— Не помешаю?
Она подняла взгляд и улыбнулась:
— Нет, конечно. Устраивайся.
Улыбка у нее была потрясающая — казалось, что в целом мире для Ани не существует никого, кроме собеседника.
— Что читаешь? — он взглянул на картинку, — Судебка? Нашла чтиво для обеда.
— После пирожков в анатомичке тебе еще что-то может испортить аппетит? — в глазах девушки плясали ехидные чертенята.
— Разумеется, нет, — парировал он, сделав каменно-серьезную физиономию. — Но ты же помнишь физиологию? Чтение за едой угнетает выработку пищеварительных соков… — не выдержав, Андрей прыснул, Аня засмеялась вслед за ним.
— Смех смехом, а иногда приходится выбирать: чувствовать себя на семинаре полной дурой, или пожертвовать пищеварением.
— Естественно, пищеварением жертвовать нельзя ни при каких обстоятельствах! — ухмыльнулся Андрей. — А то оно отомстит, и мстя его будет страшна!
— «Мстя», — хихикнула она. — Ладно, мститель. На лекции увидимся.
Андрей сам удивился, обнаружив, что вопреки обыкновению не только появился на лекции, но и устроился на третьем ряду. Рядом с Аней.
Так оно и потянулось. Посещение лекций оказалось потрясающе интересным занятием. Особенно, когда видишь рядом рыжий завиток, падающий на нежную щеку. Когда можно, заглядывая в ее конспект, якобы за прослушанной фразой, увидеть близко-близко серьезные серые глаза и почувствовать легкий аромат, исходящий от ее кожи. Нет, Андрей не был рыцарем без страха и упрека — просто в этот раз ему почему-то не хотелось торопить события. Пусть все идет своим чередом.
И сам удивился, обнаружив, что сдал выпускные экзамены с первого раза.
Дипломы всегда вручали торжественно. Ректор вызывал выпускников по одному на сцену актового зала, собственноручно отдавал «корочки», поздравлял. Андрей смотрел на сияющее лицо Ани и чувствовал, как накатывает тоска. Послезавтра распределение — и что дальше?
Внезапный шум прервал его мысли. Стуча каблуками, в зал ворвалась секретарь ректора. Встрепанная, бледная, с невменяемым лицом.
— Включите радио! — голос сорвался на крик.
— Что случилось?
— Война!
Кто-то уже включил приемник. Андрей похолодел — это не было дурацкой шуткой, как бы ни хотелось думать именно так. Мерные, чеканные фразы диктора падали, почти не достигая сознания. Только где-то внутри сворачивался ледяной ком. Война!
Тонкие пальцы сильно, до синяков, вцепились в запястье юноши. На побелевшем Анином личике глаза казались огромными. Он прижал девушку к себе — ее колотила крупная дрожь. Вокруг творилось что-то невообразимое. Плакали женщины, суетились мужчины. Андрей молча гладил шелковистые волосы. Что тут скажешь?
— Что теперь будет? — спросила она отстранившись.
— Пошли. — Молодой человек принял решение.
— Куда? В военкомат?
— Сперва в ЗАГС.
— Шутишь? — Аня уставилась на него изумленными глазами.
— Нет. — Ох, не так хотелось признаться, совсем не так… Пропади оно все пропадом! — Не шучу. Если мы поженимся, будет больше шансов попасть в один госпиталь. Я хочу быть рядом. Я люблю тебя. Ты согласна?
— Да. — Несмотря ни на что, она улыбнулась. Потом улыбка померкла: — Нас не распишут быстро.
— Распишут, — ухмыльнулся Андрей. — Там заведующая — мамина подруга. Поможет.
Они вышли на улицу. Ветер бросил в лицо серую пыль. Откуда-то из дворов слышался бабий вой — надрывный, почти не похожий на человеческий. Аня вздрогнула, прикусила губу. Андрей взял девушку за руку, повел по улице, быстро, почти потащил за собой.
Им даже не пришлось долго объяснять. Заведующая бледная, с заплаканными глазами выслушала не перебивая, не задавая вопросов. Достала какие-то бумаги, попросила расписаться в нескольких местах, выдала свидетельство. Буднично и просто.
— Ну, вот, — Андрей виновато улыбнулся. — Прости, что не вышло как полагается. Ни платья, ни гостей…
— Бог с ним, с платьем.
— Правильно, без платья ты будешь еще красивее.
Аня залилась краской, спрятала в ладонях пылающие щеки. Молодой человек бережно отвел ее руки, приподнял лицо, поцеловал.
— Военкомат подождет пару часов. Пошли домой… женушка.
Их действительно приписали к одному госпиталю. Правда, сперва говорили что-то про бронь для лекарей. Хотя обычных врачей призывали поголовно. Андрей было обрадовался — ему вовсе не хотелось, чтобы жена оказалась на фронте, ни один мужчина не захочет этого, если есть выбор. Но Аня уперлась. И через две недели они были в полевом госпитале.
Не хватало людей. Не хватало лекарств, особенно обезболивающих. Андрей сутками не выходил из операционной. Одежда, волосы, кожа — все пропиталось запахом антисептиков. В короткие часы отдыха врач засыпал где придется, лежа, сидя — неважно. И даже во сне перед глазами плыла операционная.
Аня была рядом. Осунувшаяся, с темными кругами под глазами.
Она могла удержать без сознания раненого на операционном столе. Снять боль у тех, на чью долю не осталось медикаментов. Она могла и больше, но когда встал выбор — два-три полностью исцеленных человека, или десяток операций без использования обезболивающих, выбрали второе.
