При виде меня зверёк рванул прочь, но пристёгнутый к дереву цепью капкан не пустил, и круглоухий пленник лишь причинил себе боль.
— Тихо, тихо… я помогу, — ласково проговорила я, но зверёк мало верил в благие намерения людей.
Он пытался от меня сбежать и выл от боли. Капкан гремел. Я нервно икала и старалась поскорее поймать пленника, но он лишь усугублял своё положение. Наконец цепь обмоталась вокруг ствола, а я смогла схватить несчастного больного за шкирку.
Похожий на генету-переростка зверёк размером с крупную кошку отчаянно вырывался, но когда я с третьей попытки нарисовала у него на пятнистом пузе обезболивающее заклинание, вдруг ошарашенно затих и присмирел. Вернее, присмирела.
— Ну, ти-ик-ко… ти-ик-ко, — я прижала окровавленную малышку к груди и принялась гладить, а когда она поняла, что вреда ей не причиняют и успокоилась, — попыталась разомкнуть капкан.
Не тут-то было! Какая сволочь его тут поставила?
Тонкие трубчатые косточки раздробило так, что от одного вида открытого перелома меня снова замутило.
Капкан поддался с пятой попытки, и я с ненавистью отбросила его в сторону.
С ногой у малышки было плохо. Совсем плохо.
Но я всегда хотела завести себе кошечку, а эта явно умненькая — смотрит на меня жалобными глазками и даже не пытается оцарапать или укусить.
В общем, я наспех зафиксировала перелом, влила ей в рот немного успокоительного зелья, от которого она смешно отфыркалась, и понесла находку домой. Лечить, кормить и что там ещё положено делать с кошкой, которая завела себе хозяйку.
Капкан сунула в корзинку и тоже прихватила с собой. Может, получится найти хозяина и тоже ему что-нибудь прищемить.
Хорошо, что до избушки идти было не так далеко, а Лана прекрасно знала окрестные леса. К дому мы подошли всего минут через двадцать, у меня даже спину не заломило от тяжёлой ноши.
Подойдя к избе, я положила болезную на стол во дворе и строго сказала:
— Я буду тебя лечить, а ты не дёргайся и не мешай.
Та прянула ушами, втянула воздух розовато-коричневой носопыркой и внимательно посмотрела на меня огромными небесно-синими глазами. По мордочке было видно, что досталась мне шкода шкодливая, но умная. Именно поэтому она трагично распласталась на столе, жалобно шмыгала носом и со стонами вздыхала, однако процессу лечения не мешала. На всякий случай я её осторожно парализовала ниже пояса, принесла артефактную лампу, промыла рану обеззараживающим раствором и принялась собирать то, что осталось от лапы.
Шерсть, грязь, осколки костей, свернувшаяся и свежая кровь — от их вида меня тошнило так, что дважды пришлось отходить в сторону, чтобы проблеваться и продышаться. Заодно и воды из колодца принесла.
Лапу малышке почти оторвало, но кое-как я собрала её воедино. Икая, чертыхаясь, а к концу — сердито промаргиваясь от набежавших слёз. Жалко было эту дурнину шерстистую, будет же хромать… Она себе ещё и один коготь вырвала с мясом, но тут я ничем помочь не могла — просто залечила рану. Что касается зубов — то здесь повезло, они оказались молочными. Это показала диагностика.
Я с подозрением уставилась на тушку весом килограмм пять. А ведь ей месяца два-три, если зубы ещё не поменялись… Некоторые выпали, ещё парочку она выломала, но клыки на месте. В каком возрасте у кошачьих меняются клыки? Да кто ж их, местных кошачьих, знает!
Сращивать кости Лана, оказывается, умела, правда сил на это требовалось неимоверное количество, так что к утру я израсходовала жалкие остатки сил, оба запасных накопителя и едва стояла на ногах от усталости, но всё равно смогла объединить лишь несколько крупных осколков, поэтому соорудила лангет из палочек, крепко, но не слишком туго замотала и перевязала лапу так, чтобы киса не смогла на неё наступать.
Поели мы со шкодой вместе — быстро развариваемую крупу с мясом из заготовок ещё Ланиной бабушки. Я побоялась, что без зубов моя питомица не разжуёт куски, но она миндальничать не стала и просто заглотила их целиком, смачно рыгнув в конце трапезы. Синие глазки осоловели и стали смотреть кучно, а я вздохнула и забрала её спать на печь, где по летней поре было довольно жарко — мы же готовили.
К счастью, жара не помешала уснуть.
Проснувшись спустя несколько часов, я крепко задумалась.
Почти горячее пушистое тельце тесно прижималось ко мне во сне, шкода шумно сопела, и это сопение отчего-то наполняло избу уютом. И куда она пойдёт маленькая и хромая? Лапа будет заживать не меньше недели, а мне не помешает компания. Что я, не прокормлю её?
Интуиция подсказывала, что есть питомица будет с большим аппетитом, но это не пугало. Уж я-то смогу заставить деревенских платить по счетам, а также придумаю, как заработать. А что касается налогов… Интересно, а фиктивные браки тут практикуют?
Додумать многообещающую мысль не успела — в дверь раздался стук.
Кого принесло на этот раз?
На пороге стояла донельзя взволнованная молодая девушка. Почти девочка. Ей и двадцати-то не было, а на руках — полугодовалый малыш, вялый и с неестественно красными щеками.
