членов нашей группы… Ехали в поезде как незнакомые. Чуть не целый день просидели над обсуждением того, какие связи надо сохранить. Владимир Ильич учил шифровать. Почти полкниги исшифровали. Увы, потом я не смогла разобрать этой первой коллективной шифровки. Одно было утешением: к тому времени, когда пришлось расшифровать, громадное большинство “связей” уже провалилось”.
Никакие ухищрения не помогли. В ночь с 8 на 9 декабря 1895 года полиция по доносу арестовала 57 членов «Союза борьбы», включая Владимира Ульянова, и захватила номер газеты «Рабочий», который так и не удалось выпустить. Мартов попробовал создать новый центр руководства «Союзом», но уже 5 января 1896 года был тоже арестован вместе с группой соратников. В 1896 году на ряде предприятий Петербурга прошли забастовки. В связи с этим остававшиеся на свободе члены «Союза» выпустили 13 листовок, одну из которых, «Рабочий праздник 1 мая», передал из тюрьмы Ленин. Крупской посчастливилось оставаться на свободе еще несколько месяцев. Она передавала Владимиру в тюрьму книги и продовольственные передачи. В книгах незаметно для непосвящённых накалывала нужные буквы или писала между строк невидимые невооружённым глазом письма молоком. Это не были признания в любви: Надежда Константиновна сообщала о том, что делают уцелевшие члены «Союза», что известно о других арестованных. Ульянов, в свою очередь, в ответных посланиях давал поручения насчёт других узников: «К такому-то никто не ходит, надо подыскать ему “невесту”, такому-то передать на свидании через родственников, чтобы искал письма в такой-то книге тюремной библиотеки на такой-то странице, такому-то достать тёплые сапоги и пр.»[23] Возможно, в тот момент Надю он рассматривал уже как свою настоящую невесту. Однажды даже просил её и её подругу Аполлинарию Александровну Якубову, члена петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», в час тюремной прогулки прийти на тот участок Шпалерной улицы, что был виден из окон тюремного замка. Аполлинария так и не пришла, видно, чтобы не будить у отвергнутого жениха (Ленин неудачно сватался к ней в 1895 году) напрасные надежды. А Надя пришла. Но, как назло, по какой-то причине в тот раз заключённых на прогулку не выводили.
Мария Ильинична Ульянова свидетельствовала: «В доме предварительного заключения Владимир Ильич пробыл при первом своем аресте более года. В шутку он называл тюрьму «санаторией», и действительно, в одном отношении она являлась для него санаторией. Хотя недостаток воздуха и сказался на Владимире Ильиче – он сильно побледнел и пожелтел за время заключения, но благодаря правильному образу жизни и сравнительно удовлетворительному питанию (за все время своего сидения Владимир Ильич получал передачи из дома) желудочная болезнь меньше давала себя знать, чем на воле; в большем порядке были и нервы. А недостаток в движении Владимир Ильич восполнял всякого рода гимнастикой».[24]
А 12 января 1896 года Ленин написал старшей сестре Анне Ильиничне Елизаровой из тюрьмы: «Получил вчера припасы от тебя, и как раз перед тобой еще кто-то принес мне всяких снедей, так что у меня собираются целые запасы: чаем, например, с успехом мог бы открыть торговлю, но думаю, что не разрешили бы, потому что при конкуренции с здешней лавочкой победа осталась бы несомненно за мной. Хлеба я ем очень мало, стараясь соблюдать некоторую диету, а ты принесла такое необъятное количество, что его хватит, я думаю, чуть не на неделю, и он достигнет, вероятно, не меньшей крепости, чем воскресный пирог достигал в Обломовке. Все необходимое у меня теперь имеется, и даже сверх необходимого. (Например, кто-то принес сюртук, жилет и платок. Все это, как лишнее, прямо «проследовало» в цейхгауз.) Здоровье вполне удовлетворительно. Свою минеральную воду я получаю и здесь: мне приносят ее из аптеки в тот же день, как закажу. Сплю я часов по девять в сутки и вижу во сне различные главы будущей книги. <…> Если случится быть еще как-нибудь здесь, принеси мне, пожалуйста, карандаш с графитом, вставляемым в жестяную ручку. Обыкновенные карандаши, обделанные в дерево, здесь неудобны: ножа не полагается. Надо просить надзирателя починить, а они исполняют такие поручения не очень охотно и не без проволочек».[25]
12 августа 1896 года арестовали и Крупскую в числе еще 30 членов «Союза». На допросах она всё отрицала, серьёзных улик у полиции не было, и через месяц Надежду Константиновну выпустили. Однако вскоре кто-то из учащихся Смоленской школы показал, что она была одним из организаторов нелегальных кружков, и 28 октября её вновь арестовали.
После августовских арестов деятельность «Союза борьбы» фактически прекратилась. Всего по делу «Союза» был арестован и привлечен к дознанию 251 человек, из них 170 рабочих. В феврале 1897 года по «высочайшему повелению» 22 наиболее активных участника организации были сосланы в Восточную Сибирь, в Архангельскую и Вологодскую губернии, многие другие были высланы из Петербурга под надзор полиции.
