— Я пошла за тобой, потому что ты обещала мне свободу от нашей гибели и испытания, достойные моих способностей, — сказала Лелит, положив руки на бедра и оглядывая Иврейн с ног до головы. — Похоже, ты не можешь предложить мне первое, а второе оказалось плоским и безвкусным. — Она вздохнула. — Демоны даже не чувствуют боли по-настоящему, и их страдания недолговечны.
Лицо Иврейн не изменилось, но выражение неодобрения было невозможно не заметить. Если бы Лелит обладала скрытыми экстрасенсорными способностями своих некомморрагских сородичей, она, вероятно, могла бы искупаться в отвращении Эмиссара.
— Я забрала у тебя жажду душ, — только и сказала Иврейн, простое утверждение истины, но, тем не менее, отягощенное осуждением.
— Не обязательно испытывать жажду, чтобы наслаждаться напитком, — с улыбкой сказала Лелит. — Избавь меня от своих придирок. Не так давно ты резала жертв в Комморраге, чтобы накормить пустоту в собственном сердце.
— С тех пор я изменила свой путь, — холодно сказала Иврейн.
— Ты и до этого меняла его, — согласилась Лелит. — Ты металась, пытаясь найти свой путь. Кто может поручиться, что ты не изменишь его снова? А вот я всегда знала, кто я. И мне, — добавила она, подойдя ближе, чем требовалось для конфиденциальных слов, и перейдя в область физического воздействия. — становится скучно.
— Скучно, — повторила Иврейн без обиняков.
— Помнится, ты считала себя равной мне, пока я не убила тебя, — сказала Лелит. Она протянула руку и стала наматывать локон волос из узла Иврейн на указательный палец левой руки. Это был всего лишь волос, но он все равно казался плоским и мертвым, словно дыхание Иннеада высосало из его жрицы всякое подобие жизни.
— Я тоже изменилась с тех пор, — сказала Иврейн, ее слова теперь едва превышали шепот.
— Интересно, достаточно ли? — спросила Лелит. — У тебя прекрасный новый клинок, но мы оба знаем, что не оружие делает воина. Если я не могу получить от тебя то, что хочу, возможно, мне следует взять то, что я могу.
— Для Иннари было бы позором потерять бойца твоего уровня, — сказала Иврейн. В ее голосе не было ни дрожи, ни страха. Она всем видом показывала, что верит: если они с Лелит снова сразятся, исход будет иным, и это было поистине пьянящей тягой. Лелит сражалась со многими глупцами, не понимавшими, насколько она превосходит их, и со многими, чей страх перед ней побеждал их еще до начала поединка. Идея достойного противника, который знал бы о мастерстве Лелит, но не поддался бы этому знанию, была заманчивой.
— И для эльдари было бы позором потерять того, кто ведет их к спасению, — мягко ответила Лелит. — Но жаль будет только в том случае, если она сможет сделать то, о чем заявляет, а не будет шататься по галактике в отрицании. В противном случае я окажу им услугу, убрав трусливую шарлатанку.
Иврейн фыркнула.
— Я слышу шепот мертвых в каждый момент бодрствования. Если ты думаешь, что несколько колких слов с твоей стороны могут заставить меня действовать вопреки здравому смыслу, ты сильно ошибаешься.
— Я не полагаюсь на слова, — усмехнулась Лелит. — Найди способ сделать то, что обещала, эмиссар. Иначе мы снова скрестим клинки.
Она повернулась и пошла прочь с Кровавыми невестами, следующими за ней. Толпа Иннари снова расступилась перед ней и вновь сомкнулась позади.
Два
В этом мире находился древний храм эльдари, давно заброшенный и разрушенный. Именно ради него Иврейн привела сюда своих последователей, и теперь она, Визарх и другие ее ближайшие советники и лакеи прочесывали руины в поисках наставлений и указаний. Лелит оставила их блуждать. Ее мало интересовали глупости прошлого, и у нее не было терпения на глупости настоящего. Уничтожение Слаанеш было делом, достойным ее времени, и достижением, которое возвеличило бы ее имя намного больше, чем даже ее нынешняя слава, но Иврейн знала только один способ добиться этого, не дожидаясь гибели всей расы эльдари, — объединить пять Старушечьих мечей. Однако теперь, когда последняя из этих реликвий оказалась заперта в самом дворце Слаанеш, этот путь, похоже, был закрыт. Лелит не понимала, чем могут помочь вырезанные на стенах каракули эльдари, умерших десять тысяч лет назад или даже больше.
Те паломники, которые не были напрямую связаны с поисками Иврейн, устроились как можно удобнее в старых костях храма. Лелит пробиралась мимо крошечных плавающих термоядерных генераторов, наполнявших светом и теплом целые палаты, и вокруг потрескивающих костров, за которыми ухаживали одетые в меха бывшие экзодиты, державшие оружие наготове и недоверчиво поглядывавшие на нее. Этого следовало ожидать, ведь силы Комморрага иногда находили развлечение в разграблении миров своих диких сородичей, и даже объединяющее дело Иннеада не могло развеять все привычки многовековой жизни. Она проходила мимо хижин, построенных из обломков призрачной кости и складок мерцающей ткани, и зеркальных полей, заключавших целые области в пузырь, через который не проникали ни свет, ни звук. Однако они не создавали физического барьера. Лелит просунула голову в одно из них, чтобы посмотреть, что происходит внутри, и удалилась с ухмылкой на лице.