Девушку Лана мельком видела, но имени её не знала — она появилась в деревне после замужества и жила на самом дальнем конце, куда целительница доходила редко. Рожала она в родном селе, под присмотром матери и старой, опытной повитухи. Лану на роды приглашали, но она не пошла, за что я её ни капли не осуждала.
Единственные роды, на которых я согласилась бы присутствовать — мои собственные. И то, если б могла, я и на них не пошла бы.
— Вы только никому не говорите, что я приходила, — затараторила девушка, поминутно озираясь на пустующую дорогу.
Неожиданный поворот…
— Проходите, — впустила её я. — Что случилось?
— Малой приболел, а муж в поле. Я ему утром сказала, а он отмахнулся… Посмотрите его! Я заплачу! Только старосте не говорите! — взмолилась девушка. — Это я виновата, оставила бельё сушиться на всю ночь, хотя знала же, что это к болезни… Надо было хоть сырое, но собрать, — причитала девушка.
Я взяла ребёнка на руки, от всей души радуясь тому, что он целый и ниоткуда не кровит. Начертила на нежной коже диагностическое заклинание, думая, что малыш просто приболел, но… результаты мне не понравились.
Сердце заполошно забилось, а я снова отчётливо икнула, мысленно матеря новоприобретённую особенность.
— Помогите его раздеть. У него в крови яд.
— Яд? Какой яд? — вытаращилась на меня девушка, но отвечать я не стала.
Принялась стягивать с малыша расшитые красной обережной нитью ползунки и распашонку. Нарывающее место укуса обнаружилось между пальчиков левой ножки. В носке ползунка нашёлся и виновник — ядовитый араденнад. От вида паука молодая мама тонко завизжала, а я успела инстинктивно сжать ползунок к руках и раздавить паука, а потом кинулась к шкафу с зельями — антидот у нас был, но подойдёт ли он ребёнку?
— Когда вы надели на ребёнка ползунки? Сколько времени прошло?
— Да утром переодела… Пара часов, — всхлипнула она, с ужасом глядя на меня. — Это я сама, своими руками?..
— Спокойно, — подсекла я на излёте приступ самобичевания и последующую истерику. — Вы же не специально. Вы же не знали, что в ползунках паук! Главное, принесли ребёнка к целителю. А теперь мне нужно, чтобы вы помогли его напоить.
Я достала антидот и отмерила ложку, прикинув вес ребёнка на глаз. К счастью, араденнад нам попался мелкий, а его яд убивает достаточно медленно, так что у антидота есть время подействовать. Через сутки после укуса помочь бы не смог уже никто, хотя, возможно, младенец не продержался бы так долго.
Глядя на ребёнка, я тихо проговорила:
— Думаю, примета не на пустом месте образовалась. Араденнады — ночные пауки. На рассвете они ищут место, чтобы спрятаться от солнца. Вероятнее всего, он заполз в складки одежды в поисках убежища, а потом укусил, когда вы надели ползунки на малыша…
— Да! Он так кричал и плакал, — разрыдалась мать. — Но он всегда плачет, когда его одеваешь, я и подумать не могла…
— Это случайность. Вы не хотели причинить сыну вред, — успокаивающим тоном проговорила я. — Это просто плохое совпадение.
— Муж меня накажет, — всхлипнула она, глядя на меня огромными, влажными карими глазами в обрамлении мокрых ресниц.
— Осмотрите остальные вещи, чтобы убедиться, что больше в них никто не заполз, а я никому не расскажу о случившемся. Говорить ли мужу — решайте сами. Необходимости в этом нет.
Я проверила ребёнка и наложила на него несколько заклинаний — одно должно было помочь антидоту расщепить яд, второе — вывести его из организма, третье — поддержать маленького пациента в этой борьбе, четвёртое — усыпить его на несколько часов.
Девушка, имени которой я так и не узнала, потрясённо замолчала, прижимая ребёнка к груди, а потом тихо попросила:
— Вы только старосте не говорите, что я вам заплатила. Он запретил…
Я лишь хмыкнула. Теория подтвердилась. Староста подговорил остальных деревенских, чтобы усилить давление на Лану. Вот ведь беспринципный стервец!
— Не скажу. Это не в моих интересах. Он хочет, чтобы я отчаялась и пошла замуж за Дрогима, но этого не будет.
— Вы знаете, что Дрогим… жевун? — тихо спросила она, пряча глаза.
— Вчера выяснила.
— Они это скрывают, но муж видел во время сева, как Дрогим сначала ходил хмурый и злой, потом ушёл с поля в лес, пропал часа на два, а вернулся довольный и счастливый, да как давай пахать. У всех силы к вечеру уж на исходе, а он словно и не чувствует усталости. Так и пахал до зари, даже не присел. Только кровью всё плевал, но так, чтоб не видел никто. Но мой муж видел, а потом мне рассказал.
— Сколько месяцев назад это было?
— Дак весной ранней. Снег только сошёл…
— Значит, месяца четыре, не меньше.
— Дотянул бы до зимы… Там не будет-то листьев этих клятых. Хотя жевуны хитрые и прозорливые. У нас в деревне один аж три года прожил — на зиму вытяжку делал, вываривал листья-то. Апосля совсем уж с ума сошёл, жену с топором гонял, чуть не зарубил, так она