У Ленина до Крупской уже была по крайней мере одна влюблённость. Он ухаживал и даже сватался к её подруге Аполлинарии Якубовой, также присутствовавшей на памятной масленице. Но Аполлинария Владимиру Ильичу вежливо, но твёрдо отказала. Впоследствии она оказалась среди меньшевиков, а после 1917 года эмигрировала. Как знать, прими Якубова предложение Ульянова, и будущему вождю Октябрьской революции пришлось бы пережить душевную драму непримиримых политических разногласий и разрыва с женой. Нет сомнения, что Ленин мог жениться только на единомышленнице. Владимир Ильич и к Аполлинарии сватался потому, что она в ту пору была такой же марксисткой, как и он сам. Будь любимая женщина к политике безразлична или, тем более, придерживайся она взглядов, в корне отличных от ленинских, никакое чувство, я уверен, не заставило бы вождя большевиков соединиться с ней.
Позднее Крупской стало понятно, почему будущий муж был так резок в споре. Она приводит его рассказ, какой была реакция в Симбирске на арест старшего брата Александра за подготовку цареубийства: «Все знакомые отшатнулись от семьи Ульяновых, перестал бывать даже старичок учитель, приходивший раньше постоянно играть по вечерам в шахматы… Матери Владимира Ильича надо было ехать на лошадях до Сызрани, чтобы добраться до Питера, где сидел сын. Владимира Ильича послали искать попутчиков – никто не захотел ехать с матерью арестованного».[26] Казнь горячо любимого брата Саши и остракизм, которому подверглась семья Ульяновых, потрясли Владимира на всю жизнь, сделали из него убеждённого и непримиримого борца с монархией. Ни на какие компромиссы он здесь не соглашался.
Надежда Константиновна вспоминала: «Владимир Ильич очень любил брата. У них было много общих вкусов, у обоих была потребность долго оставаться одному, чтобы можно было сосредоточиться. Они жили обычно вместе, одно время в особом флигеле, и когда заходил к ним кто-либо из многочисленной молодёжи – двоюродных братьев или сестёр – у мальчиков была излюбленная фраза: “Осчастливьте своим отсутствием”… Судьба брата обострила работу его мысли, выработала в нём необычайную трезвость, уменье глядеть правде в глаза, не давать себя ни на минуту увлечь фразой, иллюзией, выработала в нём величайшую честность в подходе ко всем вопросам».
Знакомство Крупской и Ульянова развивалось еще на воле. Опять дадим слово Надежде Константиновне: «Я жила на Старо-Невском, и Владимир Ильич по воскресеньям, возвращаясь с занятий в кружке, обычно заходил ко мне, и у нас начинались бесконечные разговоры. Я была в то время влюблена в школу (в Ильича, видно, ещё не была влюблена. – Б. С.), и меня можно было хлебом не кормить, лишь бы дать поговорить о школе, об учениках, о фабриках и заводах… Владимир Ильич интересовался каждой мелочью, рисовавшей быт рабочих, по отдельным чёрточкам старался охватить жизнь рабочего в целом, найти то, за что можно ухватиться, чтобы лучше подойти к рабочему с революционной пропагандой».[27] Неизвестно, только ли о школах и пропаганде говорили между собой молодые люди. Видно, неслучайно именно к Крупской регулярно захаживал «волжанин-марксист».
Одиночное заключение на Надежду подействовало угнетающе. Да и тюремная пища была явно не из ресторана. У Крупской начал болеть желудок. Мать писала прошение за прошением, чтобы Надю выпустили на свободу до суда. Била на жалость чиновников департамента полиции: «Дочь моя вообще здоровья слабого, сильно нервна, страдает с детства катаром желудка и малокровием. В настоящее время нервное расстройство, а равно и общее дурное состояние здоровья, как я могла убедиться лично, настолько обострились, что внушают самые серьёзные опасения. Я уверена, что каждый врач, которому поручено было бы исследование здоровья моей дочери, признал бы, что дальнейшее пребывание в заключении грозит ей самыми тяжёлыми последствиями, а для меня возможностью потерять единственную дочь». 31 марта 1897 года Надежду Константиновну обследовал тюремный врач. Он признал, что узница «похудела, ослабла в результате расстройства пищеварения, не может заниматься умственным трудом ввиду нервного истощения».[28] Но на поруки в тот раз не выпустили. Дальше, однако, случилось по поговорке: не было бы счастья, да несчастье помогло. Даже не несчастье, трагедия. Народоволка Мария Ветрова сожгла себя в Петропавловской крепости. Опасаясь, что, протестуя против тюремного режима, её примеру последуют и другие женщины-политзаключённые, власти освободили нескольких революционерок, находившихся под следствием, в том числе и Крупскую. Из членов «Союза борьбы» на воле почти никого к тому времени не осталось. Надежде Константиновне присудили трехлетнюю ссылку в Уфимскую губернию. Ульянова же несколькими месяцами ранее, в марте 1897 года, сослали в село Шушенское Минусинского уезда Енисейской губернии. Крупская попросилась к Ильичу, заявив, что она – его невеста. Елизавета Васильевна отправилась вместе с дочерью.