как будто не было! Или я просто ее не заметил.
Он выглядел таким расстроенным, что мне даже стало его немного жаль. Кажется, этот случай действительно выбил его из колеи. Он, видимо, привык считать себя непогрешимым диагностом, а тут — такой прокол.
— Может, я устал? — неуверенно предположил он. — Или моя чуйка дала сбой? Я не знаю, двуногий, правда, не знаю. Мне так стыдно…
И с этими словами он исчез. Просто растворился в воздухе, оставив меня в полном недоумении. Такого с ним еще не бывало. Он никогда не признавал своих ошибок, а только еще больше язвил и отшучивался.
А тут — такое самобичевание. Странно.
Я остался один в пустой ординаторской, размышляя над поведением Фырка. Мог ли он действительно не увидеть такую серьезную проблему из-за простой невнимательности? Вполне возможно.
В конце концов, он хоть и дух (или кто он там на самом деле), но не всевидящее око. И он тоже может ошибаться, как и все мы. А это значит, что слепо доверять его диагнозам нельзя. Его нужно контролировать, перепроверять, использовать его как очень точный, но все же вспомогательный инструмент. Не волшебную палочку, которая решает все проблемы одним махом, а скорее, глаза, которые видят то, что скрыто от меня, но которые нужно направлять и проверять.
И еще одна мысль не давала мне покоя. Фырк всегда производил впечатление очень старого, опытного и всезнающего существа. А тут — такая детская растерянность и обида. Как будто он не такой уж и опытный, как хочет казаться. Как будто он сам еще учится.
Интересная теория.
Остаток дежурства прошел на удивление спокойно. Никаких экстренных вызовов, никаких форс-мажоров. Я сделал еще один обход, проверил назначения, заполнил необходимые бумаги. Пациенты мирно спали, и даже Фырк больше не появлялся, видимо, переживая свою трагедию где-то в астрале.
Единственным развлечением для меня были периодические встречи с Кристиной Волковой на сестринском посту. Она, кажется, окончательно убедилась в моих экстраординарных способностях и теперь смотрела на меня с плохо скрываемым обожанием.
И каждый раз, когда я проходил мимо, она, как бы невзначай, облизывала свои пухлые губки и строила мне такие глазки, что у меня самого начинало немного зудеть… Ну в общем, вы поняли. Да уж, с этой девушкой скучать точно не придется.
Под утро, когда до конца моего показательного дежурства оставалось всего пара часов, мне все-таки удалось немного вздремнуть прямо в старом скрипучем кресле в ординаторской. Сказалась усталость от предыдущего суматошного дня и бессонной ночи с Вероникой, да и ночное происшествие с Гераськиным добавило адреналина, который теперь сменился приятной тяжестью во всем теле.
Проснулся я оттого, что затекла шея. С твердым намерением сделать последний перед сдачей смены обход, я вышел из ординаторской.
Обойдя палаты и убедившись, что все мои ночные подопечные мирно спят и не выказывают признаков беспокойства, я направился обратно в ординаторскую, чтобы сделать необходимые записи в журнале и подготовиться к приходу дневной смены.
И как раз на полпути, в длинном больничном коридоре, я увидел приближающуюся троицу моих коллег-хомяков. Они шли довольно бодро, о чем-то оживленно переговариваясь, и, завидев меня, кажется, даже немного ускорили шаг, явно стремясь первыми добраться до заветной двери ординаторской.
— О, смотри-ка, двуногий! — Фырк, как ни в чем не бывало, материализовался у меня на плече, сверкая своими наглыми синими глазищами. — А вот и наши труженики тыла пожаловали! Как на работу спешат, прямо любо-дорого посмотреть! Сразу видно — будущие светила медицины!
— С возвращением, Фырк, — я мысленно кивнул ему, но он, кажется, пропустил мое приветствие мимо ушей, увлекшись созерцанием хомяков.
Эти трое действительно почти бегом добрались до двери. Суслик-Фролов, как истинный джентльмен (или просто желая выслужиться перед Белочкой), распахнул перед ней дверь, пропустил ее вперед широким жестом, потом так же галантно пропустил Пончика-Величко.
Но когда в проем двинулся я, Суслик, который, видимо, решил, что его миссия выполнена, резко шагнул вперед, едва не снеся меня с ног. Еще немного, и я бы точно ему врезал, чисто инстинктивно. Да уж, с координацией у этого будущего светила были явные проблемы.
— И вам доброе утро, коллеги! — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более нейтрально, хотя так и подмывало съязвить что-нибудь по поводу их утренней резвости.
Они только что-то невнятно пробурчали в ответ, даже не посмотрев в мою сторону. Я про себя отметил, что их вчерашнее подобострастное восхищение куда-то испарилось. Теперь они вели себя как-то настороженно и даже немного враждебно.
— Ага, дошло до них наконец-то! — тут же прокомментировал Фырк. — Поняли, хомячки, что ты им не просто милый адепт-герой, а самый настоящий конкурент! И что из-за тебя кто-то из них может пролететь мимо теплого местечка в команде Шаповалова, как фанера над Парижем! Вот и надулись, как мыши на крупу!
Я мысленно с ним согласился.
Похоже, крысиные бега начались. Что ж, мне от этого, как говорится, ни горячо, ни холодно. Я за место в команде Шаповалова не цеплялся, мне главное было просто работать в хирургии и развиваться. А вот то, что эти трое теперь могут начать мне пакостить исподтишка, — это было уже неприятно. Лишь бы под ногами не путались и пациентам не вредили.