Чем ближе я подходил, тем сильнее ощущалась его мощь и запустение. Огромная территория, обнесенная высоким забором, казалась почти вымершей. Бесчисленные кирпичные трубы — квадратные, граненые, круглые, высокие и низкие — напрасно торчали в небе: лишь из одной или двух из них тонкой струйкой лениво тянулся дымок, остальные просто стояли закопченными кирпичными каланчами. Вдали, над холмами шлака, возвышались силуэты потухших доменных печей.
У проходной меня остановил хмурый охранник с винтовкой.
— Куда?
— К деду. Мазалёву Денису Трофимовичу. Обед несу, — я показал узелок.
Красноармеец лениво отвернулся.
— Мазалёв… Знаю такого. В третьем прокатном он. Проходи. Только не шастай там, где не положено!
И вот я на территории завода. Железнодорожные пути, густой сетью покрывающей заводскую землю, были заставлены ржавеющими вагонетками, тут и там громоздились штабеля рельс, горы чугунных чушек, каких-то стальных слитков, припорошенных пылью и ржавчиной. Обычный заводской гул — грохот молотов, скрежет металла, рев горнов — отсутствовал, лишь равномерно бухал паровой молот в одном из цехов, да завывал в многочисленных телефонных проводах ветер, гулявший между пакгаузов и цехов. Огромные, закопченные корпуса цехов, разумеется, не имели никаких указателей. И где тут, спрашивается, «третий прокатный?»
Наугад я заглянул распахнутые двери ближайшего здания. Гигантское пространство внутри освещалось солнечными лучами, с трудом пробивавшимися сквозь огромные запыленные окна и световой фонарь на крыше. Кругом застывшие станки — прокатные станы с массивными вальцами, паровые молоты, размером с небольшой дом похожие на доисторические чудовища гильотинные ножницы и прессы, бесчисленные токарные и фрезерные станки. Почти все — с иностранными подписями — «AEG» или «Siemens Halske», какие-то другие, на французском, польском, датском языках. Судя по толстым кабелям, идущих к электродвигателям, почти все они были электрифицированы — признак передового предприятия своего времени. Но сейчас все это стояло мертвым грузом — холодное, покрытое слоем пыли и копоти. Лишь в конце цеха копошилось несколько рабочих.
— Ты что тут забыл, хлопче? — окликнул меня один из них.
— Мне в третий прокатный, обед занести!
— Это дальше, пройдёшь насквозь, затем будет литейка, вагоноремонт, и рядом — прокат! — пояснил тот, равнодушно отворачиваясь.
Пройдя в заданном направлении, мимо мартеновских цехов с потухшими печами, мимо литейного двора, заваленного бракованными отливками. Лишь в одном месте кипела работа. Из большого цеха доносился стук молотков и визг разрезаемого металла, но «третий прокатный», судя по описанию, был дальше.
Зайдя в ворота невысокого, но очень длинного строения, я действительно увидел тут древние прокатные вальцы с мощными приводами от гигантских чугунных колес. Над ними колдовала бригада рабочих; среди них я тут же узнал деда Мазалёва.
— А, это ты! — приветствовал он меня, немало удивившись. — Бульбу принёс? Ну это дело, сейчас и поснедаем!
— А что вы тут делаете? — не удержался я от вопроса.
— Да видишь, на демонтаж подрядили! Приказали комиссары оборудование вывозить, говорят, белогвардейская, мол, опасность! А как завод потом работать будет — бог весть…
— А что, он сейчас совсем не работает, что ли? Смотрю, и трубы не дымят, и в цехах ничего и не происходит! — удивился я.
— Да, почитай, с семнадцатого года все стоит. Как царя скинули — все, амба. Сначала плавки прекратили, потом рельс перестали делать, а теперь остались только снарядные корпуса, да в вагоноремонтном, бают, бронепоезда будут робить!
— Да ну? — загорелся я.
— Да, это тут, рядом. Хочешь посмотреть?
— А то!
— Ну сейчас доем, да пойдём, подивишься!
И через несколько минут мы стояли около того самого цеха, мимо которого я только что проходил, из-за ворот которого доносились гулкие удары парового молота.
Глава 10
В вагоноремонтном цеху оказалось намного больше людей, чем в полупустом прокатном. Стучали молотки, пахло машинным маслом и горелым металлом, деловито сновали рабочие, разгружавшие тележку с обрезками двутавра и швеллера. Все внимание наше обратилось на несколько больших четырехосных железнодорожных платформ, на которых рабочие монтировали каркас из толстого швеллера. Делалось это без сварки — на болтах «гужонах».
«Долго они так провозятся» — невольно подумалось мне.
— Бронепоезда, Лёня, первое дело на войне! — объяснил мне дед. — Бронепоезд — это сила! Стена огненная! Как пойдет по рельсам, как врежет из всех пушек да пулеметов — никто не устоит! Жаль только, не хватает их… И людей не хватает опытных, чтобы сделать быстрее. А особенно — металла доброго…
Он сокрушенно покачал головой, и тут к нам подошел крупный, высокий мужичина, с густыми, тронутыми сединой волосами и цепким взглядом умных глаз. Дед обменялся с ним рукопожатиями.
— Вот, познакомься, Лёня, это мастер вагоноремонтного цеха, Степан Лукич Малиновский! — представил его дед.