Дни неслись, сливаясь в сплошную серую пелену. Враг наступал быстро. Слишком быстро. И однажды чужие солдаты ворвались в операционную. Вошедший следом офицер остановился рядом с Андреем:
— Мой друг ранен. Если сделаете операцию и он выживет, останетесь в живых. Все. Иначе — начну убивать по одному.
Врач на мгновение оторвал взгляд от операционного стола:
— Закончу, и займусь вашим другом.
Выстрел. Резко запахло порохом.
— Я закончил с ним. — Лицо чужого офицера было бесстрастным. — Занимайтесь моим другом.
Солдаты небрежно скинули тело на пол, переложили с носилок своего командира. Андрей осмотрел рану.
— Я ничего не могу сделать.
Вражеский офицер склонил голову на бок:
— Ты плохо понял? С кого начать, чтобы было яснее?
— Осколочное ранение! — хирург почти кричал. — Брюшная полость, диафрагма, плевральная полость. Проникающее ранение кишечника. Можно остановить кровь, но у перитонита летальность сто процентов. Я не бог, а всего лишь врач!
Выстрел.
— Я ничего не могу сделать, — шепотом повторил Андрей.
— Я могу. — Аня шагнула вперед. Лицо сливалось с белой маской, но голос был твердым. — Я лекарь. С этим должна справиться. Андрей, поможешь. Начинаем ревизию раны, как обычно. — Она склонилась над столом.
Они работали несколько часов. Андрей со скальпелем. Аня со своим странным даром. Врач удалял мертвые ткани. Лекарь удерживал раненого в живых. Сращивал чистые разрезы, оставшиеся после скальпеля. Оставляя аккуратные швы — без единой лигатуры.
— Все.
Тонкий рубец на животе. Шов выглядел так, словно был сделан, по крайней мере, неделю назад.
— Все, — повторила Аня, тяжело опираясь на стол. Это было против всех правил асептики, но стерильность была уже не нужна, а сил не хватало.
Раненый открыл глаза, обвел помещение отсутствующим взглядом и снова опустил веки. Офицер проверил пульс. Холодно констатировал:
— Жив.
— Он будет жить, — выдохнула Аня. — Проспит неделю, может, больше. Будить не надо, когда организм восстановится, проснется сам.
— Он действительно будет жить?
— Да.
Чужак кивнул.
— Хорошо. — И добавил тем же тоном — Всех, кроме нее, расстрелять.
— Ты обещал! — закричала девушка.
— Я обещал ему, — холодный взгляд на Андрея. — Он ничего не смог сделать. Тебя никто не тронет, можешь идти куда хочешь.
Ее крик утонул в грохоте выстрелов.
3
Машина пришла рано утром. Сперва до переправы, оттуда — в штаб на другом берегу, а там и до столицы. За ночь ветер разогнал тучи, рассветное солнце открасило небо кровью. Где-то севернее шла стрельба, но сюда она пока не докатилась. Пока. Лешка стоял рядом, провожая.
— Удачи, Анечка. Пожалуйста, останься жива.
Я промолчала. Что проку в том, что тело еще ходит и говорит. Душа умерла в тот день, когда…
Лешка, кажется, хотел сказать что-то еще — и упал, зажимая рукой рану на шее. Я рухнула рядом, торопливо оглядываясь. Без толку. Еще один выстрел — водитель вывалился из машины, замер на земле в нелепой позе.
Снайпер!
Из дома уже выбежали солдаты, в несколько рук затащили командира под защиту стен. Я вскочила, выхватила из машины аптечку, метнулась следом. Пуля щелкнула о кирпич в паре сантиметров от головы. Повезло.
Лешка лежал на полу, кто-то суетился рядом, пытался зажать рану. Тщетно. Ярко-алая кровь лилась потоком, пропитывала гимнастерку. Я оттолкнула помощников, на ходу доставая из аптечки жгут.
— С ума сошла? — заорали на меня. — Кто ж на шею…
Я мельком глянула на умника — тот заткнулся на полуслове. Лешка еще был в сознании. Я закинула его руку на голову, чтобы жгут прошел через плечо. Быстрее…
Белобрысый мальчишка, который когда-то провожал из школы, нес портфель. Последний человек, которому не все равно, есть ли я на свете. Мне самой было все равно, а ему — нет. Не позволить ему умереть. А потом — пойти и разобраться с «коллегой».
Я развязала вещмешок, вытряхнула содержимое прямо на пол, лихорадочно разбрасывая вещи. Где-то он валялся… сама не знаю, зачем я всюду таскала с собой скальпель, который был в руках у Андрея в тот день.
Вот он!
Стерилизовать времени не было. Положила ладонь на лоб командиру, мысленно приказала — спи. Он послушно закрыл глаза. Разорвала ворот гимнастерки, освобождая пространство. Полцарства за ассистента с инструментами и хороший свет. Ну, да чего нет, того нет…
Пуля прошла по касательной, разорвав артерию и мышцы вокруг. Но внутренние органы и позвоночник целы — уже хорошо. Аккуратно иссечь поврежденные ткани. А теперь — собственно, работа лекаря — аккуратно зарастить очищенную рану. Сосуды, мышцы слой за слоем, кожу…
Тонкий розовый шрам казался неестественно бледным рядом с засыхающей кровью. Я тяжело поднялась с колен, машинально вытирая руки какой-то поднятой пола тряпкой — кажется, это что-то из моих вещей. Солдаты немедленно оттерли в сторону — каждый хотел лично убедиться в «чуде». Я бросила испачканную ткань. Все равно оттереть руки дочиста не получится — кровь засохла под ногтями, в складках кожи. Плевать. Подхватила с полу свою винтовку, шагнула на улицу. Я найду эту тварь.