Тут и там бегали дети эльдари — относительная редкость в большинстве обществ, хотя в Комморраге это было не так заметно: гомункулы усовершенствовали выращивание полурожденных в амниотических чанах, чтобы заменить жертв каннибализма Темного города. Лелит наблюдала, как двое вороноволосых подростков — судя по одежде, экзодитского происхождения — играли в сложную игру, состоящую из бега, уклонения и перебрасывания психоактивного мяча туда-сюда с лысым ребенком, который почти наверняка был родом из искусственного мира. Один из них ошибся в броске, и мяч пролетел высоко и широко, по дуге направившись к голове Лелит.
Она поймала его, и мерцающий радужный блеск вокруг него тут же погас. Мяч казался мертвым в ее руке, каким-то неживым.
— Видите? — сказала Лелит детям, улыбаясь. Улыбка не была дружелюбной, и троица инстинктивно отпрянула от нее. — Чтобы устранить наши разногласия, нужен не просто бог.
Она бросила мяч обратно. Житель искусственного мира шагнул вперед, чтобы подхватить его, после чего тот снова запульсировал прекрасной жизнью, но никто не отвел от нее взгляда. Лелит фыркнула. В Комморраге такие беззащитные слабаки стали бы добычей даже самых мелких хищников — как друкари, так и зверей, — которые бродили в его тенях. Здесь же им нечего было бояться себе подобных.
Кроме, конечно, введения в заблуждение. У жителей искусственного мира и экзодитов были свои путевые камни, готовые после их смерти быть вставленными в бесконечный цикл или в мировой дух. У арлекинов наверняка имелись свои способы обмануть Ту, что Жаждет, хотя Лелит понятия не имела, какими они могут быть. Друкари решали эту проблему, откладывая смерть как можно дольше, пополняя свои души за счет страданий других, чтобы сохранить молодость до тех пор, пока они смогут найти достаточно пищи. У каждой культуры был свой способ уберечь душу от гибели своего вида, но на шее этих детей не висело никаких путеводных камней. Их будущее было поставлено на карту словами одного переродившегося; эльдара, наделенного властью, это правда, но иметь власть — не то же самое, что быть правым.
Лелит отвернулась и продолжила патрулирование. Ее мало волновала судьба трех детенышей, и то, будут ли спасены их души после смерти. Старый гомункул Юкор присматривал за юностью Лелит, но не было от него ни нежного воспитания, ни опеки, ни защиты. Ему было поручено вырастить новое поколение рабов, не больше и не меньше; они должны были достичь совершеннолетия, чтобы быть полезными, но никого не волновало, какими они туда попадут, и не слишком беспокоило, в каком состоянии они там окажутся.
Лелит и некоторые другие, те, у кого хватало духа, хребта и хитрости — Моргана, Даймул, Рудраэкс, еще несколько других — вырвались на свободу, чтобы вписать в мир свое имя, но это было частью естественного отбора. Лучшие становились самостоятельными хищниками, новыми воинами, ведьмами, геллионами или кем-то еще в Комморраге, что требовало независимого мышления и порочности ума. Остальные становились тружениками, слишком слабыми, чтобы служить другим, пока их тела или духи не ломались под нагрузкой, или их просто забирали, чтобы их мучения питали их повелителей.
Лелит патрулировала не для того, чтобы защищать других, а чтобы проверить, не осмелится ли кто-нибудь или что-нибудь задеть ее ножи. Визарх расставил наблюдателей, но некоторые угрозы могли ускользнуть даже от внимательного эльдари. С тех пор как Лелит присоединилась к Иннари, она убила по меньшей мере дюжину потенциальных убийц, каждый из которых был сражен клинком, пулей или ядом, предназначенным для Иврейн. В любом случае, повторные покушения на жизнь эмиссара означали, что Та, что Жаждет, по-прежнему беспокоится о возвышении Иннеада, так что, возможно, в этом деле еще есть какая-то надежда.
Впрочем, — размышляла Лелит, пока ее ноги несли ее мимо разрушенных главных дверей и выходили под звездное небо, — глупо приписывать логику смертного, даже такого долгожителя, как она, прожорливому божеству боли и удовольствия, существующему в царстве мысли и энергии.
Она нахмурилась. Может, она и не обладала таким ясновидением, как ее молочнокровные сородичи, но Лелит Гесперакс знала, что за ней наблюдают извне. Она выхватила клинки. Кто-то другой, возможно, держал бы их в ножнах, чтобы не выдать себя страхом. Лелит же было наплевать на такие вещи: она сама вызывала страх у других.
— Если ты знаешь, кто я, то поймешь, что неразумно пытаться застать меня врасплох, — сказала она, поворачиваясь на месте. В свете звезд блеснули ее ножи.
Я не уверен, что такое возможно, — раздалось сверху, и с неповрежденной части крыши храма спустилась фигура. При падении вокруг нее развевался плащ, но не это в последний момент замедлило падение новоприбывшего, и он резко и грациозно опустился на землю в позе танцора, слегка скрестив ноги перед собой. Лелит мельком взглянула на перекидной пояс на его талии и понимающе кивнула. С пониманием и некоторой долей уважения. Лелит могла насмехаться над чопорностью искусственников и примитивностью жизни экзодитов, но последователи Смеющегося Бога — совсем другое дело.