Степан Лукич по-взрослому протянул мне огромную, мозолистую, казалось, навсегда пропитанную машинным маслом и заводской металлической пылью руку.
— А, Мазалёв, так это внук твой? Гляжу, помощник растет, — добродушно прогудел он, крепко пожимая мою узкую мальчишечью ладонь своей железной лапищей. — Верно говорит дедушка, хлопче! В наше время невозможно воевать без железной дороги — весь подвоз по ней идёт. А у кого бронепоезд — тот, считай, и дорогою владеет. Вот нам и поставили в план — сделать два бронепоезда, да еще блиндировать пароход. Народ набираем, скоро в три смены, круглосуточно работать будем!
В этот момент в воротах цеха показались двое. Один — пожилой, хорошо одетый господин в пенсне, с папкой под мышкой, явно кто-то из старой заводской администрации. Второй — помоложе, лет тридцати с небольшим, в добротной, хоть и не новой, военной форме без особенностей, с аккуратной бородкой клинышком и внимательными, пронзительными глазами. Они о чём-то говорили на ходу, причем разговор у них шел на повышенных тонах.
— А я еще раз говорю вам, товарищ Арсеничев — бронепроката нужного сортАмента у нас нет! Его еще в восемнадцатом году австрийцы реквизировали, как военное имущество. И вы можете меня хоть расстрелять, но металл от этого не появится! — горячился толстяк в пенсне, буквально подпрыгивая на каждой фразе.
— Позвольте, позвольте, товарищ Шехтер, — парировал молодой военный, — но мы ведь оба знаем, что на запасах имеется добротный металл в чушках!
— Вы предлагаете мне запустить мартен, а потом еще и прокатный стан? — взвился Шехтер, патетически обводя руками пространство вокруг. — И все — среди этакой разрухи? Да ведь это же целая история! Благоволите объяснить, как я должен вам это устроить, если нет ни рабочих, ни кокса, а оборудование электростанции демонтируется и готовится к вывозу?
— Не горячитесь, все в наших руках. Нужен электроток — подадим. Нужен кокс — изыщем! — невозмутимо отвечал Арсеничев. — Военное производство сейчас на первом месте!
Но Шехтер явно был полон решимости отмазаться от этого мероприятия:
— Да если бы дело было только в этом! По срокам ваш план совершенно нереален, что я вам с самым ответственным образом и заявляю! Людей нет! Квалифицированных рабочих — слесарей, сварщиков, котельщиков — всех на окопы забрали! Кто остался?…
— Ничего! — все также хладнокровно отвечал военный. — Нужны люди — разыщем. Сегодня-завтра я жду приезда опытных товарищей из Харькова, с местных предприятий, они помогут в работах. К тому же скоро прибудут будущие экипажи красноармейцев, их тоже можно привлечь…
Заметив, что я с интересом прислушиваюсь к беседе, взрослые снизошли до пояснений.
— Вон тот, в пенсне — заместитель главноуправляющего по металлическому производству, Эммануил Алоизьевич Шехтер, — вполголоса пояснил мне дед. — А военный — это нынешний хозяин Каменского, председатель ревкома Михал Иваныч Арсеничев. Он тут когда-то на заводе работал, все знает! Второй день у них коса нашла на камень! Шехтер-то явно не хочет строить никаких бронеплощадок, а Михаил Ивановичу они дозарезу нужны!
— … еще раз вам объявляю, Эммануил Алоизьевич: вы получите все необходимое содействие! — вновь услышал я голос Арсеничева — И от Главначснаба соввойск Украины, и от Центроброни!
— Нет, нет, и еще раз нет! — раздосадованный напористостью председателя ревкома, Шехтер так разошелся, перешел уже на визг. — Я ни при каких обстоятельствах не смогу запустить весь производственный комплекс завода в таких условиях! Увольте! У нас есть котельная сталь, есть рессорная сталь, есть рельс, швеллер, кровельный лист, но броневой стали не имеется! Её нету!!! И не будет!!! И чем блиндировать ваши площадки, я решительно не понимаю!
Арсеничев нахмурился.
— Завод должен работать на оборону, господин товарищ главноуправляющего! Любой ценой. На нет и суда нет, как говорится, но изыщите резервы, придумайте что-нибудь! Развести руками и расписаться в бессилии все могут. Но вы — ответственное лицо, организатор производства; вам доверено гигантское предприятие, от работы которого зависит успех на фронте. А трудности — они сейчас у всех! И все как-то справляются… Люди крутятся, делают, что могут!
Слушал, слушал я их перебранку, и тут в моей голове, словно вспышка, материализовалась идея. Дерзкая, рискованная, но, возможно, единственно верная. Шанс вернуть отца и одновременно… помочь делу.
— Товарищ Арсеничев! — я шагнул вперед, сам удивляясь своей смелости. Дед дернул меня за рукав, мастер удивленно вскинул брови, управляющий Шехтер брезгливо поморщился, но Арсеничев обернулся. — А что если вернуть на завод рабочих? Самых нужных, опытных? Вот мой отец, Брежнев Илья Яковлевич: он на заводе давно, хороший мастер, фабрикатор прокатного цеха. Его и других таких же с окопов верните сюда, на бронепоезда! Они тут больше пользы принесут, чем с лопатами под Синельниково!